Сто писем Георгия Адамовича к Юрию Иваску - Георгий Адамович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
До свидания, дорогой Юрий Павлович. Почему-то сегодня мне особенно хотелось бы Вас видеть и что-то сказать. А что, точно не знаю. Что есть жизнь? Что значит все вокруг? Откуда и зачем? Что-то в этом роде, вместо того, совсем ли глуп Аронсон или не совсем.
Ваш Г.А.
78
28/VI-<19>59 <Париж>
Дорогой Юрий Павлович Я опять виноват перед Вами. Не ответил, кажется, на два письма! Wo сейчас отвечать поздно, да и Вы, верно, и забыли, о чем писали. Вот что сейчас я хочу Вам сообщить: на днях тут промелькнул Рейзини[410], и я с ним обедал. Зашел разговор об ((Опытах». Он склонен, и даже больше чем склонен, «Опыты» издавать, если М<ария> С<амойловна> от них откажется. По его словам, она — если узнает о его желании — ни за что «Опытов» не бросит (будто бы такой разговор уже был!). Но если она все же «Опыты» издавать не может, он их с радостью берет. Рейзини — блеффер и человек вообще легкомысленный, но в данном случае ему, по-моему, можно верить. Он сейчас богат и славен, как Кочубей[411]. Мне он клялся, что говорит вполне серьезно, да к тому же стать издателем, а не только коммерсантом, ему лестно. На всякий случай, для устрашения М<арии> С<амойлов>ны, я тут уже сказал кое-кому (Кодрянской, Прегелыце и еще некоторым), что у «Опытов» издатель будет. Но Рейзини не назвал. Было бы хорошо, чтобы и в Нью-Йорке это знали.
И еще было бы хорошо, если бы Вы Рейзини написали, сославшись на меня и мой с ним разговор. Но это — на Ваше усмотрение, и в зависимости от поведения М<арии> С<амойлов>ны.
Адрес Рейзини: Robin International Inc. 11 West 42 Street New York 36.
Я в Париже до 5 июля. Потом еду дня на три в Мюнхен и тоже дня на три в Венецию.
Значит, до 10-го июля мой адрес, как всегда летом, в Ницце <…>.
Напишите мне туда, пожалуйста. Я думаю, что Рейзини был бы издателем более приятным, чем М<ария> С<амойловна>, и лучше бы платил, в частности, редактору.
Ваш Г.Адамович
Парижский мой адрес годен всегда, где бы я ни был.
79
4 июля 1959 Paris
Дорогой Dr. Ivask.
Ваш проект «изучения акмеизма» крайне оригинален и может в дальнейшем послужить образцом для такого рода работ. Меня лично он очень заинтересовал. В самом деле, никакие исторические исследования, даже самые тщательные, не заменят живого рассказа и воспоминаний современников, которые в разговоре или ответах на вопросы восстановят «воздух» эпохи, то неуловимое, что, в сущности, было самым важным. Конечно, надо бы хорошо обдумать, как Ваш план реализовать, чтобы он действительно оказался плодотворным. Но мысль Ваша замечательна, и было бы жаль, если бы она осталась только проектом. Надеюсь, Вам удастся ее осуществить и со своей стороны готов быть Вам во всем полезен.
Искренне желаю успеха.
Преданный Вам
Георгий Адамович[412]
79а[413]
Дорогой Юрий Павлович
Я сегодня уезжаю. Посылаю нужный Вам отзыв, но совсем не знаю, то ли это, что Вам требуется. Надеюсь быть числа 10-12-го в Ницце. Пожалуйста, напишите мне туда (<адрес>). Если что не так, я с удовольствием напишу какую хотите бумажку. Писал Вам на днях о Рейзини и «Опытах», — получили? Очень спешу, простите за краткость.
Ваш Г.Адамович
Paris
4/VI-<19>59
80
31/VII-<19>59 <Ницца>
Дорогой Юрий Павлович
Простите, что вопреки Вашему желанию отвечаю не сразу. Кроме того: простите, что не возвращаю «анкеты»[414]. Она у меня исчезла, не могу ее найти. Вероятно, по моему недосмотру и рвению здешней уборщицы попала в «корзину». Я смутно помню ее содержание, но никаких замечаний по памяти сделать не могу. Да это и не важно. У меня сомнения в Вашем проекте, т. е. не в нем самом, а в его финансовой реализации.
Кроме Одоевцевой и Маковского никого из «свидетелей» больше нет[415]. Свидетели это притом плохие: Одоевцева поздно приобщилась к Цеху и акмеизму, да и всегда была птицей. Маковский, несмотря на «Аполлон», был в стороне и, в сущности, on ne le prenait jamais au serieux[416]. Он в старости стал менее глуп, чем был тогда, и даже стихи стал писать все-таки лучше. Злобин ни малейшего отношения не имел[417]. Что написано об акмеизме? Многое, и ничего такого, что надо бы выделить. Какие-то мелочи, взгляд и нечто. Кстати, видели Вы недавние воспоминания Всев. Рождественского в «Звезде»? Его презирал Гумилев, но он был близок к позднему акмеизму. Воспоминания не без подлости: будто он и тогда понимал, что это буржуазная накипь. А не понимал он ничего и, говоря с Гумилевым, потел и краснел от почтительности[418].
