Слон и кенгуру - Теренс Уайт

— Можно еще святую воду взять.

— Да хоть бочку, если желаете, при условии, что ее можно будет пить. Мы попросим отца Бирна благословить все наши бочки.

— А Пражского Младенца взять можно?

Мистер Уайт был наидобрейшим из людей. К Пражскому Младенцу он относился почти с таким же неодобрением, какое питал к Титси, но считал, в принципе, что людям следует дозволять быть счастливыми на предпочитаемый ими манер. В конце концов, берет же он для собственного развлечения ветровые генераторы и зубные щипцы.

— Вы можете заполнить вашими личными вещами отдельный чайный ящик, миссис О’Каллахан, а Микки другой. Я говорю о вещах, которые не войдут в списки. Положите Пражского Младенца в ваш ящик. Микки, я полагаю, заполнит свой табаком, если найдет достаточно денег для его покупки. Кстати, вы уже договорились о продаже фермы с торгов?

— Ну, не так чтобы договорились.

Мгновенное, ужасное, на все пролившее новый свет подозрение полыхнуло, точно молния, в разуме мистера Уайта, заставив его перестать вращать ручку маслобойки.

— Кто проводит торги?

— Мы, вообще-то, не так чтобы…

— Вы собираетесь продать ее?

— Не думаю, что Микки хочется ее продавать, потому как он ее от Тетушки получил.

— Боже милостивый! — вскричал мистер Уайт и крутнул ручку, и замер, и крутнул еще раз, и бросил ее, — какая разница, от кого получил ее Микки? Когда ферму сметет Потоп, он ее больше уже ни от кого не получит.

— Так ведь ее же Тетушка оставила.

— Да хоть бабушка, мне все едино! Суть в том, что сейчас у нас есть ферма, которую мы можем продать, а после Потопа фермы не останется и продавать будет нечего. Нам же деньги нужны.

— А ну как Потопа-то и не будет?

Как обычно, мистер Уайт совершил роковую ошибку, попытавшись объяснить все с начала. Роковой она была потому, что чем дальше он к этому началу отступал, тем большее расстояние приходилось потом покрывать, возвращаясь, и тем больше возможностей появлялось у миссис О’Каллахан выпускать самых разных зайцев — таких как Тетушки, желудки, Господнее Всемогущество, пророчество и Священная Воля Божия, — за которыми ему приходилось гоняться. У миссис О’Каллахан имелась результативная, пусть и не осознанная техника ведения спора. Линии обороны у нее были слабые, но она ни на одну из них, взятую в отдельности, никогда и не полагалась. Она создавала из них лабиринт, множество внешних укреплений, с помощью коих и одерживала оборонительные победы.

Первым делом, она возводила ложный бастион, стену, так сказать, склеенную из дранок и картона и позволявшую противнику «порезвиться», как выражаются военные. Мистер Уайт, совсем как испанский бык, неизменно расточал на этот плащ, которым миссис О’Каллахан помахивала перед его носом, огромное количество сил, ничего однако же не достигая, да и не понимая сколько-нибудь ясно, чего он пытается достичь. В нынешнем случае миссис О’Каллахан всерьез в Тетушку Микки не верила, но полагалась на нее, поручив ей сколь возможно ослабить первоначальный наступательный порыв мистера Уайта. Когда же Тетушка изнемогала, миссис О’Каллахан без сожалений расставалась с ней, поскольку та никакой ценности не представляла, и тут череда земляных валов, дымовых завес, chevaux-de-frise[26], углов подхода и прочих особенностей гибкой эшелонированной обороны впервые открывалась взорам интервента, уже ослабленного попытками одолеть Тетушку.

Поскольку мы рассказываем историю Ковчега, будет только уместным назвать мистера Уайта слоном, а миссис О’Каллахан — кенгуру.

— Если, — начал он, — Потопа не будет, почему же Архангел сказало, что будет?

— Так может она ошиблась.

— Как Архангел могло ошибиться? Архангел это посланник Божий, правильно? А Бог всесилен, всеведущ, вездесущ и прочее, и прочее, вы мне об этом по два раза в неделю твердите. Если Оно всеведуще, как Оно может ошибиться?

— Но, мистер Уайт, мы же знаем, что ошибиться всякий может, иногда.

— Что, по-вашему, означает «всеведущий»? — со смертоносным спокойствием осведомился он.

— Мне сейчас, прям вот в эту минуту, и не вспомнить.

— Это означает «знающий все».

— Вот, я знала, чего оно означает. Да позабыла.

— Ладно, в таком случае, если Оно знает все, как же Оно может ошибиться?

