Сад Иеронима Босха - Тим Скоренко

Джереми Л. Смит лежит на своей кровати и не думает о таких вещах.

Джереми Л. Смит думает о том, что он будет делать завтра.

Среди присутствующих на площади во время первого появления Манны не было никакого Гордона Льюиса. Я не смог найти ни одного документа, подтверждающего его существование. Автор называет Льюиса нефтяным королём, но и в истории нефтедобычи я не нашёл ни одного упоминания о человеке с подобным именем. С учётом того, что большинство исторических лиц, встречающихся в документе, существовали на самом деле, мне трудно понять логику автора, который вводит в повествование откровенно вымышленного персонажа. Кстати, обратите внимание на то, что он указан в качестве владельца всей европейской (!) нефти. Как известно, Европа никогда не славилась большими запасами нефти, за исключением, разве что, Норвегии. Даже в этом ключе описание личности Гордона Льюиса звучит неубедительно.

Утверждение о контроле Ватиканом распространения порнографической продукции не более чем смешно. Ватикан в Вашем и моём лице постоянно борется с развратом и распущенностью. В данном же случае Ватикан выглядит гнездом порока. Помимо распространения порнографии как таковой автор приписывает нам свободу нравов и использование услуг женщин сомнительного поведения. Я думаю, что нет смысла подробно комментировать столь вопиющую ложь.

Отдельно хотелось бы выделить расовую нетерпимость автора. Обратите внимание на постоянное подчёркивание национальной принадлежности Мессии и его окружения. Изначально предвзятый взгляд на житие Джереми Л. Смита приводит в данном случае к созданию противоречивого и неестественного текста.

Кстати, несколько слов о художественных достоинствах данного «жития». Автор постоянно перескакивает с настоящего времени повествования на прошедшее и обратно, что в определённой степени затрудняет восприятие. Помимо того, он настолько категоричен в своих утверждениях, что кажется не более чем подростком-максималистом. В то же время, эрудированность автора не позволяет считать его таковым. Я постоянно задаю себе вопрос: кто мог написать это? Кто мог ненавидеть Мессию и человечество в целом настолько сильно? Пока что я не нахожу ответа.

4. АФРИКА

Джереми идёт по поверхности воды в бассейне. Он ступает осторожно, точно боится ошибиться, точно вода сейчас перестанет быть плотной и пропустит его вниз, позволит ему упасть. Но вода под Джереми Л. Смитом — это каменная плита. Ступать по ней легко и приятно. Она слегка облегает ступни и смешно причмокивает.

Широкие двери отворяются, входит Спирокки. Джереми оборачивается.

Он ведь наивен — этот Мессия, он наивен, как дронт. Дронты жили на островах в Индийском океане. А потом пришли европейцы. Эти птицы были так глупы, что подпускали белых охотников на расстояние удара. К дронту можно было подойти и убить его ударом палки по голове. Последнего дронта убили в 1643 году.

Джереми — такой же. Он подпускает к себе на расстояние удара. Только ударить его пока никто не смеет.

«Вы и вправду этого хотите?» — спрашивает Спирокки.

Джереми улыбается.

«Я должен, чё уж тут».

«Вы ничего не должны. Вы делаете то, что хотите. Это разрешение, которое дал вам Бог».

Джереми улыбается и идёт к кардиналу через весь бассейн.

«Значит, хочу».

Это железная логика. Кольцевая. Я хочу и делаю, потому что имею право делать всё, что хочу. Месяц назад Спирокки отговорил бы Джереми. Теперь — нельзя. Невозможно.

Джереми хочет на войну. Он никогда не видел войны. Настоящей войны. Исполненной смерти и страха, нищеты и голода. Теперь Джереми нашёл такое место, где все ужасы слились воедино. Убить всех зайцев одним выстрелом — это отличное решение. Мессия идёт в бой без оружия в руках, но — со Словом. Прекрасный пиар-ход. На спине Джереми можно поместить логотип «Майкрософта». Отличная идея. И это будет дорого стоить.

Но Спирокки понимает одно. Джереми — человек. Мессия, Сын Божий, кто угодно, но — в человеческом теле. Если с Джереми что-то случится, будет очень сложно. Поэтому он боится. Но воля Джереми — это Божья воля, и с этим кардинал ничего поделать не может.

«Это всё, Лючио?» — спрашивает Джереми.

Никто не называет кардинала Спирокки по имени. Никто не имеет на это права. У него нет родных людей, которые могли бы называть его так. Джереми дозволено всё. Все для него — на «ты». У него плохая память на имена, но наиболее употребляемые он всё же выучил, потому что иначе нельзя.

«Всё».

Спирокки кланяется и исчезает. Джереми идёт по воде с усмешкой, ни о чём не беспокоясь, потому что бояться нечего. Война — это именно то, чего он сейчас хочет. Точнее, он хочет, чтобы войны не было.

