Далекий Сайкат - Михаил Ахманов

– Он с Кхайры. Там выродков не делают.

Джеб Ро скривился и махнул рукой. Мнение зинто было той пылью, которую разносит самый слабый ветер.

Гравигенератор создавал локальную зону невесомости, и устойчивый теплый ветер нес летающее крыло словно пушинку. Справа, за широкой полосой джунглей, прибрежными скалами и желтыми отмелями, голубел океан; волны бесшумно накатывались на песок, расшивали его пенным узором, шевелили длинные мокрые плети синеватых водорослей. Слева вставал хребет в щетине хвойных лесов, а под ним, в предгорьях, тянулись с холма на холм лиственные рощи, поляны, склоны, покрытые кустарником, ручьи и речки, разливавшиеся в низинах небольшими озерами. Местность была обитаемой: по берегам озер бродили большие черепахи и крупные твари, похожие на мохнатых свиней с широкими хвостами и лапами, предназначенными для гребли; в полях грудились стадами быки размером с носорога и более мелкие травоядные, кто на четырех ногах, кто, как земные кенгуру, на двух; под пологом леса тоже кипела жизнь, меж стволов и ветвей мелькали гибкие тени, кружился сонм ярко окрашенных птиц, и кто-то огромный, неуклюжий с ревом и треском ломился сквозь чащу. Временами попадались пернатые существа, похожие на чаек, то ли не поддельные, то ли киберы-наблюдатели, запущенные из лагеря; заметив, что пара из них вьется над лесной поляной, Тревельян подтянул стропы и направился туда.

Там, окруженные тройным кольцом высоких шалашей, пылали костры, и ветер разносил смрад крови, горелой плоти, пота и нечистот. У костров суетились голые тазинто, мелкие и покрупней, обжаривали на палках мясо, пробовали на вкус и тащили угощение на дальний край поляны к сидящим кучей молодцам. Эти – видимо, охотники – были в передниках из шкур и при оружии: копья, костяные мечи и утыканные кремнем дубинки свалены грудами в траве. Здесь же лежала туша крупного зверя, очевидно, быка – рогатая голова на колу, сквозь содранную шкуру белеют ребра, четыре ноги с массивными копытами торчат вверх. По временам один из пирующих вставал, подходил к туше и, запустив внутрь пятерню, выдирал кусок повкуснее. Лакомство передавалось мелкому; подгоняемый пинком, тот мчался к кострам готовить жаркое.

– Охота выдалась удачной, – пробормотал Тревельян, сдвигая на лоб очки-бинокль. И без них было ясно, что мелкота – дети и подростки, особи покрупнее – самки, а пирующие молодцы – бравые охотники. Такие записи он видел на станции, среди собранных кни’лина материалов, так что ничего принципиально нового внизу на поляне не наблюдалось. Вот только дух, которым тянуло от дикарей и куч фекалий под деревьями… Но к крепким запахам Тревельян был привычен и в стойкости к ним мог поспорить с древними ассенизаторами.

Он подвесил планер над кроной фролла, превратив его в гнездо ядовитых шестиножек, потом отхлебнул из фляги и спустился вниз по канату. Лес в окрестностях стойбища был тих и гол, ни птиц, ни животных, кроме шебуршавших в палой листве жуков мерзкого вида. Эта тишина и витавшие в воздухе ароматы подтверждали, что тазинто находятся здесь не первый день – возможно, месяц или больше.

Тревельян пощупал нож на поясе, активировал запись и включил свою голографию, превратившись в натурального дикаря: широкая смуглая рожа, мощные челюсти, крохотные глазки и грива нечесаных волос, что продолжалась на спине густым курчавым треугольником. Чресла его охватывал передник из шкуры маа, местного тигра, убить которого считалось подвигом. Чтобы полней соответствовать облику героя, он срезал толстый сук, положил на плечо и двинулся с этой дубинкой к стойбищу. Жуки, которых он давил башмаками, противно чавкали, аммиачный запах делался все гуще.

