Сергеев Виктор. Луна за облаком - Неизвестно

У той Райки, может быть, первый раз в жизни такой вот раз­говор, и она с подругами будет весь день вспоминать этих к}грсан- тов и по-прежнему у нее сохранится веселое настроение. У нее все впереди. А у меня?»

Глава восьмая

Иван Анисимович Каширихин с ут­ра взял у диспетчера сводку о за­бивке свай. Вчера били пять копров, застукали семьдесят де­вять свай.

«Ну, что ж, пожалуй, лед тронулся,— подумал он.— Но все еще маловато. Надо бы сто, а то и сто двадцать. Шайдарон предлагает свести экипажи копров в две бригады: в одной два копра, в дру­гой — три. Единый наряд на бригаду. Сократить до разумного ре­монтное время. Хватит четырех часов. Бойка идет двадцать часов — каждая смена по десять. Шайдарон рассчитывает, что сведенные экипажи, имея единый наряд, будут как следует готовить сдачу и прием смены. Ему виднее. Да-да. Надо согласиться».

Он посмотрел на часы. Подошел к окну и тут почувствовал, как дрогнуло здание.

— У-ух! У-у-ух!— прокатился гул за окном.

«Все пять бьют,— сосчитал он удары, и довольный вернулся к столу.— Теперь «узкое место» подвозка свай».

Сваи возили на трайлерах. И хотя вместо семи свай по норме брали за рейс восемь свай, все равно машинисты копров простаи­вали. Каширихин собирал шоферов — надо было подключить к вы­возке свай автомашины, но как это осуществить на деле, никто не :>нал.

Зазвонил телефон. Бригадир плотников Аким Твердохлебов жа­ловался на шоферов братьев Патрахиных, которые стащили «у него на глазах» три бруса, и, пойманные на месте преступления, «вступи­ли в пререкания и скандалят», ссылаясь на какое-то разрешение от партийного комитета.

— Никакого разрешения я им не давал,— сказал Иван Анисимо­вич.— Не понимаю, что это еще за безобразие!

— Они уверяют, что выполняют ваше задание.

— А ну пусть являются ко мне, да побыстрее!

Каширихин положил трубку и улыбнулся: «Вот черти поло­сатые! >

Позвонил Шайдарон. сказал, что пора начинать бетонирование в тех цехах главного корпуса, где сваи уже забиты, что он хотел бы посоветоваться с членами партийного комитета: бетонирование надо вести ускоренными темпами, важно, чтобы поменьше забот осталось на зиму, а проблем с бетоном хватит...

Договорились на неделе собрать заседание парткома с участием членов постройкома и ведущих инженеров.

Пока беседовал с Шайдароном, явились братья Патрахины. Рас­селись чинно на стульях, руки с кепками засунули между колен. Смотрели прямо перед собой на стену, не шелохнувшись.

Иван Анисимович даже усомнился: «Неужели эти могли ста­щить у плотников брусья?»

— Ну что, было дело?— спросил он строго.

Старший из братьев чуть повернул голову:

— Было.

Младший сидел, как и сидел.

— Почему без спросу брали и зачем?

Старший откашлялся, повел на брата горбатым носом и снова повернулся к Каширихину:

— Без спросу? Дак у кого спрашивать? Если идти в контору,той за день этих брусков не выпросишь. Замучают одними подпи­сями. Тому неси подписать, этому — неси... И не пойму я, чего этот Аким взъелся? Подумаешь, ценность! У него и не то пропадает, а нам для дела.

— Для какого?

— Видите ли... тогда говорили, что возить сваи в обычном ку­зове нельзя. Ну это всякий шофер понимает. Пути разбиты трак­торами, бульдозерами. И вот тут мы придумали...— Павел Патра- хин вынул из кармана бумажку, подошел к столу.— Вот тут на­глядно все. Свая лежит в кузове... Эта ее часть вне кузова, она как бы повисает. В линии пересечения сваи с краем кузова созда­ется опасность разрыва. Все-таки огромный вес, плохие дороги... А вот что мы предлагаем. Смотрите. Возле стенки, у кабины, кладем брус и такой же брус закрепляем вот здесь, по краю, у заднего борта. Свая теперь уже лежит на брусках. Что это дает? А то, что между брусками свая как бы провисает, и сила этого провисания, что ли, парализует в какой-то мере провисание той части сваи, что за кузовом.

— Эта сила... вот тут... она имеет тенденцию приподнимать вверх закузовую часть сваи и. само собой, давление вниз ослабева­ет,— заговорил Каширихин, удивленный, что все это так просто.—

— А вы проверяли? Достаточно ли будет этих брусьев?

— Проверяли.

Каширихин поднялся из-за стола, пристально рассмотрел при­шедших к нему шоферов, подивился: до чего схожими выросли братья!

— А кто же из Еас придумал про эти брусья0

— Оба помаленьку.

— Как это — оба? Так пожалуй, не бывает. Вот то, что эти... брусья, про это кто придумал?

— Про это Валерка придумал.

