05-Мой престол - Небо (Дилогия) - Сергей Абрамов

Белой тенью возникший Мигуэль подошел к хозяину, наклонился над ухом и что-то долго шептал. Лицо Гонсалеса в слабом свете прихотливых ламп, похожих на синие ирисы, вновь стало каменным: ну прямо местный божок, принявший непосильный удар от далекого Бога…

Мигуэль дошептал свое и исчез. А Гонсалес налил себе вина, пригубил его, тяжело откинулся в кресле.

— Считайте, что я проверил. Сведения подтверждаются. Не везде пока, но Мигуэль свяжется… — Надо отдать должное Гонсалесу: он стойко держал удар. — И все же я вернусь к своему первому вопросу: зачем вам все это нужно? Вы решили, что уничтожили врага? Одумайтесь, вы его даже не ранили!.. Ну, предположим, вы правы и больше кока в Южной Америке расти не будет… Хотя время лечит все, в том числе и почву, и посадки… Так что точнее: временно не будет. И кому вы сделали хуже? Мне или Фуэнтесу? У нас в достатке деньги и власть, чтобы удержать позиции на американском рынке кокаина, который рано или поздно возродится. Наркодилерам где-нибудь в Штатах? Но они легко перейдут на химические наркотики, которые, конечно, страшнее и опаснее для жизни, но деньги, как утверждал кто-то из древних, не пахнут. Полиции, которой некого будет ловить или, точнее, не у кого станет тянуть деньги? Она приспособится, кто-кто, а копы всегда найдут тех, с кого можно содрать бабки… Нет, сеньор, в первую очередь плохо будет пеонам, которые потеряют работу и вполне реальную возможность кормить свои семьи. Еще хуже будет миллионам нарков, которые прочно сели на иглу и умрут, прежде чем сумеют поменять толерантность. Скверно будет врачам, на головы которых свалится проблема поистине мировой ломки — с ней надо справляться, а как? Опять же: приучать больных к химии, чтобы не подохли, а это — деньги, которых у врачей и тем более у их пациентов мало… Вы тут сказали, что я умею только слушать друих, а читать не люблю. Верно сказали. Но вот про кого я слышал от одной моей доброй знакомой — про испанского сеньора по имени Дон Кихот, который сражался с ветряными мельницами и тем самым создавал большие проблемы окружающим. Думается мне, что сравнение с Дон Кихотом вам лестным не будет… Извините, сеньоры и сеньорита, я покину вас. Я — из тех, окружающих, у меня — большие проблемы по вашей милости. Инее и Соледад побудут с вами. Ужин сейчас подадут. Машины вас ждут…

Он так же тяжко, как и сел, поднялся из кресла, как будто сложно ему было справиться с неожиданно ставшим огромным собственным весом, и пошел в глубь дома, шаркая подошвами по деревянному полу. Только сейчас Мари отчетливо поняла, что хозяин — стар.

— Ужин, сеньоры, — возвестил Мигуэль. И из дальних дверей вереницей пошли в холл белополотняныс официанты с блюдами над головой.

— Да уж какой там ужин, — озадаченно сказал Иешуа. — Спасибо и на добром слове, а нам — пора.

Он встал и, не дожидаясь спутников, пошел в темноту ночи, где белыми фосфоресцирующими фантомами стояли утренние «хаммеры».

Его догнала Соледад, схватила за руку, умоляюще крикнула:

— Подождите, Мессия, не уходите. Вы же правы, правы! Вы все сделали правильно! Отец убивает людей, я много раз говорила ему это, я хотела уехать, а он не разрешал, мне здесь плохо, тяжко, вы не верьте ему, он не понимает, не хочет понимать: чем меньше в мире наркотиков, тем мир чище. Это, наверно, как болезнь: надо лишь перемочь, переболеть… — Иешуа слушал участливо, а она сбилась, заплакала, уткнулась ему под мышку, проговорила глухо: — Я, наверно, дура набитая…

Иешуа ласково, как малого ребенка, стал гладить ее по черным шелковым волосам.

— Ты не дура. Ты — умная. Тебе всего лишь не хватает крупицы силы решиться. На что — не знаю. Это будет твое решение, и только твое. Я дал тебе эту крупицу. Решай…

Отодвинул ее, поцеловал в лоб и нырнул в душное туловище «хаммера». И Мари — следом, и отец Педро не задержался.

Ощущение у них было — как дерьма наелись. Почему, кстати, — совсем непонятно. Хотя про Иешуа этого не скажешь: держался, как всегда. Только молчал. Но он вообще часто молчал. Падре о том мог не знать, а Мари привыкла не первый день вместе. Пока добрались до Медельина, как-то пришли в себя, примирились с ситуацией. Мари даже сумела объяснить себе свое состояние. Там, в Нью-Йорке, перед ними плясал и кривлялся истинный злодей, не скрывавший своего злодейства, гордившийся им и не умевший раскаяться за содеянное с детьми. И злодейство его было очевидным, зримым: сломанные, изуродованные дети реально и страшно шли за Мари, шли мимо Мари, садились в сверкающие разноцветными огнями кареты «скорой помощи», пропадали, во тьме. Так что — поделом ему, татю!.. А здесь она видела старого человека, вежливого, неглупого, гостеприимного, да убийцу, но жертвы его были далеко, и оттого злодейство Гонсалеса как-то размывалось, стиралось, казалось абстрактным. Чем страшен добрый дедушка, даже если знаешь, что он по ночам кушает чужих детишек?.. А для Соледад — страшен. Собственный отец! И, пожалуй, вот этот прощальный бег девушки более всего и убедил Мари в том, что все сделано Учителем верно, нечего сопливиться и пускать слюни.

Хотя Соледад следовало бы быть поскромнее… Когда выходили из машин у «Интерконтиненталя», отец Педро спросил осторожно:

— Что теперь будет, Мессия?

— Надеюсь, пообедаем и одновременно поужинаем, — ответил Иешуа. — А вам, падре, стоит собрать свои вещи, если вы не раздумали идти со мной. Да и, строго говоря, здесь вам делать больше нечего…

Поужинали, конечно. Ригерт расстарался.

В полночь канал Си-эн-эн прогнал толково смонтированную картинку — минут на пятнадцать, да в придачу диктор сообщил о непонятных волнениях на кокаиновом рынке. Ригерт вызнал подробности, помчался стучать депешу в Бюро, а спустя час вернулся в отель и вывез гостей огородами на тот же заброшенный аэродромчик, где уже вовсю гонял пары военный борт, спешно присланный из Боготы за Мессией.

— Прилетаете в Боготу впритык к парижскому рейсу, — наставал он Иешуа, Мари и отца Педро, которому, как и всякому порядочному нищему, собраться оказалось — только подпоясаться. — Вам снят весь салон первого класса. С вами полетят двое сопровождающих, ребята очень умелые и хитрые, доверьтесь им. Ну а в Париже вам уже все станет по фигу. Колумбия останется сном. Дурным. Так, Мессия? Ведь впереди — новые свершения, да?

Он радовался моментальной победе над кокаином, как детеныш малый.

— Чего радуетесь, Марк? Вы же без работы остались, — заметила ему Мари.

— Хотелось бы, — вздохнул он, — да, боюсь, работы мне до конца дней хватит, И большая ее часть — здесь: не дать возродиться кокаиновому рынку. Ваш же босс, милая, не поступит к нам в Бюро на службу. Это сегодня его боль наркота, а завтра — что заболит? Бог знает… Так что не жалейте меня пожалейте себя. С таким боссом скучать не придется…