Глухомань - Борис Васильев

Я сказал об этом Вахтангу, когда мы наконец-таки вылезли из шумной толпы. А он вздохнул озабоченно:

— У нас не Бразилия с Италией, дорогой. У нас — «по четыре в колонну, шагом марш на праздник!..» Вот что у нас.

— Ты начал беспокоиться? С чего вдруг?

— С того, как эти… — поискал он слово, — длинноиграющие люди молодежь за собой увели. Ну, шумели они в своем дворе, чтоб на лекции не ходить, ну, собственной смело-стью восторгались, ну и никого это особенно и не трогало. А когда их на площадь перед Домом правительства перетащили с прежним зарядом, дело совсем другим обернуться может.

— Да ничем оно не обернется, Вахтанг. Все же понимают…

— Все?.. — взъерошился Вахтанг. — И особо бдящие тоже понимают, да? Они одно понимают: наверх первому доложить. А то и в саму Москву, и тоже — наверх. А из Москвы Тбилиси не видно. И не московские дети в свободные слова играют. Не их дети играют, понимаешь?

Впрочем, озабоченным мой друг долго быть не мог. Не его это амплуа, как мне объяснили. Порой на лицо его набегала тень, но держалась она, как правило, недолго. А в тот вечер нас всех пригласили его школьные друзья. И я понял, почему Нина и Тина с утра готовили целый казан сациви.

Отправились мы туда дружно, благо, идти было недалеко. Нас встретила шумная компания, в которой все с детства знали друг друга, кроме меня, разумеется. В тесной го-стиной все кое-как расселись, Вахтанг тут же рассказал, какой я, оказывается, замечательный человек, пошутили, посмеялись, а потом хозяин торжественно пригласил к столу.

А к столу пошли одни мужчины. Несколько удивленный такой странностью, я, улучив момент, спросил об этом Вахтанга. А он просто пожал плечами:

— Традиция.

— Вахтанг, не обижайся, но это средневековая традиция.

— Наоборот, — заулыбался Вахтанг. — Видеть пьяных мужчин, слышать их откровения, а тем более пить вместе с ними — вот это и есть средневековье, дорогой.

Было множество тостов, и первый, как то заведено у грузин, за гостя, то есть за меня. Но не в лоб, а как-то очень легко и элегантно. Я даже поначалу и не понял, что речь идет обо мне, не успел вовремя встать, как то положено, чем вызвал веселый смех всего стола. Выпили и за мать Грузию, и за мать Россию, и за отвагу павших в борьбе за их свободу, и за каждого из присутствующих и перешли, как водится, к части неофициальной, когда тосты провозглашались, так сказать, по конкретным поводам. И вполне естественно возник общий разговор, коснувшийся в конце концов и молодежи, поющей, кричащей, танцующей и азартно спорящей на площади перед Домом правительства.

— Прибыл воинский эшелон, — негромко сказал сидевший против меня немолодой путеец. — В Тбилиси переброшен полк внутренних войск дивизии Дзержинского.

— Спецы по разгонам митингов.

— Спецы скорее теоретические. Когда им приходилось митинги разгонять?

— Ты забыл Армению.

— Мне это не нравится, — кто-то отчетливо вздохнул. — Кто может уговорить молодежь разойтись до разгона?

— Его Святейшество католикос.

— Но это — на крайний случай.

— Любой крайний случай должен быть накануне того, о чем мы сейчас так дружно задумались.

— Не паникуйте раньше времени, — бодро сказал тамада. — Зачем кричать о пожаре, когда еще дым не пошел? Лучше поднимем бокалы с этим прекрасным вином за…

Ну, далее — как полагается. И как-то о разговоре забылось, о внутренних войсках, переброшенных в Тбилиси, тоже забылось, и пошло веселое грузинское застолье…

Только когда мы возвращались, Вахтанг шепнул. Так, чтобы Нина и Тина не слышали:

— В Тбилиси прибывает батальон афганцев-десантников…

3

После этой дружеской встречи дни у меня спутались. Если раньше я хотя бы приблизительно мог утверждать, что это было «на следующий день», то теперь не рискну. Все смешалось, да и не в календаре дело. Любые события потом расписывают по датам, а когда они происходят — не до чисел и часов.

