Ты победил - Александр Зорич

В определенном смысле он успел. Когда в его расширенных от ужаса глазах отразился текучий лик шардевкатрана, он, Эгин, уже стоял в дверном проеме зала и шесть жвал-захватов твари были вынуждены довольствоваться древесиной, не достав до аррума считанных локтей. Но глаза, глаза твари Эгину запомнились надолго.

Нет, это не друг. Это существо вообще не может быть другом. Какая дружба между варваром и звездой? Особенно если варвар – аррум Свода Равновесия?

А вот здесь, на заваленной обломками лестнице, было по-настоящему темно. Совершенно. Зато наверху – там, где немногим более получаса назад они любились с Лормой, он чувствовал не то одного очень толстого человека, не то двух-трех тощих, сбившихся в кучу.

Эгин не знал, чего еще ему следует бояться в эту ночь и следует ли бояться вообще – ведь ясно же, что никто не выживет в Кедровой Усадьбе. А если выживет – так в этом его, Эгина, уже никаких заслуг не будет. Ведь он, Эгин, просто дитя немощное против местного неучтенного княжеской переписью народонаселения, а равно и против совершенно упущенных из виду Домом Недр и Угодий обитателей местных недр и угодий.

Нет, милостивые гиазиры. Сто офицеров Свода сюда. Пятьсот «лососей». Тысячу, нет, полторы тысячи гвардейцев. Животных-десять и одиннадцать сюда тоже. И все, что Лагха рассовал по хранилищам Свода. Да и самого Лагху с его дудками-свирелями – сюда. И вот когда от самых Суингонов до Наирнского пролива здесь на сто саженей в глубь не останется ни одного дождевого червя, ни одного покойничка, а над землей – наоборот, ни одного мужичка, ни одного гнилого сарая, вот тогда…

Эгин остановился, успокаивая дыхание. Там, за дверью, трое. Теперь он чувствует это совершенно отчетливо. Действительно, сидят вплотную друг к другу.

– Это Йен окс Тамма.

Сказал он негромко, но так, что не услышать его было невозможно.

В ответ ему раздались облегченные рыдания Лормы.

Эгин распахнул дверь.

…вот тогда я заберу отсюда Лорму и мы уедем на Цинор. Там, по крайней мере, сплошные скалы и никакая тварь землю на Циноре не прожрет.

Их теперь было четверо. В кромешной тьме.

Лорма, Сорго, сокольничий, которому Эгин не знал имени, и он сам, беспомощный аррум Опоры Вещей.

Изъяснялись шепотом.

– Что там творится? – сквозь тихие всхлипывания осведомилась Лорма.

– На вас напали соседи,…

(В том, что мужичье было багидово, а не местное, Эгин теперь не сомневался; лицо одного из убитых было ему знакомо еще с посещения Серого Холма.)

– …смерды Багида Вакка. И существа, которые мне неведомы. Отсюда надо бежать и притом как можно скорее.

– А мои родные?

«Ну и память!» – выругался Эгин, которому, конечно, было жаль родителей Лормы, но еще больше он жалел ее и себя. Ибо у них еще была надежда, а у тех – нет.

– Лорма, твой отец убит стрелой. А мать – раздавлена тварью с телом столоктевого слизня и ликом смерти.

Эгин сказал эти слова как можно более нежно. И поцеловал Лорму в лоб, словно та была ему не любовницей, а дочерью. То есть как бы он теперь ее папа и мама. Это было понято и оценено. Лорма доверчиво обняла аррума и уронила голову ему на колени.

– Милостивый гиазир, – это был шепот сокольничего, который деликатно ждал, когда тайный советник переговорит с его госпожой. – Что же нам теперь делать?

Вопрос был не празден. Действительно, опасность была повсюду. Внизу грохотали яростные удары жвал-захватов разъяренного выползка, разносившего в щепу стену гостевого зала. (Тварь, конечно, чуяла близость аррума и наверняка задалась целью добраться до его сладкого мозга во что бы то ни стало.) Где-то за стеной подбашенной комнаты (где они, собственно, и находились) продолжал лютовать другой выползок. В окрестностях Кедровой Усадьбы наверняка бродили мужики Багида Вакка. Но, так или иначе, лучше самим бродить по окрестностям в предвидении встречи с озлобленной чернью, чем находиться в самом сердце гибели и разрушения.

– Я же сказал – встаем и уходим, – раздраженно процедил Эгин, который привык, что приказы аррума не обсуждаются, а исполняются.

– В том-то все и дело, милостивый гиазир, что уйти мы уже пытались. Но вниз нам путь заказан, там же теперь подземелье, а наверху – башня разворочена и бревна перепутались вконец. Пройти по лестнице мы не можем. И даже если бы нам удалось проползти – там, во тьме, завелась какая-то тварь. Она не двигается, но смогла убить гиазира управляющего. И мимо нее пройти невозможно. Как мы не пытались.

«Безвестное чудовище – самое опасное чудовище». Эгин не любил иметь дело с безвестными чудовищами. Ему нужен был любой портрет убийцы управляющего. Любой. Пусть даже и неверный.

– Эта тварь далеко от нас? – спросил Эгин как можно тише.

– Два пролета вверх по башенной лестнице.

На это Эгина еще хватало. Его Взор Аррума пополз наверх. Выше и выше. Человеческое тело – еще теплое – лежало значительно ниже, чем два пролета. Выше не было никого живого. И никого, кто умер бы недавно.

«Так. Один из костеруких залез в башню по стене и попал под бревна. Его не убило, но придавило. Невидимый даже для меня, он перебьет всех нас. В этом нет сомнений. Но костерукого я смог поразить кинжалом, а против выползка был бессилен и „облачный“ меч. Значит, надо все равно пробиваться вверх. Но тварь, убив управляющего, намеренно или просто со злости вышвырнула его тело прочь. Тварь я не вижу, как и сокольничий, как и Сорго, как и Лорма. Что же делать?»

Жвала-захват выползка со скрежетом проскребла по бревнам внизу. Уже совсем близко.

– А что думает по этому поводу гиазир Сорго? – осведомился Эгин у темноты совершенно неожиданно для самого себя. Ему почему-то пришло в голову, что раз уж он за последние полтора дня дважды без особого желания спасал жизнь начальнику почты, значит должен же тот иметь в его жизни какой-то смысл.

– И твари живущей любой будет враг сердцеед-пожиратель, – пробормотал Сорго.

Бить рожу начальнику почты было недосуг. Как можно спокойнее, понимая, что имеет дело сейчас не то с трехлетним ребенком, не то с мудрецом излишне высокого полета, Эгин прошептал:

– Я плохо понял вас, гиазир Сорго.

– И твари живущей любой, – повторил тот и замолчал.

«Любой… любой… ну и что?» – лихорадочно соображал Эгин. Оттуда, откуда раньше доносился шепот сокольничего, раздались возня и шорох. «Соколы!»

– Послушайте, гиазир сокольничий, если вы не расслышали в гостевом зале, мое истинное имя – Эгин.

– Да, милостивый гиазир, – бесстрастно ответил тот.

– Я хотел бы узнать твое.

Вот уж чего никогда не мог представить себе Эгин! Он, аррум, будет выспрашивать имя у смерда, ну пусть довольно просвещенного в повадках живых тварей смерда, но все-таки господского холопа, лишь бы не обращаться с дурацким «гиазир сокольничий» к тому, с кем иначе как «Эй, ты!» заговаривать не приучен.