Газета Завтра 835 (99 2009) - Газета Завтра

Следовательно, самые щадящие подсчеты на площадь помещений Охта-центра дают результат 280 млн. рублей, то есть около 10 млн. долларов. Это ежегодная стоимость отопления и кондиционирования небоскреба в весьма приблизительном варианте подсчета без учета затрат на водоснабжение, канализацию, вентиляцию, эксплуатацию лифтов, охрану, уборку, мытье фасада и другие. Обидно, что в то же самое время из-за невозможности оплачивать отопление и ремонт закрываются школы и детские сады в сельской местности.

Удивительно, но при расчете сметной стоимости на проектирование зданий в нашей стране эксплуатационные затраты не учитываются. Разговоры о энергосбережении не более чем популизм: если мы строим дорогостоящие высотки и не знаем, во что они обойдутся завтрашнему налогоплательщику. Возникает абсурдная мысль, что архитектура может быть серьезным оружием в борьбе за мировое господство. Настрой стеклянных высоток, посади государство на иглу их эксплуатационного обеспечения — и казна будет пустеть со скоростью, соответствующей количеству возводимых отапливаемых и кондиционируемых квадратных метров таких вот "Охт".

Возможно возражение, что эксплуатация одного конкретного здания будет оплачиваться Газпромом и арендаторами помещений делового центра. Наученные горьким опытом перестройки мы знаем, как быстро могут меняться политические декорации, и как экономические гиганты в мгновение ока превращаются в карликов. Сегодня Газпром — неприступная крепость, но никто не гарантирует ему это положение завтра. Empire State building на Манхэттене тоже вначале эксплуатировался заказчиком, но впоследствии перешел на баланс города. Не исключено, что через некоторое время после возведения (хорошо бы не сразу!) небоскреб будет оплачиваться из карманов рядовых петербуржцев. Продолжая эту мысль, можно предположить, что на рынке появится новый сырьевой гигант, который захочет доказать Газпрому в архитектурной форме свое экономическое и политическое превосходство. Не исключено, что рядом с Охта-центром появится какой-то 500-метровый монстр. Одиночество небоскреба (о котором сожалел Денис Тукмаков в статье " В небо пальцем". "Завтра" № 43) может быть непродолжительным, и количество золотых в эксплуатации квадратных метров, вполне вероятно, будет расти. Любое здание энергозависимо, но высотное с целиком остекленными фасадами в нашем климате — это "энергетический вампир" для государства.

Многие в мире говорят сегодня о проблемах высотного, экстремального строительства. Одна из редакционных статей английского журнала "Architectural Rewire" на эту тему называется "Между возможностью и ответственностью". Архитектор и застройщик должны нести ответственность не только за высокую стоимость строительства, но и за будущее дорогостоящей постройки. В Китае открыт институт, в котором будут готовиться специалисты по энергосберегающим технологиям в строительстве. Здание, в том числе и высотное, — это не только потребитель энергии, но и потенциальный источник энергии. Вероятно использование аэродинамических возможностей городских построек, выделения бытового тепла внутри дома могут рассматриваться как источник дополнительной энергии, реально использование того же самого парникового эффекта для обогрева помещений и т.д. Как же так: весь мир обратился к энергосберегающим технологиям в строительстве и архитектуре, а мы, с нашими наиболее сложными климатическими условиями, расточительно отдаем предпочтение энергозависимым чудовищам?

Но может, это красота требует таких неимоверных жертв? Так нет ее в навязываемых нам образах. Большинство зданий означенного типа имеет примитивные немасштабные формы. Их внешний вид почему-то всегда уже реализованные мировые постройки.

Сон воли, сон совести рождает разруху в уникальных городах России, а также неэкономичную, амбициозную, точечную VIP-архитектуру. Чудовищную по форме и по сути.

Елена Антонова «ИСПОЛНЕНО ДОБРОМ»

Премьерой спектакля "Река Потудань", сочиненной по одноименному рассказу Андрея Платонова, открылась малая сцена Студии театрального искусства Сергея Женовача. В маленьком зале, вмещающем немногим более 30-ти человек, режиссер со товарищи, доверившись нравственному чутью зрителей, представили пронзительную по искренности, очищенную от всего преходящего повесть о русской любви, где "люблю" накрепко соединено с "жалею". И этот спектакль, сделавший все, чтобы настроить зрителя на дух и стиль платоновского рассказа, с его единственными, трудно выговариваемыми словами, нелегкой жизнью и скудным бытом, потрясает давно забытой нами высотой чувств, какие под стать разве что героям античных трагедий.

