Владычица морей - Сергей Синякин

Игрушками пробавляешься, Курила Фадеевич, детство в тебе играет, равнодушно заметил Мягков.

Курила со знакомым Ивану упрямством вскинул бороду.

- Из этой игрушечки отечеству зело великая польза может быть, - сказал он. - Зрю я, томит тебя несчастие, ты нонича и на прю неспособный!

- И какая же с щепки государству польза может выйти?

- А такая! - Корабельщик взял щепочку из бадьи в мозолистые корявые руки и принялся накручивать вертушку. - Представь себе, что оные кишки вяленые находятся внутри выжженного полена. На одном конце его вертушечка, а на другом бомба запалом кипит. И ты оную вертушечку освобождаешь для вращения, она гонит сей снаряд по воде, и снаряд тот в момент приближения к неприятельскому судну взрывается. Этак минеру твоему и из подводки без надобности выходить будет. Знай целься только да пускай самобеглые мины в неприятельские корабли!

- Это ж какие расчеты надо делать, чтобы точно у корабля под бортом мина взорвалась? - поинтересовался Мягков. Глаза его неожиданно заблестели, смысл и задор в них появился, а с задором объявилось и желание возражать Артамонову. Это ж как получается? Неправильно фитиль рассчитаешь, и неприятелю никакого урону не будет, только мину безо всякой для того пользы переведешь! Плохо ты придумал, Курила Фадеевич, бесполезно твое техническое новшество для военного делу, только для государевой кунсткамеры оно лишь и пригодно!

- А ты не торопись, - посоветовал корабельный мастер. - Главное, что сия мысль мне пришла в голову. А уж как с оными недостатками совладать, тут уже время да Бог мне советчики.

- Эх, Курила Фадеевич, - горестно вздохнул Мягков. - Да не лезут в голову изобретения твои! И без того полна голова горьких думок!

Корабельный мастер посмотрел на капитан-лейтенанта, лицо его в боры собралось, потом улыбкой разгладилось, и Курила Артамонов сказал сочувственно:

- А ты гони ее прочь, печаль-тоску! На приклад тебе скажу, не то беда, что утонул, а то беда, что не ко времени.

3. ВТОРОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ "САДКО"

Одна тысяча семьсот седьмой год был бы скучен и тосклив, словно игра в подкидного дурака в одни руки, да выпали и в нем некие тайные и с тем геройские операции на долю доблестного экипажу подводки.

С ледоходом, когда царь был еще в Желкве и занимался нужными и неотложными государству делами, доставлена была из Холмогор новая подводка взамен той, что худа уже стала и течи опасные открыла в укромных и нежданных местах. Новую .подводку, которую Курила Фадее-вич ладил усердно с устранением недостатков, присущих первому подводному кораблю, также назвали "Садко" и теперь всяким образом пытали ее близ острова Котлин. Экипаж был тот же, привычен стал уже к подводному каторжничеству, поэтому учения все шли своим чередом с обычной рассудительностью и неторопливостью. Самодвижущихся мин Артамонов с Плисецким еще не додумали, но желобка для них на подводке уже поставлены были, чтобы десять раз одно и то же напрасно не строить. Новое судно также было шестивесельным, но не в пример более просторным, да и бомбардирская камера, в которой управлялся Суровикин, не оставляла желать лучшего. Одновременно на северных верфях заложены были два восьмивесельных корабля, названные "Перволукшей" и "Благодарением". Лодки эти предназначались для южных морей, где хотя и наблюдалось относительное спокойствие, но можно было от турков ждать самых неприятных сюрпризов. Береженого Бог бережет, сильного - сила его охраняет!

- И вы, братцы, готовьтесь, - сказал Мягкову Курила. - В скором времени достанется вам выучеников вынянчивать, опытнее вас в подводном деле пока никого нет.

Из Желквы бывшему архангельскому воеводе, а ныне хозяину и адмиралу всего флота российского, сенатору, шли депеши государя. Приказывал государь Петр Алексеевич без промедления призвать две-три тысячи калмыков к Днепру, строить поболее бригантинов да притом следить внимательно, чтоб строили обязательно из просушенного лесу, сырого чтобы не пользовали.

По указанию Петра Алексеевича от Пскова, через Смоленск, до самых черкасских городов хлеба на виду не держали, а зарывали и прятали в укромных глубоких ямах, чтоб, не дай Бог, неприятелю не достался.

В Польше государь давать решительных сражений не желал, надеялся обойтись партизанскими действами, а бои настоящие до своих границ оттягивал. Станислава Лещин-ского признали королем лишь те, кто шведу хвост лизал, во Львове же объявили междуцарствие. Сам Петр Алексеевич, узнав, что Лещинский Карлом назначен королем Польши, устроил помпезную церемонию и помазал на королевство Польское шута своего Балакирева и руками своими корону тому на голову надел пусть-де знают, каковым королем он пана Станислава считает! Петр не погнушался дипломатией хитрой и отправил к Папе Римскому Клименту князя Куракина. Ход оказался верным. Папа Лещинского не признал, что и подтвердил письменно. Поляков, что отвергли Августа и стали на сторону Лещинского, с усердием разорял полковник Шульц. Венгры предлагали на короля царевича Алексея, но царь от чести такой уклонился. Австрийский цесарь, с которым Петр ссориться не желал, был благодарен за то царю и в знак расположения своего прислал Петрову любимцу

Меншикову диплом на достоинство князя Римской империи. Брагой бродила восточная Европа, и еще неясно было, что случится, когда брага сия вызреет. Однако, как говаривал государь Петр Алексеевич, ежели несчастий бояться, то и счастия не видать.

В апреле 1907 года, несколько устав от скудельного полумирия и тоскливого противостояния, Петр вернулся в Дубну, где встретился с Сенявиным, коему, кроме доставшихся ему в Дубне картин, дал секретное распоряжение. После оного свидания Петр направился в Люблин с войском своим. Великолепный враг его также не дремал, Карл пошел на Польшу с сильным войском и казною, что собрал в Саксонии.

Турки немедля вошли в сношение со шведским королем и разжигали новую смуту на юге.

Да и на севере было не славно. Литовский гетман Си-ницкий, бывший до того в генерал-поручиках, оставил русских и засел супротивником в Быхове. Петр послал против него генерал-поручика Боура, и после славной баталии Боур быховскую крепость взял, а генерала и собачьего сына Синицкого с его войском полонил и всеми быховскими пушками овладел.

В люблинском доме мещанина Сандлина Петр Алексеевич, с улыбкою топорща усы, читал письма из дому.

"Государь наш Петр Алексеевич, - коряво и неграмотно бились буквы на листе. - Бьем тебе челом. Дома у нас все спокойно да хорошо, заботу твою, слава Господу, чувствуем. Скучаем по тебе, Государь наш, что силы уже нету. В твоей рубахе сплю, чтобы дух твой всечасно чуять. Сюрприз твой морской, слава Богу, благополучен и ожидает решения с кротким нетерпением. А и то, Государь, не забывал бы ты нас, как помним мы тебя в молитвах своих, и приехал хотя бы к началу осени, а то уже между ляжек моих огонь Эроса неистовствует и покоя глупой голове не дает. Вон уже с умилением и кротостью любовные романы вслух читаем, слезы горючие о прочитанном льем. К сему Катерина сама третья, да тетка несмышленая, да Анна Меншикова, Варвара, Дарья глупая, а засим и Петр с Павлом, благословения твоего прося, челом бьют. И здоровье их самое доброе, и тебя, Государя, они та кож с великим нетерпением домой ждут".