Прибывший полк внутренних войск и не подумал держать в тайне свое прибытие. Вскоре он продемонстрировал, что не намерен шутить, прогнав по проспекту Руставели несколько танков. Танки не останавливались, шли медленно, но ревели столь угрожающе, что их появление вы-звало у митингующих обратный эффект. Ошибка силовой демонстрации была в том, что ее инициаторы не учли грузинского менталитета. Это у нас, в России, столь трепетно уважают силу, что чаще всего пасуют перед ней, поджав не только хвост, но и язык. В России. Но не на Кавказе, народы которого воевали чуть ли не по три раза в год, а кроме того, никогда не знали, что такое крепостное право и почему нужно покорно слушаться барского окрика. Так было в Армении, в Грузии, в Азербайджане. Так потом случилось и в Чечне, но никакие уроки нам почему-то не идут впрок. Никакие решительно — это уже наш менталитет.

Появление танков в центре города вызвало бурю возмущения. Их проклинали на двух языках, в них кидали всем, что попадало под руку, их колотили по броне палками. А они ревели и продолжали двигаться на прежней скоро-сти, но, вместо того чтобы тихонько разойтись, митинг перед Домом правительства стал расти, как снежный ком. И уже к вечеру небольшая площадь втиснула в себя тысяч десять вместо еле-еле тысячи до этого устрашающего прохождения.

Это был вызов, и его приняли. На площадь потянулись не только студенческая и школьная молодежь, но и старшие братья и сестры. А зачастую и родители школьников для догляда за своими детьми.

Этот новый приток митингующих изменил и речи лидеров, рвавшихся к микрофонам, установленным на ступенях лестницы, ведущей в Дом правительства. И из репродукторов все отчетливее зазвучали теперь как антисоветские, так и антирусские ноты.

— Но Россия-то тут при чем? — горестно вздыхала Нателла.

Теперь ее прорусские выступления все меньше и меньше находили сторонников. И наоборот, число тех, кто спорил с ней, стало стремительно возрастать. А лидеры продолжали сотрясать юные души дерзкими призывами, рассказами о доблести предков и смелыми разоблачениями коммуни-стической правящей верхушки, отрезанной от народов, входящих в Советский Союз, мощными кремлевскими стенами.

После танковой демонстрации митинг поддержали более практичные и более деятельные представители иных социальных слоев. Пока во дворе университета горланила завтрашняя интеллигенция, молодые рабочие, к примеру, избегали там появляться. Но как только загрохотали танки по центру города, потянулись туда и поодиночке, и целыми группами. Это они, наспех согласовав свои действия с малопонятными для них ораторами, вздумали поначалу строить баррикады. К счастью, то ли их кто-то отговорил, то ли они сами сообразили, а только вместо баррикад они уговорили шоферов привести большегрузные машины и перегородить ими верхние и нижние улицы, ведущие от проспекта Руставели. Это была как бы недостроенная баррикада, ее заготовка, намекающая на то, что если власть по-прежнему будет показывать кулак, то эти машины накрепко перекроют проспект с двух сторон.

А мы, взрослые, сидели в квартире и никуда не могли уйти. Не потому, что кто-то не пускал, а потому, что девочки безвылазно торчали на митинге, прибегая домой, чтобы хоть чуточку поспать, и были такими счастливыми, что ни у кого не поворачивался язык, чтобы остановить их. Кое-как перекусив дома и оглушив нас восторженными рассказами о том, что происходит на площади перед Домом правительства, они снова убегали, и Нина едва успевала сунуть им на вечер пакет с кое-какой едой.

Вахтанг предлагал мне заманчивые маршруты в горные селения, но я вежливо и твердо отказывался. Он не наседал, вздыхал с облегчением, и мы, взрослые, продолжали ждать, а тревога почему-то росла с каждым часом, хотя ничего вроде бы не менялось.

— Обойдется, обойдется, — бормотал Вахтанг, бесцельно слоняясь по комнате. — Наговорятся и разойдутся, это же всем понятно.

Всем было понятно, но мы тем не менее помалкивали. А потом вдруг выяснилось, что Вахтангу надо уезжать в Москву и далее — в нашу Глухомань. Он говорил, что у него кончаются отгулы, и я тогда верил в это. Нина собрала его, я вызвался проводить, но он весьма решительно отказался:

— Не оставляй Нину одну. Очень прошу тебя.

И отправился на вокзал в одиночестве, но через два часа вернулся, сказав, что решил остаться на несколько дней.

— С Глухоманью я договорился, — пояснил он мне.

Он с трудом скрывал озабоченность, а наедине сказал, понизив голос до шепота:

— На площадь Ленина прибывают войска.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

1

В обычное время девочки домой не пришли. Забеспокоившийся Вахтанг, который твердо решил остаться, пока обстановка не прояснится, вознамерился было идти за ними на площадь и сказал Нине, чтобы приготовила какую-нибудь еду, однако Нина его отговорила. Но тут заглянул сосед и сообщил, что на митинге выступает сам католикос.