Предрассветные призраки пустыни - Рахим Эсенов

— Ты знаешь Нуры Курреева и Черкеза Аманлиева? — спросил Касьянов.

— С Нуры мы вместе в детстве росли… Про Черкеза только слышал, отец рассказывал… Контра!..

— Контра, говоришь?

— Конечно! Чего они, бедняцкие сыны, у Джунаид-хана забыли?!

Касьянов и Розенфельд переглянулись, а коренастый туркмен, что-то записывавший на листочке, поднял на Ашира глаза, качнул головой — не то укоризненно, не то одобряюще.

«Где же я его встречал?» — снова подумал Таганов. Судя по тому, как обращались к нему Касьянов и Розенфельд, он был тут самым старшим по званию.

— Надо узнать человека, Ашир, а потом судить о нем, — Касьянов встал и, заложив руки за спину, заходил по комнате, переваливаясь, словно по палубе корабля. От прежнего разбитного матроса в нем осталась лишь походка вразвалку да горячность. Профессия чекиста подтянула его, сделала строже. Касьянов продолжал: — Ты правильно ставишь вопрос: «Чего они, бедняцкие сыны, у Джунаид-хана забыли?» Да-да! Как Нуры оказался у басмачей? Почему Черкез сбежал к врагам? Черкез, сын чекиста Аманли Белета, много лет работавшего по нашему заданию среди басмачей! Не знаешь? Скот, которым владел Аманли, принадлежал хозуправлению ОГПУ. Тут и мы маху, дали и Аманли. Жил он в песках. Даже дети его не знали, кто их отец — басмач или советский человек. Когда в дом Аманли приходили на постой наши отряды, он делал вид, что привечает их из-за страха… Незадолго до его гибели мы его рассекретили. Он по нашему заданию предложил Джунаид-хану сложить оружие, перейти на оседлый образ жизни… Джунаид-хан ловко учел нашу ошибку: руками Эшши-бая и Хырслана убил Аманли Белета, его жену и одного сына, а Черкеза заманил к себе… Подстроил так, будто их убили мы, чекисты. Парень попался на крючок, сбежал к Джунаид-хану… Мы задумали отыскать и Нуры и Черкеза, разубедить их. С Нуры будет посложнее, отец у него в фаворитах Джунаид-хана ходит… Есть сведения, что Черкез в отряде сотника Хырслана. Если он не забыл об отце, то поможет нам… А Хырслану надо знать, как Эшши-бай убил его родного брата Дурды-бая, ехавшего сдаваться советской власти…

Ашир помрачнел, опустил голову.

— Небось ты сейчас о сестре Джемал подумал? — Касьянов положил руку на плечо Ашира. — Не забыли о ней… Ищем и ее тоже, ищем… Она, слыхать, стала женой Хырслана… Ты — чекист и запомни одну из главных заповедей, которой учил Дзержинский: не торопись с выводами.

— Было время, когда в ауле на нашего брата волком смотрели, — заговорил коренастый туркмен. — И бедняк и середняк косятся. А бай — тот в глаза юлит, весь эскадрон готов на довольствие взять и за советом бежит… Иногда голова кругом, не поймешь, кто враг, кто друг, а кто просто обманутый… Мы не рубили сплеча, но и не скажу, что гладили врагов по головке. Даже в самые тяжкие минуты, когда сердце ожесточенно и наших сабель больше, мы обращаемся к врагу с миром, ибо не хотим крови…

Коренастый туркмен стукнул карандашом по столу, словно хотел этим подчеркнуть важность сказанного. Он чуть повернулся, и его горбоносый профиль высветил в памяти Ашира далекий, из детства, озаренный в ночи факелами аул в песках, сожженный и ограбленный басмачами. Умирающего Аннамурата, мудрого старейшину рода, расстрелянного по приказу Джунаид-хана. Дикое гиканье юзбаша Хырслана, увезшего Джемал в темноту. Убитую горем мать, полуобгоревшую родную юрту… Отца с обожженной Бостан на руках. Вспомнился отрядный доктор, выходивший сестренку. И еще молодой коренастый туркмен с командирскими нашивками на рукаве, спорящий с отцом. «Да это же Чары, сын Назара Нищего… Тот самый командир авангарда, который дал отцу коня, отбитого у басмачей», — чуть не воскликнул Ашир.

Годы наложили на Чары Назарова не только внешний, но и внутренний отпечаток. Строже стал его взгляд, у губ залегла волевая складка. Бледный, раздумчивый. Суровая жизнь, полная тревог, боевой путь от красноармейца до командира эскадрона не прошли даром.

Аширу Таганову предстояло выполнить опасное задание — разыскать в песках всадников Хырслана, вызвать их на откровенный разговор и предложить сложить оружие. Если удастся, то использовать для этого Черкеза — сына чекиста Аманли Белета.