В какой-то момент понимаешь, что творить добро — гораздо интереснее, чем зло. Поскольку зло причинять легко. Чтобы разнести человеку живот, достаточно одного движения пальцем. Удар, отдача — и всё вокруг в крови. Чтобы зашить этот живот, нужны невероятная квалификация, сложные приборы и препараты, несколько часов времени. Это труднее. И потому ощущение от результата оказывается гораздо более сильным. Это удовлетворение, это какая-то странная нирвана, отпущение грехов самому себе. Когда ты спасаешь человека, ты освобождаешься от повинности идти и исповедаться в убийстве. Ты сам говоришь Богу: «Я понял. Я осознал свою вину. Я больше никогда этого не сделаю». И Бог верит тебе точно так же, как ты веришь в него. Это бартер. Обмен верами.

Джереми хочет искупить свою вину. Наверное.

Впрочем, всего этого вы не видите. Вы видите только то, что вам показывают телеканалы. Вы видите, как Мессия садится в самолёт и машет на прощание рукой. Он машет не только тем, кто собрался в аэропорту и провожает его. Он машет миллионам телезрителей. Он машет лично вам. Вы чувствуете, что каждое его движение наполняет вас новой силой? Вы чувствуете? Далее вам покажут эту сцену — самую знаменитую. Как Джереми Л. Смит поднимает руки вверх, и солдаты обеих враждующих сторон бросают оружие.

Так вот, имейте в виду: это постановочная сцена. Все солдаты — актёры. Они одеты в соответствующую форму, измазаны в грязи. Белоснежные одежды Мессии контрастируют с окружающим пейзажем — это так. Он расположился на траве, а слева и справа к нему подходят солдаты в подчёркнуто различном обмундировании. Справа — в синем. Слева — в зелёном. Они подходят и бросают оружие к его ногам, а потом братаются. Они знают, что война — это глупость. Что все войны на земле нужно прекратить. Что теперь у них есть общий Мессия — их главный человек.

На самом деле всё было иначе. Сценарий схож, но режиссёр — другой. Более жестокий. Более сильный.

Но обо всём по порядку.

Начнём с посадки Джереми Л. Смита в самолёт. Он поднимается по трапу, улыбается и машет рукой. Именно машет, а не благословляет. На хвосте самолёта — огромный элсмит. Вслед за Джереми поднимается Уна Ралти. За ней — кардинал Спирокки.

Джереми проходит в салон и садится в огромное мягкое кресло. Ему приносят виски со льдом. Джереми отпивает глоток и возвращает стакан стюардессе.

«Яблочного сока, а?» — говорит Джереми Л. Смит.

Он сам не может этого объяснить. Просто сейчас ему захотелось именно яблочного сока — и никакого алкоголя. Это новое желание. Раньше такого не было.

Кардинал сидит напротив, Уна — рядом. И больше никого.

«Охрана», — говорил кардинал накануне. Он повторял это слово тысячу раз.

«Я защищу вас», — ответил Смит. И этих слов хватило.

Кардинал смотрит на Джереми пристально — разглядывает, как подопытную крысу. Джереми пьёт свой сок. Молчание. У кардинала — тысяча мыслей, но он не может ничего сказать, потому что любое слово покажется лишним. Абсолютно любое слово.

Остальные летят в другом салоне. Операторы, режиссёры, обслуживающий персонал.

«Это Африка, — говорил кардинал. — Там опасно».

«Везде безопасно, точно», — сказал Джереми.

Спирокки из ферзя превращается в пешку. Нет, не в пешку. В коня или слона, но не более того. До ладьи он теперь не дотягивает. Ладья — это Уна Ралти, с которой Джереми спит уже неделю. С ней одной. Девочки могут мыть его, но спит он с Уной. Обновлённой, красивой, с гладкой кожей и узким итальянским лицом.

Пока самолёт летит, телеканалы повторяют кадры, предшествовавшие вылету. Повторяют слова Джереми из официального заявления прессе: «Я еду на войну». Учебники по смитологии в спешке корректируются и дописываются. Пока самолёт летит, война приближается.

Первое, что вы видите на войне, — это грязь. Это кошмарная антисанитария. Средневековая помойка. Солдатский лагерь — это ещё ничего. Но подойдите ближе к линии фронта. Всё в пыли и в грязи, люди ползут по земле, люди шагают по грудь в болотной жиже, они срут и даже не подтирают свои задницы, потому что бумаги нет. Вообще никакой. Это война. Нет времени на то, чтобы почистить зубы, чтобы сменить бельё. Поэтому все воняют. Когда солдаты снимают обувь, птицы дохнут на высоте двадцати метров.