Город Солнца - Брайан Стэблфорд

Наряду с этим поразителдьным диапазоном знаний, содержавшимся в каждой голове, нельзя было не отметить определёные странные аномалии. Каждый в городе мог прочесть пиктограммы, но это было всё, что можно было прочесть. Ничего другого не существовало. Банк данных, привезенный с Земли, был намеренно уничтожен. Не занимались люди города и живописью. То ли что-то было высечено в камне, окружавшем город, то ли в умах людей не существовало необходимой независимости. Единственными видами искусства, которые были у них, если не считать искусства каменьщиков, были исполнительские виды — драма, музыка, танец. Ничего даже не было написано. Но они интересовались растущими растениями. Многие из домов, котрые я посетил — маленькие квадратные помещения, у которых только ширмы раздляли различные «комнаты» — имели растения в горшочках.

Всё это, однако, имело второстепенное значение по отношению к нашей главной заботе. И когда выходили за пределы простых материй, обнаруживали себя на гораздо более зыбкой почве, задавая свои вопросы. Вопросы, касающиеся паразита и верований, достаточно ловко избегались или же мы получали заученные ответы. Вопросы о процессе принятия решений сталкивались с ничего не значащим ответом: "Сам решает". "Что представляет собой Сам?" рождал заведомый ответ: "Сам — это коллективная воля Нации." Более подробные расспросы ("Как принимает решения Сам?" "Что в действительности происходит, когда принимается решение?" вызывали пустые взгляды или заявления типа: "Вы не понимаете." И это было правдой. Мы не понимали. Настаивание вызывало обещание, что однажды мы поймём… когда вопрос будет задан на двадцать первый день.

Вопросы, относящиеся к религии, наталкивались на такую же защитную стену, без какого-либо намёка на брешь. Каждый в городе верил в Бога — по всей очевидности это была непоколебимая монотеистическая вера. Но у них не было никаких священников, никаких церквей, никаких святых писаний. Имелась пиктограмма, представлявшая концепцию Бога, и Натан умудрился идентифицировать ещё несколько, которые относились к материям божественной природы. Не было сомнений, что имелись и другие — и не было сомнений, что располагая временем, мы смогли бы извлечь из мудрости, высеченной на стенах, всё, что люди города считали нужным сказать о Боге. Но у нас не было времени, чтобы изучить значения миллионов плиток. Всё, что мы смогли выяснить, это то, что все они знают, что Бог существует, и этого было для них достаточно.

— Если наши вопросы наталкиваются на сознательную стену молчания, — сказал я Натану после нескольких дней хождения вокруг да около, значит это лучшая организация, какую я когда-либо видел. Куда бы мы не обратились, мы наталкиваемся на один и тот же барьер, на ту же формулу. Если они намеренно скрывают от нас всю правду, значит каждая отдельная личность в городе участвует в заговоре, включая детей. Это самое полное единодушие, с каким я когда-либо встречался. Они все точно знают сколько можно сказать, до отдельной буквы. Либо это действительно предел их знакомства с предметом, либо что-то очень странное здесь происходит.

— Они могли быть запрограммированны, — сказал он. — Каждый из них может управляться кукловодом.

— Или они могли бы быть телепатами, — возразил я. — Имеющими доступ к одному и тому же источнику информации и к одному и тому же стратегическом настрою.

— Или и то, и другое вместе, — добавил он.

— Но только не похоже, что они общаются друг с другом телепатически, — сказал я. — Они пользуются языком, как и ты или я. И если они запрограммированны — то это сверх-сложная и сверх-тщательно выполненная работа. Они всё равно кажутся мне очень человечными, не смотря на то, что говорит Мариэль.

— Впечатления, — провозгласил он, — могут быть обманчивы.

И эта точка зрения, конечно же, представляла самую дальнюю границу знаний. За ней простирался только безграничный океан неопределённости.

Такова жизнь.

Мы смогли установить, что их кастовая система не была иерархической, не смотря на то, что имелись Слуги и Эго, в качестве «верховного». Но даже это вызывало сомнения. У них были особые функции, в этом можно было быть уверенными — функции, которые не требовали, чтобы они пачкали свои руки — но я ни разу не видел Слугу, отдающего приказы или надзирающим за работой. Если они и располагали властью, то не пользовались ею открыто. Никто, на сколько мы могли судить, не обладал никакими особыми привилегиями, связанными с его статусом или работой. Город Солнца, похоже, весьма серьёзно относился к Утопическому равенству. Каждый принимал ту роль, которую определял ему Сам… но все наши попытки выяснить, как происходит это определение, не приводили ни к чему, терялись в массе уклончивых ответов, которые сопровождали все наши усилия в этой области.

Мы выяснили также, что колонию очень мало интересовало техническое развитие. Они обтёсывали камни, но не добывали металл. Газ, горевший в лампах, освещающих стены, генерировался городскими отходами и одним из видов морских водорослей, собиравшихся вдоль побережья. Масло, которым они пользовались, также добывалось из водорослей, растущих на мелководье, протянувшемся на несколько миль от речного устья. Весь металл, которым они пользовались — для своих инструментов, для своих зубил, газовыхэ емкостей и для сотни других, более мелких нужд — первоначально попал сюда из кораблей, которые привезли колонистов в самом начале. Мы выразили некоторое удивление, спрашивая, не собирается ли город со временем развить своё собственное снабжение металлом, но не получили ответа. Их, похоже, нен слишком интересовало будущее… Им нечего было сказать по поводу каких-либо долговременных планов. Аналогично, они не слишком интересовались и прошлым. Мы пытались задавать наводящие вопросы о том, как и когда возникло теперешнее положение вещей, но они не дали никакого ответа. Если у них и сохранились какие-либо воспоминания о временах, предшествовавших паразиту, они держали их в секрете. Единственное, что они нам сказали — это то, что корабли действительно спустились сюда.

Это, в отсуствие каких-либо записей о событиях в колонии или каких-либо устных упоминаний о ранних временах, показалось мне значительным фактом. Все корабли должны были приземлиться на расстоянии нескольких миль друг от друга, но всё же на некотором значительном участке суши. Что бы не не осталось от ближайшего корабля, оно находилось к северо-западу на расстоянии полного дня пути, вверх по речной долине. Я предложил Натану, чтобы по меньшей мере один из нас направился туда для разведки. Останки могли нам и не сказать ничего… но точно так же там могло обнаружиться что-нибудь важное. Натан не хотел терять два дня — один день туда, и один обратно — в настоящих обстоятельствах, когда время было так ограниченно, но я настаивал, что при столь прочной информационной блокаде всё, что мы могли бы выяснить благодаря объективным свидетельствам стоило того, чтобы за этим отправиться. В конце концов он согласился, чтобы я отправился. Я проявил готовность к компромиссу, согласившись идти в одиночку.