Впереди - ледовая разведка - Владимир Стругацкий

Следзюк слушал доклады ученых и думал о том, как трудно, с какими муками рождается атомный флот. Он часто раздумывал над этим.

— Мы, конечно, трудным делом занимаемся, но сегодня всем ясно: атомный флот перспективен, — говорил мне Александр Калинович. — И он способен конкурировать с другими типами судов. Только надо преодолеть порог мощности. Этот порог зависит от цен на топливо на мировом рынке. При нынешнем уровне цен – это 60–80 тысяч лошадиных сил. На каких судах требуется такая мощность? На ледоколах и на скоростных судах – контейнеровозах, которые минимальное время стоят в порту, ведь чем больше мощность судна, тем дороже обходятся его простои. Я думаю, что в ближайшие годы появится контейнеровоз мощностью 80—100 тысяч со скоростью 28–30 узлов… На встрече в ФРГ американские ученые говорили о том, что создали проект реактора для супертанкера, а в печати промелькнуло недавно сообщение о том, что одна английская компания заказала три супертанкера с атомными установками мощностью по 100 тысяч. Но все это пока только проекты.

Доклад Следзюка в ФРГ был встречен специалистами с огромным интересом. Ведь из шести известных в мире надводных атомных судов три принадлежат СССР. И все три работают. И история каждого из трех связана с именем Следзюка.

— Создание мощного атомного ледокольного флота позволило решить множество проблем, — говорит Следзюк. — Ледокол «Ленин» продлил навигацию на два месяца. «Арктика» и «Сибирь» сделали ее круглогодичной. Но еще больше проблем возникло…

Ледоколы начали осваивать такие районы Ледовитого океана, которые всегда считались недоступными. Сейчас уже речь идет о новых маршрутах вдоль берегов Советской Арктики.

Они пройдут напрямую через Ледовитый океан в Тихий. Этот путь почти на две тысячи километров короче. Стоимость перевозки грузов на Дальний Восток по высокоширотной трассе мало чем будет отличаться от стоимости перевозки грузов по железной дороге. Но прежде чем перейти от эксперимента к постоянной работе, нужно построить транспортные суда, способные плавать в тех тяжелых льдах, которые сегодня преграждают путь «Сибири», для проводки караванов нужны и более мощные атомоходы. Прежде чем освоить этот путь, нужно создать совершенно новый арктический флот.

— Я устал сидеть на берегу, — улыбается Следзюк. — Хотелось вернуться к своей привычной морской жизни. Вот и пошел на «Сибири».

Но пошел на «Сибири» он не только потому, что скучал по морю, по Арктике. Он отправился в плавание, чтобы посмотреть, как поведет себя атомоход во время эксперимента. Посмотреть, от каких недостатков «Арктики» и «Сибири» надо будет избавиться при проектировании новых атомных ледоколов, какие их достоинства учесть, какие качества необходимы судам для плавания в высоких широтах.

…Были дни, когда за вахту «Сибирь» и на корпус не могла продвинуться вперед.

Следзюк поднимался в ходовую рубку и так же, как все, вглядывался вдаль: нет ли в этом бесконечном ледяном хаосе хоть одной черной полоски – разводья.

Александр Калинович смотрел на льды и думал о том, что дай бог ему и через много лет вот так же стоять на мостике «Сибири». К тому времени она уже не будет казаться такой мощной, такой современной и прекрасной… Стоять на мостике и смотреть, как мимо, обгоняя «Сибирь», идет ледокол в два раза ее сильнее. Увидеть, как плывут среди торосов суда и без помощи ледоколов – атомные суда огромной грузоподъемности, способные сами прокладывать себе дорогу… Эти суда уже начинают свое, первое плавание.

Плавание в его воображении.

Почетный гражданин Харасавэя

— Лед тронулся, господа присяжные заседатели.

Когда Коржиков слышит любимую фразу Остапа Бендера – фразу, способную заставить улыбнуться самого угрюмого человека, он – никогда не унывающий Коржиков – вдруг хмурится, хотя заставить его нахмуриться так же трудно, как безнадежно хронического нытика трудно заставить хоть один день прожить с мыслью, что все прекрасно и удивительно… Фраза эта для него, как заноза. Слова эти засели у него в голове не в лучший день его жизни… В тот день Валентину Коржикову было не до улыбок. Да и какие могут быть улыбки, когда метет так, что идешь, а своих сапог не видишь и не знаешь – спасут ли тебя, успеют ли прийти на помощь….

Этот день – 6 декабря 1977 года.

