Газета Завтра 835 (99 2009) - Газета Завтра

Сергей Васильевич Женовач всей своей работой демонстрирует театр, просвещающий и научающий любого, втянутого в орбиту его спектаклей. Его новая, оппонирующая современным взглядам на любовь и обращенная к молодежи постановка рассказа Платонова "Река Потудань" показала, что отступать от этих принципов он не намерен.

Руслан Бычков, Андрей Смирнов АПОСТРОФ

"Раса и мировоззрение. Сборник оригинальных философских работ под ред. В.Б.Авдеева"./ Пер. с нем. А.М.Иванова. Серия "Библиотека расовой мысли". — М.: Белые альвы, 2009, 480 с.

После значительного перерыва серия "Библиотека расовой мысли" пополнилась новым томом. Сколь значителен был перерыв в издании означенной серии, столь же значительным, на наш взгляд, получилось новое издание: солидная хрестоматия "Раса и мировоззрение". Авторы — всё сплошь высокоучёные немцы, со свойственными именно немецкому уму фундаментальностью и ясностью мысли, с разных сторон освещают проблему соотношения расы и её мировоззрения. Сборник включает в себя работы таких авторов, как В.Гросс, Ф.Ленц, О.Рёхе, Л.Штенгель фон Рутковски, и др., лейтмотив коих может быть выражен словами Лотара Готлиба Тирала: "Самым утончённым произведением расы и одновременно вершиной и воплощением всех её психических сил является её мировоззрение. Представители одной большой расы всегда одинаково отвечают на все важные вопросы, которые мы считаем решающими для формирование мировоззрения. Эта одинаковость должна преобладать и в великих творениях культуры расы, которые не сводятся к одной личности, к одному имени. Либеральная эпоха безосновательно пытается заставить нас поверить, будто философия, этика, религия и мировоззрение создаются только абстрактным общечеловеческим разумом. Это большое решающее заблуждение"…

В связи со сказанным нам хотелось бы взять под защиту "философию", на которую редактор и составитель сборника Владимир Авдеев темпераментно и остроумно напал в своём предисловии к книге: "на основании рассмотренных источников, нам представляется возможным утверждать, что философию можно навязать народу посредством политического или психологического принуждения, а мировоззрение должно выработаться естественным способом на основе расовых ценностей. В этом, как нам кажется, заключается принципиальное отличие философии от мировоззрения"… Это так, ежели понимать "философию" как продукт "абстрактного разума" и такая "философия" будет по определению только внешней и чисто-формальной, не постигающей глубинной сути вещей. Но возможна и иная "философия", истинное "любомудрие", преодолевающее как отчуждённую "объективность", так и пустопорожнюю "субъективность" абстрактного философствования. Ибо, прежде чем философствовать, по верной мысли Анри Бергсона, надобно жить, а жить — значить обладать определённой расовой идентификацией.

Хрестоматия представляет оригинальную интеллектуальную традицию, которая, с одной стороны, апеллирует к идеалу органического мировоззрения, при этом, в отличие от культур-консерваторов, максимально внимательно относится к достижениям естественных наук. Одновременно — против релятивизации познания, отказа от понятия истины и против тезиса, что заимствования мировоззрения могут изменить суть человека. Наука здесь выступает как могучий союзник, взятый не отвлечённо-умозрительно. Скорее работает прагматичный подход, когда на вооружение берётся всё, что полезно, по мнению авторов, для сохранения и приумножения народа.

Поясняет сие резкая максима Вальтера Гросса: "Если сведения о человеке и народах, полученные биологией, оспариваются, то за этим стоит воля к власти международного капитала, который борется за своё существование и лишь прячется за научными и философскими возражениями".

По замечанию Гросса, "возможны в принципе лишь три основных подхода к разнообразным явлениям истории человечества. Можно понимать историю как результат воздействия воли личного Бога, как творение безличного абсолютного разума и, наконец, сводить её к природным факторам. Антропологическая теория истории, расовый взгляд на историю относится к третьей из названных категорий. Она издавна ведёт жестокий спор со взглядом на историю с точки зрения "теории среды".

