Вечерник - Владислав Дорофеев

«Владислав Дорофеев» – это моя подпись, которая уже не кажется случайной, ибо нет ничего хуже случая, который не кажется больше случая, ибо это уже не случай, а горе беды, которая только вблизи понятна, а вообще-то она сильна и благообразна, но и ничтожна и глупа, как и всякая попытка добиться качества через количество. Нет ничего грандиознее, нежели качество через скачок, через критерий взрыва. Взрыв – это когда уже все сломано и сломлено, когда уже ничто не радует кроме работы на ожидание, но есть последнее усилие, ради которого мы живем. И вот настал миг, и новая процедура качества воцарилась в душе, которой нет названия и нет ей сравнения.

Подними взгляд – ты увидишь свое счастье, к которому дорога лежит только через счастье.

1994

Сегодня я проснулся до рассвета,пытаюсь жить, ведь страх ночной кричит.

Пойду босой по желтому паркету,туда, где зеркало в стекле молчит.

Еще на окнах были ночи шторы,я шел, и бряцали в руке ключи.

1981

Сад

На сонном дряхлом языкебеседуют там рыбы две,в зеленой мглистой чащетела плывут к земной узде.

Из чащи мылкой водянойвыглядывает череп голубой.

И белым кажется ручей,что катит волосы речей,в забытом сумраке печейтвой дом останется ничей.

1982

Колючее окно и за окном разбой.Дождь ищет прыгалку, играет в салки,внизу деревьев шествует прибой,и серо – не отличим лицо от палки.

В полгода раз гуляет столпо грядкам с посвистом собачьим,за ним трясется призрачный, невидимый…в присядку странствуя аллюром лягушачьим.

Вороны мнят, что тишина,считают перья против ветра,сидят коровами, иль бурдюком вина,на ветках яблонь через метр.

Спалили голубой, а облаку неймется,напрасно врет надеждами себе,потащит лодку, как возьметсяза бич отец его, любя.

Объелся ветер белены,траву подмял объятием поспешным,волну погнал волнением кромешным,коричневы глаза его насмешны и тесны.

Дрожь дна и трепетание прохлады,российский полдень и писцы,хрусталь вороны черным хладомунижет пальцев белые кресты.

Теперь уже убьют меня,весна ушла, и лето осенью настало,задергала хозяйка веком, и облако коралломей шею оцепило, покропя.

Калитка высохла, деревья зеленеют,лучи заныли – синие птенцы,опорожнили лодку, мышцы занемеют,вернули дочь слепцы.

Дождь слипся с воздухом, как камень,проскребся в рамы, осушил весло,лист морды мокрой утащил под камень,на черных простынях упало колесо.

1982

Как он летит уставший соловей!А яблоня пугает садмертвячиной своей,которую за яблоко принять я рад.

Сирень ослепла, как в грозу,жук мается на веточке усами,жеманный корень бегает внизу,зеленый член скрипит крестами.

Следы дождя из кожи прут цветами,иное дело – тень до земли,пупок развязан у земли,не тужится, а пухнет под ногами.

Ограда валится по линии в тазу,дно таза – след копья, поверьте,размятый циферблат хранит росу,круг виснет сверху, сверьте.

В цепочке серой линии поплылипо пальцам желтым, земляным,накрыли косточки, накрыли,заголосили по полянам по земным.

У ног малины ландыши пасутся,вздымают голые цветами неба суть,помет роняют птицы мудро,цветут, растут и давятся на утро.

Под кожей шерсть очистит ветер,калитка раненая умерла,в сундук засунул негр ветер,шерсть грязная взросла.

Еще я вижу женщину больную,с ногою влажною и голым животом,чужую вижу – утром, вечером, с зонтом,но не пускаю в сад и не балую.

1982

И ветер падает на травы,слегка косынку шевелит,и ветер падает на травы,пока огнем не заболит.

И одуванчик не желает славы,когда нас тифом заразит,и одуванчик не желает славы —земля ему транзит.

Слепые крики, игры поколений,желанный омут, космоса уют,соленый пепел бывших поколений,завещан в сумерках приют.

Зеленый сумерк, желтые круги,и пальцы видит в корне гений,садится на ресницы жук весенний,сгоняя сок в осенние листки.

Лежит весна в постели лета,не спит, и простыни черны,тошнит, у ветра головные боли,ноют кости, и глаза тесны.

Взлетела ласточка с чужою лентой,и кони обратились в круг.Четвертый корень. Обрезайте кончик.Соцветия сжимают круг.

Голубоглазый космос на пороге,корова льет в бидоны молоко,не встать, уже проткнуты рогом,покатим человека колесо.