Насчет Рейзини и «Опытов»: если он Вам ответил бы на письмо это было бы чудом. Он вообще отвечать не склонен, а теперь, став Рокфеллером, не считает это и нужным. Но это ничего не значит. Я его «в принципе» должен видеть здесь, во Франции, в конце лета или осенью — и тогда Вам напишу. При его нраве и его делам <так!> он может когда угодно стать опять нищим. Но едва ли. И едва ли он от своего предложения откажется.
Я был в Мюнхене и по вечерам бродил с Чинновым по местным «Фестивалям». Было очень приятно и отдохновенно, и мы вспоминали Вас. До свидания, дорогой Юрий Павлович. Как Вы вообще живете? Я в обычном летнем маразме, читаю (для англ<ийского> предисловия) «Петербург» Белого, отчего мой маразм удесятеряется.
Ваш Г.А.
81
20/Х-<19>59 Manchester
Дорогой Юрий Павлович
Вчера прибыл в Манчестер и нашел Ваше письмо. Я очень виноват перед Вами, знаю. Не сердитесь на меня за молчание.
Марию Сам<ойлов>ну я видел несколько раз. Она сообщила мне («по секрету»), что вскоре должна получить «немножко денег» и намерена издавать журнал — если «Опыты» прекратятся. Узнав, что Рейзини склонен их взять, она заявила, что могла бы войти с ним в компанию, «в какой форме он захочет». Свой журнал она хотела бы сделать не совсем таким, какими были «Опыты»: шире, в расчете на менее изысканных читателей. Возник (в разговоре) вопрос о редакторстве: она предложила мне разделить его с Вами. Я решительно отказался и, зная, что о редакторстве мечтает С.Ю.Прегель, — к тому ясе ее родственница, — выдвинул ее. На это М<ария> С<амойловна> ответила, что «Юрию Павловичу Прегель не подходит», и вообще скисла. Все это я Вам сообщаю вполне откровенно, чтобы Вы знали положение дел. А развитие предвидеть трудно.
Рейзини в Нью-Йорке до Рождества. М<ария> С<амойловна> собирается вступить с ним «в контакт». Но Рейзини может и раздумать, полагаться на его слова нельзя. Во всяком случае, если бы журнал был, с Рейзини или без него, и если бы издатели (или изд<атель>ница) хотели бы моего участия в редакции, я на крайность согласен на «при ближайшем участии», и тогда журнал бы привлек еще кого-нибудь, пожалуй, Б.Зайцева или (хуже) Степуна. Издание журнала на гектографе и все такое — чепуха, на это идти нельзя. Вас М<ария> С<амойловна> «обожает». Но считает, что Вы — мимоза, фиалка и лилия, а публике нужна пища более грубая. Надеюсь, при встрече Вы уговорите ее, что не так уж эфирны и сверх-утонченны.
«Н<ового> Журнала» еще не видел. Когда прочту, Вам напишу, раз Вы этого хотите[419]. «Мосты» меня тоже почему-то смущают, хотя не знаю почему. Впрочем, я туда ничего не дал скорее по лени, чем из соображений высокопринципиальных. Не помню, писал ли я Вам, что видел в Мюнхене Чиннова. Если писал, то глупо писать то же вторично.
До свидания, дорогой Юрий Павлович. В Манчестере я веду жизнь менее бестолковую, чем во Франции, и был бы искренне рад возобновлению регулярной переписки с Вами, о смысле жизни и о вещах мелких, хотя и утешительных.
Ваш Г Адамович
P.S. Сейчас впервые читаю (для справок) книгу Струве о литерат<уре> в эмиграции. Со мной у него несомненно какие-то тайные счеты, от меня ускользающие[420].
Пишите пока в Университет, т. к. мой частный адрес должен измениться.
82
23/ХII-<19>59 <Париж>
Дорогой Юрий Павлович
С Новым Годом! От души желаю всего, что можно, — и радуюсь, что Канзасская республика считает нужным командировать Вас в Европу. Но когда? В какие сроки? Спасибо за письмо (или даже за письма) и стихи. Первое («предплечье») хорошо действительно, и с непривычной для Вас «тяжестью», что я лично, в стихах и люблю, Второе мне меньше по сердцу, но это оценка личная и, значит, не существенная. А о «Юкотане» <так!> в «Нов<ом> Ж<урнале>» написали прелестно, — и это уж бесспорно[421].
Рейзини я ничего больше об «Опытах» не писал. К чему? По-моему, все это — суета, из которой реального ничего не будет. Я в Париже до 15 января. Пожалуйста, напишите. Бедного Чиннова, по-моему, обижают в Мюнхене (там была Червинская), но Вы ему об этом не пишите, т. к. он хотя это и чувствует сам, но как всегда и все люди, думает, вероятно, что заблуждается[422]. Я должен быть в Венеции 28 июня — 4 июля, где будет толстовский фестиваль[423]. Не пошлет ли Вас туда Канзас? Если возможно, я пришлю Вам сведения. Это нечто довольно пышное, но без Алекс<андры> Львовны, т. к. будут люди «оттуда»[424]. Шлю всякие чувства, самые искренние.