В данном подходе главная ценность — раса, а не индивидуум, наследственная масса, а не среда. Очевидно, что культурные достижения— результат взаимодействия наследственных задатков и среды. Но теория среды отводит человеку пассивную роль. Расовый взгляд на историю убеждён, что человек играет активную, творческую роль, именно он — активный участник исторического процесса, а среда — пассивный.

Любопытно, что среди предшественников антропологического взгляда на историю представленные в хрестоматии авторы называют множество видных фигур — от софистов до Гердера, Шиллера и Канта, причём вклад последнего в определение расы весьма значителен.

Атака на индивидуализм, предпринятая авторами сборника, однако вовсе не означает полное забвение интереса к человеческой личности.

"Со стороны наших критиков, одни опасаются, что личность вследствие упора на её зависимости от законов природы и наследственных задатков станет несвободным объектом биологических случайностей и будет лишена своей внутренней ценности. С другой стороны, расовую идею упрекают в том, что она культивирует высокомерие, подчёркивая значение Я. Истина заключается в том, что биологическое воззрение и для отдельного Я исключает обе крайности … для нас индивидуум перестал быть смыслом и мерилом жизни, он только преходящий носитель наследственных задатков, которые были до него и будут после него. Но одновременно благодаря такому взгляду он снова обретает ценность, потому что каждый индивидуум в трезвом свете теории наследственности представляется вероятно лишь на этот раз осуществлённой возможностью сочетания задатков, что придаёт каждому из нас уникальность в строгом смысле слова".

Биологический детерминизм хрестоматии может несколько "обломать" любого гуманитария. Однако представленный метод претендует на то, чтобы объяснить — как не промотать биологическое наследие предков, в условиях, когда господствующая культура фактически занимается подрывом органических основ бытия народа.

Сугубая ценность составленной В.Авдеевым хрестоматии нам видится не столько в том, что ею вводится в интеллектуальное пространство некая сумма интересных текстов, сколько в том, что здесь, в России, наличествуют "люди той же расы", которые окажутся способными к восприятию заложенного в этих текстах "послания" и к выработке с их помощью целостного мировоззрения.

Так что данная хрестоматия более чем актуальна для современной России, элита которой по-прежнему ориентирована на либерализм, представляющий из себя, по удачному определению Штенгеля фон Рутковски, "разлагающую политическую среду".

Как заметил политолог Валерий Соловей в предисловии к авдеевскому бестселлеру "Расология": "Смысл той культурной вести, которую несёт Авдеев, следующий: человечество вступает в новую эпоху; созданный Просвещением и Модерном мир с ласкающими слух понятиями "демократии", "равенства", "прогресса", "прав человека" уходит в безвозвратное прошлое. А с ним уходят принадлежащие ему научные концепции и интеллектуальный багаж. На смену же идёт мир, основывающийся на крови и почве, силе и иерархии, который требует нового объяснения, новых концепций".

Ирина Кирьянова ВОСКРЕСЕНИЕ ДИВНОЕ, РУССКОЕ

Недавно в Москве, в зале Театра "Новая опера" прозвучало сочинение Георгия Дмитриева "Воскресное литургическое пение", созданное по чину Божественной литургии святителя Иоанна Златоуста и явившее нам великолепный образец русской православной музыки. Дмитриев — это большой русский композитор, для его музыки характерна эпическая мощь, "суриковская" сочная живописность и масштабность в выборе сюжетов, глубокая личная включённость в историю России, сопричастность и острое сочувствие её великой и зачастую трагической судьбе… В этой музыке самым естественным образом сочетаются народность и интеллектуальность, верность лучшим традициям национальной культуры — и свободное владение арсеналом современной композиторской техники… И конечно, специалисты знают, насколько силён и самобытен Георгий Дмитриев именно в хоровом своём творчестве. Однако было ощущение, что в тот ноябрьский воскресный вечер произошло рождение чего-то особенного, экстраординарного. Может быть, лучшего, вершинного произведения композитора в этом роде.