Андрей Платонов начинает свой рассказ так: "Трава опять отросла по набитым грунтовым дорогам гражданской войны, потому что война прекратилась.… Кое-кто из демобилизованных еще не успел вернуться домой и шел теперь… по густой, незнакомой траве, которую раньше не было времени видеть…. Они шли теперь с обмершим, удивленным сердцем, снова узнавая поля и деревни, расположенные в окрестности по их дороге,… шли теперь жить точно впервые, смутно помня себя, какими они были три-четыре года назад…". Без этого "обмершего, удивленного сердца", стремящегося "жить точно впервые", да воспоминания о девочке-подростке, как о самой большой драгоценности, не случилось бы той великой любви, какая пронзила все существо бывшего красноармейца Никиты Фирсова. Без этого трудно было бы понять, почему при первой же встрече с худенькой бедно одетой Любой он, "бережно" оглядев ее, "сразу сжалился" над ней, а его сердце "радовалось и болело" от одного вида ее "глубоко запавших от житейской нужды" глаз. Еще труднее проникнуться этим сейчас, когда индивидуализм с его главенством себя любимого и своей свободы заражает все больше умов и сердец в России, выхолащивая их.

К чести "сочинителей" спектакля: режиссера Сергея Женовача, сценографа Александра Боровского, художника по свету Дамира Исмагилова и актеров Марии Шашловой, Андрея Шебаршина, Сергея Качанова, Александра Лутошкина, Сергея Пирняка — им удалось оживить очень нужный сегодня рассказ Платонова, миновав при этом Сциллу явного натурализма и Харибду подчеркнутой театральности. Из-за того, что действо разворачивается совсем рядом со зрителем, уклон в натурализм более вероятен, но, в целом, он преодолен, если не считать сцен, где голодные герои едят, забывая обо всем, о своем достоинстве тоже.

Главное, к чему всегда в своих работах стремится Женовач и чего он сумел достичь в данном спектакле, это — раскрытие глубин души героев через их невидные, на первый взгляд, поступки. Точный выбор литературного первоисточника, малый зал, верность студийным принципам и скупая, ёмкая сценография сподвижника Женовача, художника Александра Боровского, привели к тому, что решение этой сверхзадачи здесь подобно попаданию в яблочко при стрельбе. Среди артистов в этом, на мой взгляд, больше всех "виновен" Андрей Шебаршин, так сыгравший Никиту, что веришь: он для счастья любимой готов на любые жертвы вплоть до полного отказа от своего "я" и делает это так же естественно, как дышит. Люба Марии Шашловой смотрелась несколько отстраненной и зажатой, ей не хватало того, о чем Платонов писал: "лицо ее вокруг глаз было исполнено добром". Этот лирический дуэт искусно дополнил Сергей Качанов, сыгравший Старика, отца Никиты Фирсова, внешность и разговоры которого, казалось, вобрали в себя характерные черты многих стареющих героев Платонова.

Пик спектакля, как и его прототипа, наступает после того, как Никита Фирсов и Любовь Кузнецова "записались в уездном Совете на брак". Никите вдруг стало "совестно, что счастье полностью случилось с ним, что самый нужный для него человек на свете хочет жить заодно с его жизнью". А потом он совсем оконфузился, "потому что, оказывается, надо уметь наслаждаться, а Никита не может мучить Любу ради своего счастья, и у него вся сила бьется в сердце, приливает к горлу, не оставаясь больше нигде". Эта трагедия сильного доброго человека, привыкшего все делать для любимой и ничего для себя, в спектакле показана так же, как в рассказе, но выглядит менее впечатляюще, оттого что нет в нем раскрывающего глубину потрясенных чувств авторского языка Андрея Платонова. "Никита жил в эти часы со сжавшимся кротким сердцем и не знал, нужно ли ему еще что-либо высшее и могучее, или жизнь и в самом деле невелика, — такая, что уже есть у него сейчас. Но Люба смотрела на него утомленными глазами, полными терпеливой доброты, словно добро и счастье стали для нее великим трудом". Не умея утешить Любу, Никита уходит из дома и становится бесприютным немым нищим на базаре, надеясь утомить в себе чувство горя. Все это полно ощущаешь, читая Платонова, но и действо, по-своему, потрясает. Кончается добровольное нищенство его души внезапно услышанной и пробудившей его к жизни вестью, что Люба, сильно скучая и убиваясь по нем, топилась в Потудани, простудилась и теперь больна — кровь горлом идет. В ту же ночь он прибежал к ней и обнял ее "с тою силою, которая пытается вместить другого, любимого человека внутрь своей нуждающейся души… Он пожалел ее всю, чтобы она утешилась, и жестокая, жалкая сила пришла к нему. Однако Никита не узнал от своей близкой любви с Любой более высшей радости, чем знал ее обыкновенно, — он почувствовал лишь, что сердце его теперь господствует во всем теле и делится своей кровью с бедным, но необходимым наслаждением…. — Тебе ничего сейчас, не жалко со мною жить? — спросила она. — Нет, мне ничего, — ответил Никита. — Я уже привык быть счастливым с тобой".