«Собираешься вступить в контакт?» – спросил командор.

– Так точно.

«Наверху гадючник, а тут, похоже, крысятник, – предупредил дед. – Крысы, они почище гадюк будут. Смотри, как бы задницу не отъели».

– Не тревожься, не в первый раз, – сказал Ивар, приближаясь к опушке. – Опять же не крысы они, а примитивные гоминиды с большой потенцией к развитию. Возможно, через сотню тысяч лет явятся они на Землю и будут рыться в заброшенных могилах, выясняя, где тут похоронен знаменитый Олаф Питер Карлос Тревельян-Красногорцев. Найдут, утащат в свой музей и табличку повесят.

«Не найдут, – буркнул командор. – Могут по кладбищам шарить хоть до посинения и выпадения прямой кишки, а не найдут! Мой прах сгорел в фотосфере Бетельгейзе. Что и тебе советую, если не хочешь скалиться голым черепом в чьей-нибудь витрине».

Пробравшись между фекальных масс и гниющих внутренностей, перемешанных с костями и клочьями шкур, Тревельян вступил на поляну. Визг женщин и тучи оранжевых мух сопровождали его появление. Он двинулся мимо хижин, отмечая убожество построек, грубую обработку валявшихся тут и там орудий, рубил и топоров, отсутствие выделанных кож, изделий из глины и каких-либо украшений, что собирают из перьев, ракушек или цветных камней. Теоретически тазинто доживали лет до сорока, но ни стариков, ни старух и вообще лиц преклонного возраста не наблюдалось. Для опытного специалиста эти детали говорили о многом. Древние антропогенные сообщества, близкие к дикой природе, обладали некой иерархией, моделировавшей стаи хищников в весьма разнообразных вариантах. Волки являли пример низшей ступени, ибо у них главенствовал сильнейший из самцов, молодняк дискриминировали, а дряхлых особей изгоняли, обрекая на голодную смерть. Гиены отличались более высоким уровнем организации: доминировала старшая самка, щенков кормили и оберегали, и статус особи определялся не силой и свирепостью, а возрастом. Судя по быстрой рекогносцировке Ивара, тазинто до гиен еще не доросли. Может быть, сравнение с волками тоже являлось для них комплиментом, и племя, как заметил командор, скорее походило на крысятник.

«Сколько их тут?» – мысленно поинтересовался Тревельян. Вторая сигнальная система у него была занята: он рычал, выл, скулил и помахивал дубинкой, делая миролюбивые жесты.

«Сто семнадцать самок и сотни полторы детенышей, – доложил Советник. – Байстрюков, что жрут говядину, тоже не меньше сотни. Кучей сидят, трудно пересчитать».

Пирующие гомонили и орали так, что ни воплей женщин, ни шагов Тревельяна, ни мирных его восклицаний слышно не было. Но вот один из охотников замер с раскрытым ртом, другой ткнул в сторону пришельца костью, и на поляне воцарилась тишина. Затем кто-то рявкнул: «Чужой!» – и в Ивара полетели камни.

От двух метательных снарядов он увернулся, пяток отразила кожа, но кремневый осколок с заточенным краем едва не раскроил ему череп. Хлынула кровь, заливая висок и правый глаз, медицинский имплант принялся за работу, а Тревельян, выбрав из метателей камней мерзавца покрупнее, ухватил его за волосы, вздернул вверх и грохнул с размаха о землю. Вряд ли он смог бы проделать этот фокус без кожи – весил тазинто побольше центнера да еще хватался за соседей. Их пришлось вразумлять дубиной, чем Ивар и занялся в ближайшие минуты – сдерживая мощь ударов, так что обошлось без переломанных рук и пробитых голов. Когда над десятком поверженных поднялся могучий самец, наверняка вожак, Тревельян опустил дубинку и снова вступил в переговоры.