— Да, братишка, — задумчиво произнес Касьянов, — тут мозгами придется пошевелить здорово, чтобы с целой головой вернуться… Оружия с собой не брать. С шевелюрой придется распрощаться… Сдается мне, Хырслан на Кирпили обосновался. Вода там в колодце пресная, оттуда маневрировать сподручнее — то в песках, то в степи… И от Джунаида подальше, и к нам неблизко. Так вот, пока доберешься до Кирпили, у тебя будет легенда. А встретишься с людьми Хырслана, о легенде забудь. Там землячков встретишь, знакомых… Будешь говорить с людьми, расскажи о себе побольше. Не скупись. Пусть всадники знают о тебе все… Держись с ними просто, выкладывай им правду начистоту… Но не попадись в руки отъявленных головорезов. Используй отца Хырслана, если он жив, конечно. Он стар, немощен, но Хырслан-бай чтит своего отца, а старикан наверняка помнит Тагана, как они вместе в Персию ходили…

Касьянов помолчал и вдруг спросил:

— Скажи, Ашир, честно — не боишься?

— Страшновато…

— Можешь отказаться — пока не поздно. Задание опасное. Тут или пан, или пропал.

— Я уже решил, Иван Васильевич. Роет арык один человек, а тысяча из него пьет. Я коммунист… Сделаю все, что в моих силах. Надо — погибну!..

— Спасибо, Ашир, — Касьянов обнял Таганова, — иного я не ожидал… Сын чекиста Тагана иначе не ответит.

— Задание выполнить и не погибнуть, — Чары Назаров крепко пожал Аширу руку. — Погибнуть не мудрено… Разведай-ка, где Джунаид-хан остановился, его основные базы… Разузнай про Черкеза, про своего земляка Нуры Курреева… Мовлям, твой аульчанин, о них не мог не слышать… Он в сотне Хырслана. Про сестренку Джемал ты сам помнишь.

Подошел Иван Гербертович Розенфельд, сухой, как пустынник, улыбнулся одними глазами.

Ашир вдруг вспомнил, что отец звал Розенфельда не Иваном и не Гансом, а по-туркменски — Чаканом (Сероглазым), за его серого цвета глаза. И юноша, привыкнув к этому имени, долго называл комиссара Чакан-ага.

— Задание нелегкое, — Розенфельд положил свою костлявую руку на плечо Таганову, — потому выбор на тебя пал.

Далек путь до колодца Кирпили. До Бахардена Ашир добрался поездом. На окраине пристанционного аула встретился с человеком средних лет по имени Шаммы Белет. На пароль, произнесенный Аширом, он отозвался правильно, пригласил в скромную глиняную мазанку и молча, с отрешенным видом, сел в углу. Его аскетическая угрюмость не располагала Ашира к беседе. Трагедия с братом и его семьей, вероятно, наложила отпечаток на характер Шаммы. Однако Ашир, наслышанный о погибшем чекисте Аманли Белете, еще не знал, что его новый знакомый доводится братом погибшему.

Зато Шаммы проявил о госте редкую заботливость, плотно накормил, с вечера постелил на кошмах мягкую постель и разбудил на зорьке.

Пока закипал чай в прокопченном жестяном продолговатом сосуде — тунче, Шаммы Белет обстоятельно рассказал, какой дорогой лучше добраться до Кирпили, где сделать остановку, какие колодцы обойти… По дорогам этим Ашир уже ходил, но добрый совет бывалого человека не помеха.

Во дворе Ашира дожидался оседланный ишак, верблюд с двумя бурдюками воды и мешок с продуктами. Ашир, пригнувшись, вышел в невысокую дверь низкой мазанки, привязал поводок верблюда к хвосту ишака, а сам ловко вскочил на него, поддал ему пятками под бока и медленно выехал со двора. Хозяин, провожая путника, долго шел с ним молча, пока не привел к развилке двух дорог. Одна из них вела на северо-запад, к озеру Ясхан, другая — на север, через развалины древнего города Шехрислама, к колодцу Кирпили. Вокруг ни души. Только зыбкое марево миража манило голубыми озерами и башнями сказочных дворцов. В воздухе, распластав длинные крылья, повис кобчик. Шаммы Белет взобрался на невысокий холм и долгим взглядом шарил по горизонту. В его цепких глазах мелькнула тень беспокойства и тут же исчезла. Сегодня Аширу он не показался таким суровым, как вчера. В его облике было что-то орлиное, настороженное. То ли от его взора и прямого, с горбинкой носа, то ли от просторного халата, надуваемого ветром, он становился похожим на нахохлившегося стареющего орла.

Мужчины обменялись крепким рукопожатием. На миг глаза Шаммы заволоклись грустью. Он думал о племяннике Черкезе: ведь Ашир не старше Черкеза… Поди, одногодки. Но сказал другое:

— Провожатый путнику не товарищ… Счастливо тебе, джигит!

Когда Ашир отошел на порядочное расстояние, Шаммы окликнул, замахал рукой и, догнав Таганова, добавил:

— Встретишь Черкеза, сына Аманли Белета, скажи, пусть меня, Шаммы, родного брата отца, разыщет… На белом свете у него нет человека ближе меня. Пусть послушает, что я ему поведаю, а потом идет на все четыре стороны!