Тетрадь вторая - Марина Цветаева

NB! Лирические отступления.

* * *

Тих и скромен город Гаммельн...

(Здесь начинается черновик Крысолова)

* * *

Мысль: Единственная женщина, которой я завидую — Богородица: не за то, что такого родила: за то, что так зачала.

* * *

Старый Немирович-Данченко, при встрече:

— Ну, как Ваш Дофин?

* * *

Строки:

Ваше небо — бэль-этаж

* * *

Не иконами — талисманами

* * *

Остров, где заключаются браки

По соответствию голосов

(Борис, Борис)

* * *

D-r František Kubka. Vratislavova ul<ice> č<íslo> 4 Žižkov.

* * *

Попытка письма к Розенталю[127] (по совету O. E. Черновой)

Многоуважаемый Леонид Михайлович,

Я ничего не знаю о Вас, кроме Вашего имени и Вашей доброты. Вы же обо мне еще меньше: только имя.

Если бы я по крайней мере знала, что Вы любите стихи — моя просьба о помощи была бы более оправдана: так трудна жизнь, что не могу писать, помогите. Но если Вы стихов — не любите?

Тем не менее, вот моя просьба: нуждаюсь более чем кто-либо, двое детей (11 л. и 6 недель), писать в настоящих условиях совершенно не могу, не писать — не жить.

Если можно, назначьте мне ежемесячную ссуду, ссуду — если когда-нибудь вернется в России прежнее, и субсидию — если не вернется.

(Про себя: знаю, что не вернется!)

Деньги эти мне нужны не на комфорт, а на собственную душу: возможность писать, то есть — быть.

Могла бы ограничиться официальны прошением, но Вы не государство, а человек <фраза не окончена>

* * *

Руки — чтоб гривну взымать с гроша...

(Очевидно, ассоциация с Розенталем — кстати, ловцом жемчуга (NB! чужими руками) и, кстати, естественно мне никогда ничего не ответившим.)

* * *

10-го марта 1925 г.

Если бы мне сейчас пришлось умереть, я бы дико жалела мальчика, которого люблю какою-то тоскливою, умиленною, благодарною любовью. Алю бы я жалела за другое и по-другому. Больше всего бы жалела детей, значит — в человеческом — больше всего — мать.

Аля бы меня никогда не забыла, мальчик бы меня никогда не вспомнил.

О его имени: мое имя было Борис, был бы Борис — с первого дня был бы Борисом: Борюшкой, Барсиком. Георгий — Сережино имя, мой дар С. и мой удар — себе, потому, д. б. не зовется.

Когда начну?

Буду любить его — каким бы он ни был: не за красоту, не за дарование, не за сходство, — за то, что он есть. М. б. это самая большая любовь моей жизни? Может быть — СЧАСТЛИВАЯ любовь? (Такой не знаю. Любовь для меня — беда.)

И чуть с языка не сорвалось: — Борюшка! — нет, в этом я честна, ну пусть — Георгий. Барашек мой.

— Господи! — (думаю о смерти) не узнать каким ты будешь, не увидеть тебя. Я на тебя за все эти пять недель ни разу не рассердилась (нужно знать меня, мою физическую любовь к свободе и повышенную слуховую чувствительность!). Самое мое острое и частое чувство к тебе — благодарность.

* * *

(Продолжение Крыселова: гимн пуговице.)

* * *

Волосы вверх, как у музыкантов,

Гениев, прощалыг...

* * *

И была доброта в той руке...

(NB! — чьей? 1933 г.)

* * *

Запись:

Сыну своему я пожелаю быть, как я, произведением природы, а не искусства.

* * *

Демон

Шуман

* * *

(Об утрачиваемости первоначального смысла больших имен. Шуман — (Schumann) — башмачник, а звучит как шум потоков — как оно и есть. Особенно для русских.

Кто же сейчас думает, что Пушкин — от пушки, Некрасов — от некрасивости, Фет — от fett [128], <фраза не окончена>

* * *

Мысль:

Влияние далекого современника уже не влияние, а сродство. Для того, чтобы, напр., Генрих Гейне (1830 г.) повлиял на меня (1930 г.) нужно, чтобы он заглушил во мне всех моих современников, он — из могилы — весь гром современности. Следовательно, уже мой слуховой выбор, предпочтение, сродство. Не подчинение, а предпочтение. Подражатель не выбирает.

* * *

50 гр. воды, 50 гр. молока, неполную чайную ложку манной крупы, варить 5 мин.

Два раза в день по две ложки.

(Здесь начинается манный прикорм Георгия. Шесть недель. Переносит отлично.)

* * *

Мысли и строки

(Борису)

Мы встретимся как покойники

* * *

Не иметь уже права дарить (брак), не иметь уже права терять (нищета). В обоих случаях ничто не твое, в первом — ни улыбки, во втором — ни копейки.

* * *

А главное (нищета) масса лишнего хламу, который не имеешь права выбросить.

* * *

Удивляюсь любящим землю как лучшее мыслимое, ничего кроме нее не желающим. «Не желаем, потому что не знаем». А я желаю, потому что знаю. Мое желание и есть знание. Если не нравится эта — значит, есть другая. Не было бы другой — нравилась бы эта. (Заложенность другой — внутри.)

И еще: у меня к земле в лучших ее случаях неизменное: се n’est que ça? [129] (Лучший ее случай — <пропуск одного слова>.) В лучших ее, потому что музыка, небо — иногда любовь — не ее (случаи), иной земли — законы.

* * *

(NB! А материнство? А природа? — Додумать. — 1933 г.)

* * *

«Вот моя деревня,

Вот мой дом родной» —[130]

что касается меня — я всегда предпочту родной «деревне» — чужой «город», своему маленькому — чужое большое. (А разве есть свое маленькое и, главное, разве есть чужое большое?)

* * *

Что же касается деревни и города — Дольние Мокропсы поныне предпочитаю Парижу. Там были гуси — и ручьи — и вдоль ручьев дороги — и красная глина из которой Адам, красная глина как на Кубани, где я никогда не была — и тот мой можжевеловый кипарис (Борис <фраза не окончена>

Таруса — Langackern — Коктебель — Мокропсы (Вшеноры) — вот места моей души. По ним — соберете.

В Париже (живу восемь лет) и тени моей не останется. Разве что на Villette (канал, первый Париж...). 1933 г.

* * *

Сравнение: курит как цыганка.

* * *

Запись:

— «Чего только ни сделаешь, чтобы они не плакали!»

Это у женщин распространяется и на мужчин.

* * *

(Первая глава Крыселова закончена 29-го марта 1925 г. — Писала ровно месяц.)

* * *

Попытка 1-ой главы нáчисто

крыселов

* * *

— Теперь о Крыселове. Так и напечатали в Воле России — Крыселов. Редактора друг другу: — Но почему Крыселов? Разве Крыселов? Наверное ошибка, описка... Но нет: — везде. М. б. М. И. так больше нравится? И только один Сталинский, безапелляционно: «Раз у М. И. Крыселов — значит Крыселов и есть. М. И. не может ошибиться. Значит мы все ошибаемся».

Так и оставили. Так и стояло в (кажется мартовском) № Воли России: КРЫСЕЛОВ.

Потом — началось. Главный редактор — лютый старичок Лазарев [131]: — «Товарищи, мы опозорились». И все знакомые: — В чем дело?

Дошло до словаря (с него бы нужно было начать!). КрысОлов. Я: — Ошибка. Смотрим в другом: КрысОлов. Во всех словарях Праги, Вшенор и Мокропсов (Дольних и Горних) — КРЫСОЛОВ.

— Но, господа, в чем же дело?

— Не знаем. — Вам знать.

— Но я была уверена... голову на отсечение... я и сейчас так слышу... м. б. потому что крысы — гнусность, а так: селов — еще гнуснее? А м. б. от: мышеловка? — и т. д.

Следующая глава уже была: КРЫСОЛОВ. Но позорище мое д. с. п. в №-ном количестве экз<емпляров> — по белу свету — да, и в России! — Воля России № III март.

МАРИНА ЦВЕТАЕВА — КРЫСЕЛОВ

И эсеры — до сих пор не забыли! И сейчас, восемь лет спустя:

— А помните, М. И., как Вы нас тогда всех подвели с КрысЕловом? Мы все были уверены, только один Евсей Александрович:

— Раз М. И. — так и есть.

* * *

(Первая глава крыселова «Город гаммельн» закончена 19-го марта 1925 г. 1 — 19 марта 1925 г.)

* * *

Записи: (20-го — 22-го марта 1925 г.)

Ценность книги я измеряю срочностью необходимости выписки. Если нечего выписать, или — есть что, но время терпит, она мне не нужна.

Чтобы необходимость жгла руку, а карандаш — бумагу.

* * *

Теперь у меня есть всё: дом — любовь — Мечта — воспоминание.

* * *

— «Eh bien! abuse. Va, dans ce monde, il faut être un peu trop bon Dour l’être assez».[132]

(Гениальное слово Marivaux)

— Комедийный писатель, а какая грусть! Почти — Христос.