Мания - Александр Потемкин

Умненький господин Завада открыл свои неприметные магазинчики рядом с офисами востребованных чиновников. Ведь кто сегодня в нашей великой столице имеет свободные капиталы для приобретения дорогих аксессуаров? Милиционеры, фискалы, бюрократы городских и федеральных структур. Если ему звонил старший инспектор или начальник неприметного отдела и спрашивал полихромное зеркало из Южной Германии барочной резьбы с амальгамным нанесением конца восемнадцатого — начала девятнадцатого века, то Наум Абрамович рекомендовал обратиться к докторам искусствоведческих наук — тем самым старушкам. Лишь они — конечно, через него — могли помочь в таком приобретении. Если ему звонили старшие инспектора, начальники ответственных отделов, начальники управлений, а то и департаментов, то он несся сам, чтобы обслужить значительных лиц по самому высокому тарифу.

Господин Завада знал, с кого и какие по величине суммы брать. Например, один и тот же графин работы Фаберже он продавал главному инспектору за пять тысяч долларов, начальнику отдела — за семь тысяч, начальнику управления — за десять, шефу департамента — за пятнадцать, ну а самому министру или его заместителю — за тридцать тысяч долларов. Такие странные цены сложились в нашем замечательном мегаполисе. Впрочем, тут существовала и другая, параллельная, арифметика: чтобы закрыть уголовное дело, провести по официальным бумагам сокрытие налогов или оформить пролонгацию арендного договора столичной недвижимости в городских службах, главный инспектор брал взятку в пять тысяч долларов. Начальник отдела — в семь, начальник управления — в десять, шеф департамента требовал уже пятнадцать, а заместитель директора федеральной службы или сам министр ожидали как минимум все тридцать. Система ценообразования в Москве не имела себе равных во всем мире.

Еще одну особенность можно было заметить за Наумом Абрамовичем. Продавая дорогую вещицу, ну, скажем, геридон из патинированной бронзы семнадцатого века из коллекции Чьюрицци, он никогда не заворачивал его в богатую подарочную бумагу, а обязательно упаковывал в потрепанные газеты или в страницы из старых журналов. Во всем была своя тайная профессиональная логика!

Тут необходимо заметить, что во всех своих поступках антиквар вообще строго придерживался семейных традиций. Но Абрам Завада никогда с сыном Наумом о сексе не говорил, потому что его отец тоже никогда не обсуждал с сыном эту тему. Так и помер тайный советский коммерсант, не дав Науму Абрамовичу отцовского наказа остерегаться этого столичного зла.

Пока молоденькая дамочка пребывала в ванной, а Петр Петрович давал распоряжения по телефону, антиквар нетерпеливо прохаживался по апартаментам короля морской воды, дожидаясь скрипача Игоря Кушелева-Безбородько. Первым должен был появиться именно он, потому что находился почти рядом, на Большой Никитской, в консерватории. Чуть позже должен был прийти Юрий Васильевич Кашёнкин, чья беллетристика помогала антиквару продлевать это самое главное удовольствие.

Есть люди, умеющие одновременно думать о разных вещах: Наум Абрамович, размышляя о своей команде поддержки, не переставал перебирать в памяти те великолепные вещицы, которые можно было бы предложить Петру Петровичу. Клиент с таким состоянием смог бы проглотить весь товарный остаток. «Что ему тридцать миллионов долларов! — покусывая пальцы, думал антиквар. — Важно щель для торговли найти, а там составами продавать можно», — вспомнил он любимую поговорку собственного папаши. Власть коммерческой магии над господином Завадой была сильнее ожидания эротической оргии. Поэтому он старательно перебирал в памяти не способы удовлетворения плоти, не картинки предстоящих удовольствий с миленькой дамочкой в индивидуальном и групповом сексе, а всевозможные комбинации выгодного бизнеса с господином Маниколоповым. В мире купли-продажи существовали и плодились свои, малоизвестные публике виртуальные оргазмы; особенно в этом преуспевали столичные нелегитимисты. Любая сделка с нарушением закона вызывала у них поллюции, и чем изощреннее негоцианты издевались над рыночными постулатами, тем безудержнее оказывалась струя вдохновенной радости.

