Всегда со мной. О моем Учителе РАБАШе - Михаэль Семенович Лайтман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Примете эти условия, – сказал он, – сможете родиться в новом мире.
…Мы не сумели тогда принять эти условия, не сумели. И это оставило во мне незаживающую запись на сердце.
Мое открытие
Прошло уже немало лет и с того незабываемого Суккота, и с нашей Тверии, и сегодня я очень ясно понимаю, что каждый вопрос, мной заданный, не из меня исходил, а из него, каждая прочитанная им строчка – не для меня была прочитана, каждое его объяснение – не мне это предназначалось.
Особенно в Тверии это происходило, – такое «переливание крови». Когда он передал мне силы, чтобы я не поддался ничьему влиянию, чтобы остался с ним до конца. И после его ухода был с ним вместе.
Он отшлифовывал на мне свою методику, необходимую как воздух «последнему поколению»[50]. Оно уже пришло. Оно еще не поняло, что оно «последнее», но РАБАШ-то это знал, и он торопился. Он завершал всю эту цепочку – от Авраама, через все поколения великих каббалистов, до наших дней.
Я чувствовал это. И очень хотел хоть чем-то ему соответствовать.
Мои роды
А чем я мог ему соответствовать? Знал, как РАБАШ жаждет, чтобы каббала открылась всем, поэтому давно уже задумал книгу. Спросил его:
– Вкладываться в это или нет?
– Обязательно. Ты обязан ее написать, – он сказал, – а я тебе во всем помогу. И после этого уже часто спрашивал: – Ну, как книга? А она рождалась во мне как-то естественно, я был словно беременным ею. Ведь я практически все записывал за РАБАШем, был полон чертежей, которые он мне регулярно подправлял. Я уже мог в кратком виде записать и зарисовать всю систему миров.
Сегодня меня обвиняют в том, что я открываю каббалу всем, преподаю всем, не важны мне ни национальность, ни возраст, ничто. Говорят, мол, РАБАШ бы этого не допустил. Какая глупость!
Да, он родился в ортодоксальной семье, да, всю жизнь прожил среди религиозного окружения, но мыслил он, как и его отец Бааль Сулам, – масштабами мира. Знал, что именно такое время наступает, когда всем откроется каббала, готовил меня к этому, поэтому и поддержал полностью написание книг на русском языке. Он же прекрасно понимал, что будут они распространяться в России не только евреям, и это его нисколько не волновало.
Когда книга во мне окончательно созрела, я сел и буквально за два месяца написал ее. Разделил на три небольшие книжки. Выпалил все, что у меня наболело внутри, понимая, что, если не напишу, лопну от напряжения.
Вот так я ее и родил, иначе не скажешь.
И потом, когда книги уже были написаны и отпечатаны, я принес их РАБАШу и радовался, видя, как он их просматривает, как проверяет рисунки, он сидел с сигаретой в зубах, склонив голову набок, и листал книгу, листал.
Потом спросил:
– Сколько экземпляров будешь печатать? Какую цену поставишь?
– Я бы ее раздавал просто так, – сказал я.
– Нет. Ее надо продавать и продавать не задешево. Ставь среднюю цену, – ответил РАБАШ.
Я так и сделал.
Пока писал, пока занимался книгой, чувствовал себя на подъеме. Как только она вышла из меня, почувствовал, словно воздух вышел. И хоть ты и понимаешь, что падения – это необходимое состояние на нашем пути. И даже готов к ним. Но ничего не помогает.
Мои падения
Как они приходили? Неожиданно. Вдруг нарушалось бесспорное величие РАБАШа. Это было, как падение с огромной высоты.
Мне казалось, что я подготовлен к ним, «прикрыт» РАБАШем.
Но вот приходит падение, и ничего не действует. Я падаю в минус бесконечность.
Одно из них я никогда не забуду. Я тогда очень сильно обиделся на РАБАШа. Сидел дома и не мог прийти к нему.
Только потом рассказали мне, как РАБАШ, удивленный, стоял посреди нашего учебного зала, расставив руки, и повторял: «Так оставляют товарища?!»
Это обо мне он говорил, как о товарище, обо мне! Что это я его оставил!
Я потом обомлел, услышав это, думал, почему же мне не передали сразу, я бы все бросил и вернулся к нему!.. Но тут же понимаю, что, если бы даже и передали, я не смог бы подняться над своей обидой, не смог бы прийти.
Вот так и лежал дома. Неделю не выходил. Физически здоровый, сильный мужик, я чувствовал себя «тряпкой». Не мог пересилить себя, не мог.
И вдруг, звонит РАБАШ:
– Что с тобой, Михаэль?
– Я не могу встать.
– Сейчас же вставай и приходи!
– Я не могу!
– Приходи!
– Я не могу выйти из дома. – Я вдруг плачу. Я не помню, когда плакал в последний раз, а сейчас не могу сдержать слез! – Ребе, я не могу пошевелиться! – говорю я.
И тогда раздается его спокойный голос:
– Михаэль, ты слышишь меня?
– Да.
– Я жду тебя вечером. Мы сядем, сделаем трапезу. Я понимаю тебя.
Вечером ко мне пришли ребята, он послал их, они забрали меня на трапезу. РАБАШ налил мне стакан виски и сказал:
– Вот, сейчас ты такая же «тряпка»[51], как и я. Это хорошо. Пей.
Я выпил. Была наша обычная тихая трапеза, с внутренней молитвой, и уже там я почувствовал, – сработало! Я – другой!
Назавтра на утреннем уроке, как всегда, сидел рядом с РАБАШем, и он ни словом, ни действием не напоминал мне о происшедшем.
Отмена перед учителем
Это главное. Мне объяснялось это в течение всей моей жизни рядом с РАБАШем. Для того чтобы получать от учителя, надо отменить себя перед ним. Это необходимое условие. Как-то, помню, я подвозил Моше Ашлага, брата РАБАШа, домой, мы разговаривали, я только пришел тогда, и вдруг Моше произнес фразу, которая навсегда запала в меня. Он сказал: «Ничего тебе не поможет. Ты должен прилепиться к Ребе».
Вот это слово «прилепиться» и не давало мне покоя. Я мечтал о верхе соединения между мной и РАБАШем, стремился к этому всю жизнь. Не раз говорил об этом с ним, особенно в Тверии. О соединении «из уст в уста». И слышал один и тот же ответ, – полная отмена перед высшим, общий экран, когда взрослый опускается до уровня ребенка и оставляет в тебе отпечаток духовного.
Ты должен обнулиться, «войти» в учителя, полностью поступить в его распоряжение,
