Впереди - ледовая разведка - Владимир Стругацкий

— «Ермак» был на угле. Десять тысяч сил. Сто пятьдесят, а то и двести тонн угля в сутки заглатывал. И всегда пароходы, которые из Тикси выходили, брали с собой уголь – ледокол подкормить. Не меньше чем уголь, ледоколу нужна была вода для котлов. Так что воду берегли, мыться – по строгому расписанию. В бане шайку воды на себя плеснешь – и хорош. Главное – кочегарам вымыться, все остальные могли и подождать… Исчезла уже профессия кочегара, на которой раньше весь флот держался.

Семь лет плавал на «Ермаке» Кочетков – сразу после Высшего арктического морского училища, теперешнего ЛВИМУ имени адмирала С. О. Макарова. Плавал третьим помощником капитана, вторым. И прямо с «Ермака» пришел в 1959 году на первый в мире атомоход «Ленин».

— В нашем деле главное – терпение, — говорит Кочетков.

Десятилетия плаваний в Арктике научили его этому правилу. Научили не паниковать даже тогда, когда ситуация – хуже не бывает. Он отлично помнит 1956 год, когда «Ермак» сжало так, что выдавило иллюминаторы и лед, словно паста из тюбика, лез из иллюминаторов в каюты, поднимался над бортом.

А когда я спросил о первых плаваниях на первом в мире атомоходе, Кочетков просто сказал:

— Появился «Ленин», и мы стали плавать тогда, когда обычно стояли. Навигация сразу удлинилась на два-три месяца. Ведь «Ермак» плавал только июль, август, сентябрь да октябрь…

Кочетков рассказывал мне о том дне – 5 января 1978 года, когда на стоящей у причала Балтийского завода «Сибири» был поднят флаг Советского Союза. Владимир Константинович волновался, заранее подготовил свое выступление. И подумал: обязательно надо будет сказать не только о том, что ему семнадцать лет довелось работать на атомоходе «Ленин», принимать «Сибирь» и он считает – атомные ледоколы, построенные ленинградскими корабелами, вобрали в себя все лучшее в отечественном судостроении, но и о том, что благодаря атомному флоту навигация в Арктике становится круглогодичной. Представитель Министерства морского флота посмотрел выступление капитана и сказал:

— Знаешь, Владимир Константинович, давай пока фразу о круглогодичной навигации уберем. Ведь пока это еще вопрос – удастся ли нам ее добиться.

И вот она – круглогодичная навигация. 12 февраля атомоход «Арктика» привел в Мурманск последний караван судов из Дудинки, закончив навигацию 1977 года, а уже 16 февраля «Сибирь» повела первый караван 1978 года к Ямалу.

Любимое выражение капитана – мало-помалу.

Говорят, Кочетков излишне осторожен. Есть два рода осторожности. Одна – от трусливости. Другая – от опыта. Владимир Константинович Кочетков очень опытный капитан. Арктику он знает отлично и не будет рисковать там, где рисковать бесполезно.

Есть два знакомых мне характера капитанов ледоколов. Один – горячий, даже чуть взбалмошный, готовый напролом идти через любые торосы, полагающийся в основном не на научные рекомендации – прогнозы состояния льдов, ледовую разведку, — а на свою храбрость. Он взвинчен все время сам и взвинчивает работающих рядом людей.

Второй – более спокойный. Не требующий от людей предельного напряжения сил там, где можно обойтись усилиями малыми. Если прогноз ледовой обстановки плохой, если можно не рубиться зря во льдах, а переждать, пока изменится обстановка и там, где сегодня непроходимые торосы, образуется полынья, он лучше переждет. Арктику он уважает как достойного, очень сильного противника, которого, прежде чем с ним сражаться, надо понять. И если уж сражаться – то наверняка.

Теперь такой вопрос: если этих двух противоположных по характеру капитанов поставить на совершенно одинаковые суда и направить ледоколы, как пишут в школьных учебниках, из пункта А в пункт Б, какой из капитанов быстрее приведет судно к цели? Видимо, в таких гонках скорее всего победит более азартный, более горячий. Кочетков, думаю, проиграет. Но плавание в Арктике – это не состязание: кто быстрее. Это довольно однообразная и тяжелая работа. Она требует от людей не рекордов, а умения пройти трассу, не растеряв силы, экономя их, как только появляется такая возможность. Наступит завтрашний день, и снова нужно будет работать на пределе человеческих возможностей. Арктика выматывает людей отчаянно, и поэтому спокойствие, умение выждать тут очень важны.