— Это не нам судить, мистер Уайт. Это, надо быть, Священная…

— …Воля Божия! — взвизгнул мистер Уайт и, вцепившись в ручку маслобойки, завертел ее, точно спятивший дервиш.

Миссис О’Каллахан с сочувствием понаблюдала за ним и записала «Молочко могнези» (на случай, если ее желудок обратится против нее). Первую схватку она явным образом выиграла.

— Если, — сказал, устав и остановившись, мистер Уайт, — если вы христианка (на что вы претендуете, хотя Бог весть, иногда думаю я… впрочем, нет, я не хочу отвлекаться), если, как я сказал, вы христианка (а не идолопоклонница Ваала или кому там кадили древние ирландцы, надо будет выяснить это, хотя, конечно, среди прочих — богине Дана), если, стало быть, вы являетесь (или предпочитаете так думать) христианкой (черные кошки исключаются, поскольку им поклонялись египтяне), а не пребывающим во мраке невежества каннибалом, зараженным доисторическими суевериями…

Он снова рассеянно взялся за ручку и принялся крутить ее мирно, на правильной скорости.

— Никогда не понимал, — заметил он, — всеобщей неприязни к каннибалам. Конечно, убивать ближних — это, на мой взгляд, аморально. Но если уж убиваешь, отчего же их не съедать? По крайней мере, прок от них будет, зачем добру пропадать…

Он заглянул в окошечко — как там масло?

— Если, миссис О’Каллахан, вы христианка, вам, предположительно, полагается верить, что Бог все знает. А если Бог все знает и говорит, что будет Потоп, значит Потоп будет, разве не так?

— Может, он в других местах будет, в Германии или еще где.

— Если Потоп будет в Германии, зачем Архангел явилось сюда, чтобы сказать нам о нем?

— Наверное, хотела, чтобы мы знали.

— Но почему мы, а не немцы? В конце концов, если Потоп намечен в Германии, было бы, я полагаю, более рациональным…

Он поспешил остановиться. Впереди явственно замаячила Священная Воля Божия.

— Миссис О’Каллахан, вы верите, что Потоп будет?

— Да, — ответила она, начиная понемногу потеть.

— Верите, что к нам приходило Архангел?

— Да.

— И что Архангел велело нам построить Ковчег?

— Да, — с сомнением подтвердила миссис О’Каллахан.

— Ну тогда, если Архангел велело нам построить Ковчег, поскольку приближается Потоп, почему же не продать ферму, которая так и так пропадет, и тем самым помочь этот Ковчег построить?

— Она же не сказала, чтоб мы ферму продавали.

— Да, но Она — Оно — велело, чтобы мы строили Ковчег. Остальное уже наше дело. Сам тот факт, что нам приказано построить Ковчег, подразумевает, что мы должны продать ради этого ферму.

— Вы ж говорили, что она и жениться вам не приказывала, мистер Уайт.

— Это не имеет отношения к делу.

И, немного подумав, мистер Уайт добавил:

— Это случаи не аналогичные.

В конце концов, будучи человеком честным, он бросил сбивать масло и отправился на поиски Микки.

Глава XIII

Клей Домовуха доела; ласточки, несколько недель питавшиеся раскисшим урожаем, улетели в теплые края; бубукари утомились; и даже авторы анонимных писем — после финального, посвященного рыболовецким снастям и составленного почтальоном, который подписался: «Две католических матери», впали в спячку. Строительство Ковчега шло полным ходом.

В окрестностях Беркстауна проживали двое кузнецов. Одного из них судостроители попросили изготовить 12 дюжин обычных угловых скоб.

Другому заказали столько же скоб, имевших такую форму:

Лишь эти детали Ковчега и не были изготовлены прямо на месте строительства, а подрядить сразу двух кузнецов пришлось, чтобы ускорить процесс их изготовления. Ни один из них не сумел понять, что от него требуется — ни по рисункам, ни из объяснений, — поэтому мистер Уайт соорудил из жести два образца в натуральную величину, приложив к каждому кусок необходимого для его воспроизведения металла.

Скобы эти позволяли обойтись без сверления в верхних горизонтальных фермах отверстий под болты на предмет крепления к ним листов гальванизированного железа, образующих борта и кровлю (она же палуба).

1 — кровельный гальванизированный лист; 2 — (накрываемая ферма); 3 — бортовой гальванизированный лист

Вследствие того, что листы были рифлеными, скобы только к ним привинчивать и требовалось. В результате соединения по краям Ковчега получались не герметичными. На каждом оставался ряд зияющих полукруглых отверстий: