Прогулки с бесом, или "Gott mit uns"! - Лев Сокольников

Пальто было пущено на тряпки на Урале в 47 году. И не потому, что вырос из пальто, а потому, что стал "грамотным" и понял, из какого материала сделан мой "гардероб":

— Откуда на мне изделие из вражеского сукна!? — любимы кинематограф только-только переходил на цветные фильмы, и цвет одежды экранных врагов совпадал с цветом моего спасительного пальто. То, что четыре года назад оно оставило меня жить — было забыто…

Глава без номера потому,

что все номера домов сгорели…

Во многих и различных учебниках в конце каждой главы даются вопросы для проверки "усвояемости пройденного материала". Но на свои вопросы о прошлом "пройденном материале" никогда не получу ответа. И от беса ждать помощи не приходится, не поможет бес:

а) что думали и чем руководствовались монастырские бабы, что валялись в ногах немецкого офицера и заклинали его не взрывать их дома? Орали иностранному борцу с огнём "родненький, помилосердствуй!", ничуть не думая о том, понимает он их, или нет? Чего было орать!?

б) что думали опять те же бабы, когда их кельи-дома благополучно сгорели "к чёртовой матери"?

в) что думали и "озвучили" тем бабам соседки, лишившиеся жилищ по их глупости?

г) сколько бы сгорело келий, осуществи враги подлый замысел по взрыву двух домов с целью "локализации очага пожара"? Семьдесят шесть келий улетели бы в небо искрами, или всего четыре?

— Цена твоим вопросам на сегодня — нуль! Монастырь выгорел не полностью, до части домов в северо-западном углу огонь не дошёл. Не тронул ряд келий и вдоль северной стены.

— Причина?

— "Роза ветров" спасла монастырь от полного выгорания. Тяга была в не в сторону уцелевших домов…

Куда направился с места встречи с бомбой?

В той части монастыря, куда огонь по непонятным причинам раздумал заходить — было темно. Вот там-то я и улёгся с наружной стороны стены:. Понимал, что находиться внутри монастыря опасно? Что "концерт" не окончен и может начаться "втрое отделение"? И тогда от огня бежать будет некуда? — ничего я не понимал, это сейчас я такой "мудрый", а тогда всё делал без понимания, что делаю. Никаких отчётов!:

… улёгся на живот с наружной стороны стены, почти прижавшись к ней, натянул проверенным, натянул на голову спасительным способом "пальто на вырост" из сукна от немецкой и уснул… После любых налётов всегда тянуло в сон, рефлекс, как у собак Павлова срабатывал:

— Всё, отбой, на сегодня хватит, повторно не прилетят. Отдыхай. "Лю-у-у-бимый город может спать споко-о-о-йно…" — заикой бомба меня не сделала, слабой оказалась против пальто с толстым слоем ваты… Или не совсем близко упала?

Перехожу к финальной сцене, что разыгралась утром.

До сего дня не получается объяснить: зачем и для чего на рассвете понесло меня на место сгоревшей кельи? С преступниками понятно: их всегда тянет на место совершения злодейства. Но что меня тянуло?

…на востоке, как ему и положено, всходило солнце. Почему-то оно было больше, чем прежде, красное и мутное от гари… если солнце вообще может быть "мутным". Красным оно было от гари тлевших нижних бревён келий. Нижние брёвна почему-то стойкими оказались и догорали не открытым пламенем, а краснели угольями. У них только форма брёвен была, но это были крупные уголья.

И это всё? Вчера вечером, до налёта, всё это было моим домом, пусть и убогим, но привычным и дорогим, а сейчас это были лениво тлеющие уголья…

Ветерок, хороший вчерашний помощник огня, куда-то подевался и воздух был абсолютно неподвижен. Почему ночью воздух двигался? Я видел, как он переносил искры с одного горящего дома на очередную жертву огня, видел! А сейчас — тишина. Может, потому утих, что огонь всё съел ночью? Наелся огонь? Два друга, огонь и ветер, попировали вдоволь и удалились? — и на этот вопрос не мог ответить.