Тоскует муха над ушами,к зеленой памяти придет река,ешь копчик курицы, и не трещи ушами,слеза моя – потомок у реки.

1982

Свободный голос утреннего мира,за лесом зелень майская остыла,весенние останки кинутого пирагрызут себя, чтобы земля не ныла.

Зеленый обруч дерева подброшен,руками облако свернуло шеи все,рубин тоски для вечера отброшен,цветы поют в невидимой листве.

Коряга облака рыдает безутешнои пачкает водою линии небес,на берегу трут жернова успешно,сдвигает колесо слепой отец.

Росу в мешках положат на корму,бич бронзовый свистит извечно,дочь нагибает спину под корму,как пот слеза зальет увечье.

Соленый ветер – ночь у колыбели,платком махает дерево-отец.«Там травы сохнут и хотят недели», —так пишет крестиком слепец.

Сиреневые черные глаза забылии руки умертвили запах слез,уставился незрячий в тех, кто плыли,косматый, белый, голубой и пес.

Земля по пашне тянет море,орет и пахнет, как земля весной,полозья мажут росы, след мажет море,занюхивает утром облако пустой.

1982

О чем поешь, прелестный соловей?Или зовешь жену себе ночей,иль милая твоя не кажет уж очей,не нервничай, последний соловей.

Не видно солнца в птичиных речах,не плавает с зеленым ветром меж ветвямизабытый день в раскрытых роговых устах,лишь дышит синий воздух под ногами.

Заплакал хилый одуванчик,оплавленные кости по реке плывут,вампир, собравши озеро в стаканчик,вернул земле бессмертия приют.

Гуляют птицы в подземельях белыхв ограде каменных корней,и моют крылья жидким прахом спелым,зачерпывая из горстей гостей.

В пустые зеркала сбирает череп дождь,подставив руки для загробной пены,в ожившие глаза, как в собственные вены,впуская чрез глазницы грязь и пыль, и ночь.

1982

Переводы

Йохан Людвиг Рунеберг

Йохан Людвиг Рунеберг (1804–1877) – шведоязычный финляндский поэт, человек сильной воли, трагической судьбы. Один из последних европейских романтиков, кого можно поставить в один ряд с Шелли, Гюго, Ламартином, Петефи и Лермонтовым. Российский подданный, жил в Финляндии, писал на шведском языке. «Это человек прямо гениальный. Таков был Пушкин», – писал о нем П. А. Плетнев. По сегодняшний день национальный гимн Финляндии на слова баллады Рунеберга «Наш край», открывающей поэтический цикл «Сказания фенрика Столя». 5 февраля, в день рождения поэта, в Финляндии национальный праздник, когда в школах, как говорят финны, проходят уроки «настоящей литературы», а в семьях пекут особые рунебергские пирожные. Рунеберг остается одним из самых печатаемых в мире литераторов Финляндии. В России, после столетнего полного забвения его имени, в 2004 году, к 200-ему юбилею поэта вышла книга «Й. Л. Рунеберг. Избранное», в которую вошли наиболее значительные поэтические произведения и эстетические трактаты, письма и воспоминания современников, в переводах В. Ю. Дорофеева и Е. А. Дорофеевой, по подстрочникам которой сделаны и переводы, публикуемые в этом сборнике.

О, незнакомец, посидиВечернею порой,Не нарушая тишины,У хижины со мной;В печальной ты найдешь глуши,Приют измученной души.

Здесь над заливом у воды,В безмолвной пустоте,Всегда увидишь деву ты,Склоненную к земле,За грань миров устремлена,Как снег, щека ее бледна.

Бесчисленные ночи, дни,И завтра, и вчера,Проводит у морской волны,Всегда она одна,В глазах ее не видно слез.Давно их выплакала все.

Вот мягкий вечер настает,И дует ветерок,В заливе виден небосвод,Как в зеркале лицо;А дева в глубину глядит,В безбрежность взгляд свой устремив.

Но шквальный ветер вдруг несет,Вздымает гребни волн,И отраженный небосвод,Ломается как лед,Бесстрастный взор ее тогдаУносится за облака.

Давно на этом берегуЛюбимого ждала,Плыл он к родному очагуТогда издалека;У скал был морем погребен,И тело не нашли потом.

О, незнакомец, не тревожьБезумственный покой,И в грезах пусть она живетБезбрежной глубиной,Ведь это все, что у нее,Осталось от любви ее.

1836

Ты выросла в глуши,вдали от диких скал,и фьордов глубины,пока не расцвела.

Я ждал тебя все дни,не зная той тоски,что будет на пути,когда дождусь любви.

Не знал я твоегоотца, и мать не знал,не знал я ничего,где путь твой пролегал.

Подобная ручью,тому, кто пить пришел.Мы были как в раю,когда тебя нашел;

так юные цветына солнце расцветут,и в роще средь листвы,дом птицы свой совьют.

Ты, сын другой страны!Что ты обрел в пути?Ты, птица высоты!Кто дал тебе прийти?

Как сердцу пустотыдала огонь любви?Как стала смыслом ты,тому, кто жил в тени?

1833

Как мне хотелось прижать к своей груди,Тебя, мое томящееся сердце,Сумею очень скоро тебя тогдаЯ успокоить.

Как мать свое дитя качает, тебяНосить и убаюкивать я стану,Пока страдание не прекратится,И ты не уснешь.

Ну а пока в груди, своей темнице,Ты не доступно даже кроткой ласке.Лишь для него обнажено, он одинТебя тревожит.

1828

Приют отыскали вы в чуждой стране.Когда полетите к родимой земле?Подснежник увянетВ отцовской долине,Ручей заиграетС ольхою в низине;Пора, расправляяКрыло, отправляйтесь,И в путь отлетая,Вы с небом справляйтесь,Домой возвращайтесь.

Дорогу на север найдете всегда,Весна приготовит еду и дома,Напоит источникУставших водою,И шепчут листочкиО легком покое;И сердце мечтаетВ вечерних закатах,Душа забываетВ забавах пернатыхДороги утраты.

Счастливые строят в глуши и тишиНа ветках средь сосен гнездовья свои;Война и тревоги,Страдания плоти,Не знают дорогиК жилищам убогим,Для радости хватитДня яркого в мае,И ночи, что скроетМалюток, и тает,Когда рассветает.

Душа остается в чужой стороне,Покуда не вспомнит о милой земле,Когда вырастаютДеревья большие,Тебя призываютПросторы родные;Как птица, расправяКрыло, отправляйся,И в путь отлетая,Ты с небом справляйся,Домой возвращайся.

1828

Луна высвечивала путь,голодная пищала рысь,в деревне где-то выли псы,шел путник поздний сквозь кусты,ему до дома далеко,а вечер был под Рождество.

Усталый шел он в тишине,по снегу шел и по тропе,он торопился к очагу,хлеб белый нёс в свою семью,где все привыкли есть кору.Дал барин хлеба бедняку.

Вокруг темно и ни души,вдруг видит – отрок впереди,сидит безмолвный на снегу,в ладони дышит на ветру,и будто каменный молчит,свет лунный зримо холодит.

Пойдем, несчастное дитя,со мной, согрею я тебя, —страдальца юного берет,на хутор дальний с ним идет,и с хлебом, к празднику вдвоём,вошли они в желанный дом.

Жена сидела у печи,держа ребенка на груди:ты задержался, милый мой,входи скорей к себе домой,и гостя пригласи, – самаспокойно отрока ввела.

Казалось от её любви,огонь теплее стал в печи,она забыла про нужду,и стол готовит к ужину,хлеб радостно она взяла,и молоко, что припасла.

Соломой крыт холодный пол,рождественский сегодня стол,уже садится детвора,остался отрок у огня,его хозяйка позвала,и посадила у стола.

Молилась дружно вся семья,жена хлеб резать начала;благословен будь нищих дар:гость юный с места так сказал,слеза в глазах его была,когда ломоть взяла рука.

Хозяйка делит каравай,но тот в руках не убывал,была она изумлена,на гостя взгляд перевела,но перед ней не тот, кто был,а словно облик изменил.

Глаза, как будто две звезды,лицо светилось изнутри,лохмотья пали с плеч долой,как след туманный над горой,гость превратился в ангела,прекрасного, как небеса.

Избу свет дивный озарил,сердцам надежду подарил,свершилось чудо здесь в глуши,для праведных людей в ночи,и нет прекрасней Рождества,посланец среди них Творца.

С тех пор прошло немало зим,я как-то дом тот посетил,пришел туда под Рождество,у очага, за тем столом,с седеющею головой,сидел хозяйский внук с семьей.

С ним рядом чуткая жена,детей веселая гурьба,и радостно всем в доме том,они молились за столом,и было видно, как онив святыню верят во все дни.

А под единственной свечой,за той смиренной трапезой,стояла кружка с молоком,и рядом белый хлеб ломтем,спросил я – для кого еда,в ответ – для ангела Творца.

1832

Из «Сказаний фенрика Столя»