И хотя первый караван к мысу Харасавэй «Сибирь» вывела в 1978 году из Мурманска 16 февраля, а разгрузка первого судна – дизель-электрохода «Наварин» – началась 18 февраля, для старшего инженера-гидролога Амдерминского управления гидрометслужбы Валентина Коржикова работа на Ямале началась еще 24 ноября прошлого года, когда на берегу Карского моря стояла полярная ночь и морозы доходили до сорока градусов. В те первые дни всех жителей на Харасавэе можно было пересчитать по пальцам. Вот почему, когда знакомят с Коржиковым, обязательно добавляют: «Почетный житель Харасавэя, здешний старожил».

Валентину, его товарищам-гидрологам предстояло сделать работу, пожалуй, самую трудную. Всегда труднее всего тем, кто прокладывает дороги другим. А прежде чем проложить дороги, гидрологам предстояло исследовать лед, просверлить в нем десятки отверстий, измерить толщину в разных точках припая, чтобы наметить будущий ледовый причал. Причал шириной не в несколько метров, а в несколько километров. У этого причала должны разгружаться суда. Надо было приехать как можно раньше, чтобы посмотреть, как образовывается припай, как нарастает лед. Где лед прочнее, а где он не выдержит дорогу, машины…

6 декабря гидрологи Валентин Коржиков и Михаил Калашников, как всегда, отправились посмотреть припай. Взяли с собой карабин, ракетницу, рейку, бур. Им предстояло пройти по льду в этот день километров пятнадцать – двадцать. К таким «прогулкам» они привыкли. Привыкли шагать под покровом полярной ночи, когда лишь северное сияние освещает путь и ветер такой, что только успевай тереть нос – иначе отморозишь. Они бурили лед, с ожесточением вращая ручку бура. Правда, чем быстрее крутишь, тем скорее устанешь, но зато хоть чуть-чуть согреешься. Они замеряли рейкой торосы и втыкали в снег металлическую линейку, чтобы узнать толщину снежного покрова. Возвращаясь к берегу, усталые, гидрологи мечтали только об одном: как сядут к столу и возьмут в руки обжигающие стаканы с кофе – ребята уже наверняка ждут, поставили чайник… Вот уже и огни показались впереди – слабые, чуть мерцающие. Снег забивает глаза. На морозе, если закроешь глаза, хоть на секунду, ресницы слипаются, и тогда приходится руками раскрывать себе самому веки. Ну ничего, скоро дом, тепло, вагончик, который в такие минуты кажется самым уютным в мире жильем. До берега оставалось метров пятьсот – не больше. Они шли, то посматривая себе под ноги, то глядя на огни. И вдруг в двух шагах перед собой Валентин увидел черную полосу. Вода. От нее шел пар. Казалось, морю захотелось глотнуть морозного арктического воздуха и оно вздохнуло всей грудью.

Вот тогда Валентин и сказал:

— Лед тронулся, господа присяжные.

Их льдину несло в океан.

Ширина разводья, наверное, метров двести – триста. Не больше. Это Валентин подсчитал сразу – у берега двухсотметровая полоса крепкого льда, его оторвать не могло.

Валентин вложил в ракетницу патрон, выстрелил. Над их головами вспыхнула красная полоса, не очень яркая, — метель метет. И снова тишина. Люди сидят на берегу в домиках – кто в такую погоду нос высунет? А пускать одну ракету за другой бессмысленно – кончатся патроны. Надо было ждать и смотреть, не отрываясь, на такие близкие, такие далекие огни домов… Ребята начнут волноваться, отправятся их искать, вот тогда он и даст залп из ракетницы.

Часа через два с берега взметнулась в небо красная ракета. Одна, вторая. Валентин выстрелил в ответ. И снова красная полоса прорезала полярную ночь.

Они увидели, как на берегу рыскает фарами машина: на полярной станции не было лодки. Ребята вскочили в машину и помчались к геологам… Лодку быстро спустили на воду, весел не нашли – схватили лопаты. Чтобы лодку не унесло в море, к ней привязали трос и те, кто стоял на берегу, потихоньку выпускали обледеневший канат.

Льдину с гидрологами отделяла от припая река метров триста шириною. Но люди переплывали эту парящую, забитую шугой речку полтора часа. И надо было видеть ладони гребцов, когда они наконец подгребли к льдине.

После, сидя в теплом доме и держа обмороженными пальцами стакан, Валентин смеялся:

— Наша дрейфующая станция просуществовала недолго – часов пять – и не принесла науке абсолютно никакой пользы. Единственное доброе дело она сделала – не унесла в Ледовитый океан двух до пяток промерзших гуляк. Ну ничего, подышали воздухом…

«Дышит воздухом» Коржиков на дрейфующих льдинах не впервые в своей жизни.