Рыба-одеяло (рассказы) - Константин Золотовский

- Неплохо бы нам такой иметь!

Гранинцы насмешливо прокричали на неприятельский берег:

- Смотрите, финики, вашего катера сегодня в двадцать один ноль-ноль не будет!

Те ответили ругательствами и, конечно, не поверили.

Воспользовавшись легким туманом, "дети капитана Гранина" неслышно уплыли к вражескому берегу. Финны были поражены, что их катер сам уходит в море, хотя мотор его не работает и никто на веслах не сидит.

Храбрые гангутцы, скрываясь по горло в воде, уплывали с судном домой. Оправившись от изумления, враги открыли бешеный огонь. А моряки, обливаясь потом, уже волочили катер по песку через сухой перешеек. Как некогда Петр Первый волок свои галеры, обманывая шведов. Вот потомки и воспользовались этим историческим опытом.

Перед рассветом храбрецы доставили трофей на Хорсэн. Измученные, грязные, мокрые, еле держались на ногах. Но, несмотря на это, тщательно умылись, переоделись, причесались и, будто им все нипочем, с непринужденным видом предстали перед Граниным:

- Товарищ капитан, катер доставлен!

Гранин и глазом не моргнул:

- Отлично! Он нам очень нужен. А финны и без него обойдутся.

Такой ответ пришелся по сердцу "детям капитана Гранина".

- Вооружить катер! - приказал капитан.

- Есть вооружить катер!

- Назвать миноносцем "Грозящий"!

- Есть назвать!

Гордые и счастливые вышли гранинцы от командира.

* * *

Ни один выстрел на Ханко не пропадал даром. Мины и снаряды, которые звали "огурцами", строго учитывались, орудия всячески маскировали. На Хорсэне имелась даже неуловимая маленькая пушка - "лягушка-путешественница". Вражеские снайперы постоянно охотились за ней, но всегда попадали на пустое место. "Лягушка" ударит два-три раза по врагу и удирает. Это гранинцы моментально откатывают ее на новые позиции.

* * *

Однажды шюцкоровцы подкинули нашим морякам листовку: "Красные бойцы, переходите к нам. У нас много хлеба".

- А ну, попробуем хваленого хлеба, - сказали гранинцы и вышибли неприятеля с острова.

Посмотрели, поискали, но хлеба не нашли.

- Чем же они питались? - удивлялись моряки. - Поищем еще.

Снова осмотрели каждый уголок на острове. Хлеба не было. И вдруг кто-то обрадовано крикнул:

- Нашел!

- Хлеб?

В руках у моряка была серого цвета галета с дырками. На глаз она сантиметров пятнадцать. Понюхали - пахнет железобетоном, покачали на ладони - легче куриного пера.

- Ударь-ка о камень! - предложил один из моряков.

- Ого, камень раскололся!

Предложили общему любимцу Жуку, но тот обиделся и облаял галету.

- Даже пса не заманишь финским пряником! - говорили гранинцы и прозвали галету "жуй да плюй".

* * *

Война окончательно подорвала экономику Финляндии. Солдатам выдавали добавочный паек только в том случае, если их награждали орденами и медалями.

Видя, что дела плохи, глава финского правительства, барон Маннергейм, бывший придворный русского царя Николая II, обратился к гарнизону Ханко с предложением сдаться. Обещал сохранить жизнь и даже холодное оружие офицерам. В письме говорилось, что не стоит проливать кровь, потому что Ленинград уже горит и русским туда возвращаться незачем.

Мы понимали эту хитрую лису. Сдаваться ханковцы и не собирались. Решили послать ответ барону.

Наше обращение заканчивалось словами:

"Короток наш разговор

Сунешься с моря - ответим морем свинца!

Сунешься с земли - взлетишь на воздух!

Сунешься с воздуха - вгоним в землю!"

К этому тексту художник Борис Пророков нарисовал одну из своих самых блестящих фронтовых карикатур.

На листовках еще не успела просохнуть типографская краска, а гранинцы уже наматывали их на длинные стрелы огромного самодельного лука, сделанного из срубленного деревца. Несколько человек натягивали упругую тетиву. Стрела с пронзительным свистом летела в расположение противника.

- Лично Маннергейму! - кричали гранинцы.

А утром наш летчик забросал листовками всё расположение шюцкоровцев. Обращение произвело сильное впечатление - два дня, не умолкая, стреляли они по нашим позициям.

5. ОДИН ПРОТИВ ШЕСТИ

Не знали гангутцы, что такое отступление. Не только на суше, но и на море бесстрашно дрались они с противником.

Однажды у бойцов капитана Гранина наступила передышка после боев, и меня послали в порт, чтобы поискать там в складах легководолазное снаряжение. Предполагали создать подводный десант, и такие аппараты были нужны позарез.