— Так-так.— улыбнулся Иван Анисимович.— Теперь уже вид­ны кое-какие контуры изобретателя.— А что вы. Павел, придумали?

— Я? Да это ни к "ему...— нехотя отозвался старший Патра-

хин.

— А все-таки?

Павел вздохнул и покосился на брата. Тот сидел, как ни в чем не бывало, по-прежнему смотрел прямо перед собой и лишь изредка на Каширихина.

— А я придумал, у кого взять брусья,— тяжело Еыгозорил Па­вел и снова вздохнул.

— Ага. Ну вот. так бы и сказали сразу.

— Да чего я придумал,— ответил Павел быстро.— ничего я не придумал! Просто показал ему, где спрятаны брусья.

Валерка усмехнулся краешками губ, задвигался на стуле

— Разный у вас. братья, вклад в это дело, должен я вам за­метить,— проговорил Каширихин.

— Ага, разный,— согласился Павел.

— И отметим в зависимости от заслуг.— Каширихин подошел к Валерке, пожал ему руку.

После ухода братьев позвонили с площадки главного корпуса.

В трубке растерянно и возбужденно кто-то частил, проглатывая слова и буквы:

— Невозмож бетонироть... вибрация, черт знат! Шайдарона не найти. Решать надо. Велел бетонир-ать, а вибрация — ни в каку! Шайдарон по звонку не отвечат.

— А кто это говорит?

— Бетонщик Быховский.

— Кто же вам мешает бетонировать?

— Копры.

— Ну и что?

— Как «ну и что»?

В трубке замолчали. Бетонщик Быховский растерялся, недоу­мевая, почему его не понимают.

— Сейчас подъеду к вам. Разберемся.

«Со сваями вроде бы расхлебались,— подумал Каширихин. — Теперь бетонирование даст прикурить».

Вечером в павильоне Трубин и Бабий пили пиво. Небольшой столик у них заставлен бутылками. У буфетчицы пиво продано и, кто ни подходил к ней, возвращались ни с чем. Но вот появился сухощавый с черными бачками в чесучовом костюме. Для него в буфете хранились две бутылки.

— Это же аккордеонист,— сразу угадал в нем Трубин того, кто на туристической базе пел по-английски.

Аккордеонист, не обратив внимания на Трубина и Бабия, про­шел в дальний угол за свободный столик.

— Слушай, Георгий Николаич, вот за твоей спиной, в углу.— сказал Трубин,— пьет пиво парень. Видел я его где-то. Может, ты его помнишь?

Бабий медленно, будто интересуясь витриной буфета, повернул­ся, скосив глаза.

— Да это же Мишка! Мишка Файзин!

— A-а, вот оно что! Это тот, который руки обморозил?

— Ну.

— Я его еще на турбазе приметил. Думаю, вроде знакомый.

— Позвать его? Вместе выпьем. Все же как-никак в одной -части служили.

— Я его плохо знаю. Да и не нравился он мне никогда.

— А что у вас с ним было?

— Да ничего.

— Он с бомбардировщика дальнего действия. Стрелок-радист. Как и мы с тобой.

— А чего ж он на песенки переключился?

— После госпиталя его перевели в клуб... при штабе корпуса.

— Как его угораздило руки обморозить?— спросил Трубин.

Бабий повернулся к парню, позвал:

— Файзин! Михаил!

Тот пристально посмотрел на Бабия и, улыбаясь, вскинул руку:

— Привет!

— Давай к нам!

Подхватив бутылки. Файзин подошел к ним и поздоровался. Бабий подвинул ему стул:

— Садись.

Выпили по стакану пива.

— Вы знакомы?— спросил Бабий Трубина.

— Да.

Файзин. не поднимая глаз, ответил:

— Аэродром не лес густой, где-нибудь да познакомишься.

Поговорили о том, кто где и когда встречал старых друзей-то-

варищей. Допили пиво.

— А в буфете ничего нет.— вздохнул Бабий.

— Пойдемте ко мне в номер.— предложил Файзин.— По дороге возьмем что-нибудь покрепче.

В номере после выпитой водки разговор оживился. Бабий вспо­минал, как впервые пил японскую сакэ, как подкармливал одного пожилого солдата из батальона аэродромного обслуживания. «Сов­сем было «дошел» старик, а у него сын воевал на западе. Я ему л говорю: «Приходи к шести»... Каши ему в котелок насыплю и поря­док. Файзин спросил, сколько они получали спирта на день. Бабий сказал, что сорок четыре грамма. «Нет, пятьдесят два»,— возразил ему Файзин. Они заспорили. Трубин молчал. Файзин чем-то ему не нравился. И тогда, в авиации, и сейчас...

А Файзин почему-то старался завязать беседу с Трубиным. Го­ворил о том и о сем. Когда опьянел, спросил:

— Ты чего на меня сердишься? Из-за той учительницы9 Брось, дело прошлое...

Трубин не помнил, что там было. Но помнил, что Файзин тогда вел себя не так, как надо. И он, Трубин, попросил его вспомнить, что было с этой учительницей.