Тут, видимо, Наум Абрамович поймал какую-то толковую мысль, потому как вдруг засверкал глазами и стал поглядывать на часы. «Пора, пора уже быть тут. За что я деньги только плачу? И немалые суммы! — заговорил он сам с собой. — Сколько этот скрипач за концерт получает? Ну, двести долларов, пусть даже триста. Или этот писатель, делающий служебную карьеру. Кто его рукопись прочтет, кто, кроме меня, слушать станет? Но меня-то не порядок слов интересует, не образы и мысли, а совсем другое…»

Не успел он до конца самому себе высказаться, как в апартаменты вошла толпа огромных мужиков. «СОБРовцы, что ли? — изумился испуганный господин Завада. — Кого арестовывать пришли? Не меня ли? — тут же мелькнуло у него в голове. — Но я ведь только задумал бизнес с Петром Петровичем! И первого шага еще не сделал, а они уже тут. Или это за старые дела?» Впрочем, напряжение тут же спало, когда антиквар услышал, как один из вошедших обратился к Маниколопову: «Петр Петрович, вся команда собрана, проинструктирована, перед приходом в ваш номер огромные тарелки вылизаны — ни крошки не осталось, так что через три минуты начнем раздеваться и выстраиваться. Вопрос: вдоль какой стенки установить батареи?» — «Я об этом тоже думал. Я стану у окон, выходящих на Белый дом. Вы должны расположиться напротив, как бы расстреливая меня, а вместе со мной наш замечательный мегаполис. Такой, Саныч, сценарий. Но и вот еще что: во время выстрелов ты должен командирским голосом регулярно выкрикивать следующие слова: “Стреляй в богатея Маниколопова! Уничтожай капитализм в России! Бей его наповал! Расстреливай его приспешников в Белом доме! Разнеси его предстательную железу в пух и прах, чтобы ни одной капли спермы у него не осталось, чтобы не плодила таких кровососов земля русская. Пусть лучше зарастет она мандрагорой! Мандрагорой”. Эту последнюю фразу повтори три раза, как заклинание!» Если бы доктор Руслан Захожий присутствовал при этом разговоре, он наверняка бы задумался, а не первые ли признаки мазохизма проявляются у Петра Петровича. Действительно, преуспевающий московский бизнесмен чуть-чуть, ну самую малость, был поражен этим недугом. А кого в нашем городе не коснулась эта экзотическая хворь? Разве есть такие граждане?

Одним словом, как только Наум Абрамович услышал причудливые приказы постояльца гостиницы «Украина», от сердца отлегло. Тут другая торговая идея пришла ему в голову, и он сразу даже несколько болезненно оживился и зашагал по залу апартаментов, как землемер прошлого по непаханому полю для прокладывания межи в свою пользу.

Тем временем господин Маниколопов продолжал: «Господа! Объявляю премию. Чей залп окажется самым мощным, тот получит три тысячи долларов. Чей залп станет самым долгим, может рассчитывать на пять тысяч. Чей залп представится самым раскатистым, будет вознагражден семью тысячами. Десять тысяч долларов получит тот, кто своим выстрелом расколет оконное стекло. Понятно?!» Тут между артиллеристами шеф-повара ресторана «Украина» и Петром Петровичем возник тот контакт, который понятен лишь находящимся на съемочной площадке актерам батальных сцен и режиссеру. Если для первых эта гармоничная связь завершалась приличным гонораром, то для второго — внутренним согласием с самим собой, полным удовлетворением совершенным чудом.

Впрочем, в нашей великолепной столице проживают не только люди, увлеченные экстремальным сексом, — нередко встречаются пройдохи всех мастей; особенно много таких среди уволенных в запас офицеров специальных служб. Так вот, когда один из них услышал о призе в десять тысяч долларов за разбитое стекло, то тут же полез за пояс, чтобы вытащить из нижнего белья резинку. Справа от него другой артиллерист, заметив расторопность соседа и, видимо, поняв его намерения, торопливо прошептал: «Я прикрою тебя справа. Моя доля — двадцать процентов». — «Согласен! Молчи!» — ответил смекалистый претендент на высшую премию. Но в этот момент их коллега слева с растерянным бегающим взглядом, но с принципиальным желанием увеличить свой доход, вклинился в разговор: «А можно и мне получить кусочек пирога?» — «Какой еще пирог?» — насторожился первый. «Вы же что-то наметили поделить. Может, для меня какое-нибудь задание найдется?» — «От возможного пирожка тебе начислим сто долларов. Но главное требование — закрой рот, и еще: сделай четверть шага вперед и прикрой меня слева! Замолкни!» — «Есть!» — по-армейски ответит тот. Уступчивость организатора бизнеса вызвала у него слезы умиления. Он почти поверил, что наш замечательный мегаполис заселен лишь благородными гражданами. Кулинарный артиллерист был даже готов вступить в бой за свои убеждения, такими благодарными чувствами наполнилось его сердце.