Я уже подходил к дикой скале, расписанной узорами светло-зеленых мхов. За ней откроется море. Впереди кто-то запел приятным тенором:

"А если мне пуля ударит в висок

И кровь пробежит торопливо,

Снеси меня, море, на чистый песок,

На берег родного залива..."

От этих слов мое сердце вновь затосковало по морским глубинам. Ведь на Ханко в то время я был единственным водолазом, который волею судеб превратился в морского пехотинца.

Я прибавил шагу и догнал певца. Раскачиваясь в такт песне, он шел с запрокинутой головой. Это был молодой матрос Петров, служивший теперь у Гранина пулеметчиком. Матрос решил навестить в порту свой торпедный катер.

- Так хочется в море! Надоели эти камни!

И, пока мы шли к берегу, он все рассказывал мне о своем прежнем командире - лейтенанте Терещенко.

- Он у нас заботливый. Вечером проверит, хорошо ли спят матросы. Помню, как-то я разметался и сквозь сон чувствую: ноги прикрывают одеялом. Да так осторожно. А мне мать приснилась. Думаю: наверно, она. Приоткрыл глаза, а это Терещенко: "Спи!" - шепчет. - Петров вздохнул. - А гитарист какой он великолепный.

Свинцовые волны кидали на скалы шипящую пену. У портового причала стоял катер лейтенанта Терещенко с приспущенным флагом, - значит, на судне траур. Но что же случилось?..

Катер ходил на остров Даго, где оборонялся гарнизон наших моряков, чтобы вывезти оттуда раненых.

Шторм был шесть баллов.

Крупные холодные волны хлестали по застывшим у пушек комендорам в плащах и зюйдвестках. Лейтенант Терещенко стоял на мостике и всматривался в далекую линию берега.

Оттуда доносилась канонада. На острове шел бой. Но обстановка была неясная. Где наши и где расположились гитлеровцы - определить было невозможно.

До острова оставалось уже метров двадцать, когда лейтенант заметил на берегу фигуры моряков. "Наши, - обрадовался Терещенко. - Но странно: ни возгласа, ни взмаха руки".

Катер развернулся кормой, чтобы подойти к острову. Неожиданно с пронзительным визгом воздух прорезали мины. И тут только Терещенко понял, что гитлеровцы, переодетые в форму советских моряков, устроили катеру ловушку. Но было уже поздно...

Вражеская мина угодила прямо в мостик катера. Командир упал, сраженный осколком. Матросы бросились к нему. Смуглое лицо Терещенко побелело. Успел лишь сказать: "Маневрируйте. Курс ост". И замолк навсегда.

Второй взрыв сотряс судно. Фонтан горячих осколков брызнул во все стороны. Воздушной волной столкнуло с рубки сигнальщика Соломакина. Рулевой Паршин удержался у штурвала, но затуманенные глаза его ничего не видели. Он ударился затылком о медный корпус компаса...

Кто же теперь поведет судно?

На мостик вбежал младший лейтенант Гончарук. Все сразу обернулись. Худощавый, с тонким загорелым лицом, младший лейтенант прежде был как-то мало заметен, ничем особенным не выделялся и даже говорил тихим, нетвердым голосом.

- Огонь по врагу! - скомандовал лейтенант, да таким властным тоном, какого от него еще никогда не слышали.

Комендоры полыхнули по берегу пулеметным и пушечным огнем.

- Полный вперед!

Катер, выжимая всю скорость из машины, помчался по курсу, указанному погибшим командиром. Береговая батарея врага неистовствовала.

Гончарук понял: идти прямым курсом - значит погибнуть! Надо маневрировать под огнем. Скрытые в утробе катера мотористы во главе с техником Смирновым словно жонглировали механизмами - катер делал самые замысловатые зигзаги. Попробуй-ка попади!

Враг перенес огонь, пытаясь отрезать путь на Ханко. Горы воды поднимались вокруг катера и всей тяжестью обрушивались на палубу, окатывая матросов. Ветер срывал гребни волн и кидал прямо в лицо Гончарука. Соль от морских брызг запеклась на его губах.

Вдруг судно повалилось набок. Все-таки получили пробоину! Боцман Колесников молниеносно перебежал по прыгающей палубе, накинул брезент на пробитое место, и матросы на полном ходу ловко забили отверстие деревянной пробкой. Катер снова выровнялся.

- Проскочим! - решительно сказал Гончарук, сжав до хруста пальцев мокрые поручни мостика.

И катер прорвался сквозь неприятельский заградительный огонь. Снаряды все еще падали, но уже не достигали цели. Судно шло прямым курсом, разрывая воду на две седые гривы.

- Вижу три торпедных катера! - неожиданно доложил сигнальщик Соломакин. - Расстояние пятьсот метров. Идут наперерез нашему курсу!