Вот сейчас в ночи идет за нами транспортное судно. Сегодня у него за бортом Арктика, завтра – Лас-Пальмас, потом – Голландия. Стоянки в порту. Смена обстановки. Твердая земля под ногами. И снова переход. И снова пусть короткая, но стоянка. На атомоходах люди среди льдов работают месяцами. В полярную ночь на палубу не выйдешь – мороз под пятьдесят. Порой случается так, что прямо в море меняют часть экипажа – отправляют на попутных судах. У атомоходов сегодня, когда в Арктике плавают почти круглый год, работы по горло.

Вот о чем думаешь ночью в ходовой рубке «Сибири», слушая, как врывается порой в тишину:

— «Сибирь», я – «Самбург», порвало трос. Мы потеряли ход.

«Идите на меня»

Когда «Сибирь» застревала во льдах, когда приходилось ей давать задний ход и снова всей своей силой наваливаться на лед, Руслан, как маятник, ходил по рулевой рубке. Он то посматривал на экран локатора – не отобьет ли его луч где-нибудь впереди разводье, то брал бинокль и долго смотрел вперед. А впереди все тянулись и тянулись ледяные поля.

— Ну что, кормилец, — говорил капитан. — Давай готовь свою птицу.

Ледовый разведчик бежал через две ступеньки к себе в каюту, брал планшет с картами, натягивал ватник и ушанку, а тем временем Миронов звонил прямо с мостика бортмеханику:

— Николай Иваныч, готовь вертолет.

…Ми-2 поднялся над «Сибирью», повисел немножко над атомоходом, словно ему не очень-то хотелось с ним прощаться, и ушел вперед.

Руслан смотрел сверху на льды, смотрел, как тяжело прорубается ледокол, и настроение у него было паршивое. Кругом один белый цвет. Хоть бы где-нибудь показалась черная полоска разводья. Руслан взял планшет и стал рисовать на бумаге значки, самые тревожные для мореплавателя и ледового разведчика – треугольники, так принято обозначать торосы. В середине этих треугольников должна стоять цифра, обозначающая балльность торосов. Предел – пять баллов, это значит – кругом одни торосы. Сейчас Руслан ставил в треугольник четверку.

— И где они тут, эти зигзаги удачи? — вздохнул ледовый разведчик. — Нету тут никакой удачи.

И все же Руслан знал: безвыходных ситуаций не бывает. Эту истину он усвоил давно – с тех пор, как впервые самостоятельно вылетел на ледовую разведку с острова Диксон. Это было восемнадцать лет назад, здесь же, в Карском море. Молодой гидролог, недавний выпускник Ленинградского арктического училища, был на седьмом небе: застыли во льдах суда, не могли сдвинуться, а он, Руслан Борисов, нашел им дорогу, нашел полынью, и суда двинулись по этой дороге. Всего час назад он нанес на карту замеченное с воздуха разводье, свернул карту трубочкой, засунул в патрон и через открытую дверцу самолета в тот миг, когда внизу мелькнула палуба судна, кинул вымпел. Карта упала точно на капитанский мостик. И тогда впервые в своей жизни он услышал в наушниках голос капитана: «Спасибо за помощь. Огромное спасибо».

С тех пор были сотни полетов. Сотни раз выручал Руслан суда из ледового плена.

Но еще до первых полетов на ледовую разведку не раз зимовал он в Арктике – на Диксоне, на Земле Франца-Иосифа. На острове Хейса в 1957 году строил полярную станцию. На этом одном из самых красивых островов Земли Франца-Иосифа, где у самого берега плавают огромные голубые айсберги, он и женился. Тогда на острове и домов-то не было. Только айсберги у берега были и на месте будущей обсерватории стояли палатки. И они с Ниной жили в палатке, строили одну из самых крупных в Арктике полярных станций.

Больше двадцати лет Руслан Борисов в Арктике. Даже когда работал в Арктическом и антарктическом институте, чаще его можно было увидеть где-нибудь на Диксоне, в Амдерме или в Нагурской, чем на Фонтанке. И лишь один раз он расстался с Арктикой на год. В 1966 году метеоролог Руслан Борисов отправился в Антарктиду, на станцию Восток, расположенную на высоте 3488 метров. В день своего рождения выпил с друзьями рюмку водки. И понял: зря. Сердце колотилось так, будто вот-вот выскочит. Все праздники они отмечали потом только так: зажаривали шестнадцать цыплят и открывали шестнадцать бутылок пива. На станции их было шестнадцать. Каждый из шестнадцати жил и работал на пределе. Когда температура была под восемьдесят, они все равно выходили из домиков и каждый из них раз в десять дней заготавливал воду – пилил пятьдесят кусков снега. С тех пор, когда Руслан смотрит в кино замедленную съемку, он вспоминает станцию Восток. Вспоминает, как медленно двигался, как останавливался, чтобы отдышаться, и снова взваливал на плечо кусок снега и шел с одной мыслью: только бы не упасть.