Я сидел на земле совсем недалеко от сгоревшего дома и смотрел на его остатки. Недавняя жажда познаний: "а не загорится ли пальто" куда-то подевалась, на её мест пришла печаль: "вчера всё было, маленькое, но привычное и родное, а сегодня ничего из прошлого нет! Дикость какая-то"! — чем другим заполнить пустоту в мыслях — не знал… Или это всё бомба советского изготовления сделала? Дикое, новое и непонятное зрелище: от родимой кельи, где прожил восемь неполных лет, остались только печь с трубой и завалинка. Стояла мёртвая тишина: погорельцы давно поняли, что на пепелище делать им нечего и нужно где-то искать крышу над головой.

И только я сидел перед завалинкой из кирпича и смотрел на тлеющие брёвна "венца" кельи…

И тут подполз кот, наш старый зверь "немецкой" породы, "курцхаар", доброе и ласковое существо. Не узнал кота: обгоревший он был и жалобно мяукал… просил помощи… Первое моё живое существо, кое просило у меня помощи, а я ни чем не мог помочь…

Чем и как кормился кот в семье — не знаю: это было тихое и незаметное создание Природы. Или люди повторяют животных, или животные — людей — до сего дня понять не могу, но думаю, что число животных и людей, незаметных и довольствующихся малым — поровну.

Когда кот, обладая безошибочным животным чутьём, уходил из дома на ночь — быть налёту! И тогда он ушёл, и его уход приняли двояко:

— Или охота на мышей, или налёт… или "полный набор".

— Такое стало понятно, когда состарился. До этого все его уходы из дома на ночь объяснялись вами кошачьей работой: "ушёл мышей ловить". Чем питались мифические мыши — об этом не задумывались.

…взял кота на руки, увидел повреждения от огня на его теле… и завыл!

Боже, как я выл! Горшего воя монастырские стены ни прежде, ни после не слышали! Большего горя, чем обгоревший кот на голых и грязных моих коленях в мире не могло быть! Были слёзы до этого, и вытекали они из глаз моих от ссор с сестрой, но тем слезам была "грош цена в базарный день". Прошлые мои слёзы ничего не стоили, их и "слезами" до этого утра называть грешно! Это была солёная вода, отличавшаяся от мочи только вонью, а новые слёзы были горькими и тоскливыми! Если бы в ту минуту кто-то, необыкновенно добрый, пустил с небес бомбу, всего одну бомбу, персональную, только для меня, то не стал бы с ужасом вжиматься в землю, как вжимался несколько часов назад!

Как выл у пролома монастырской стены с умирающим котом на коленях — помню, и от той ночи навсегда осталась вина перед кошками: "почему в начале пожала не позвал кота!? Не посадил под зимнее пальто из сукна от немецкой шинели!? Мог бы и спасти зверя"! — может по этой причине, не чаще раза в пятилетку, хочется заныть жалобным голосом:

— Граждане, окажите посильную помощь денежками в лечении древней психической травмы! Уделите время и реабилитируйте меня! Плевать, что скоро старичку уходить в мир иной, а другим безразлично, каким он уйдёт туда! Но "мода" есть мода, и попасть в "реабилитационную струю" так приятно! Бес, почему тогда во мне не сидел!? Почему не ободрил и не успокоил синее, от гари, утро:

— Чего плачешь, мальчик!? Остался целым и неповреждённым? Да, так, ничто тебя не повредило, а ведь могло! Родители в целости? Целы, живы и здоровы, хотя могли и сгинуть… Должны были сгинуть… Так о чём плачешь? О сгоревшей келье? Малое время назад вы в паре сгорали, распределив роли: дому гореть от огня, а тебе — от любопытства. Вспомни, как хотел выяснить пустяковый вопрос: "загорится пальто из сукна немецкой шинели от жара горевшей родной кельи"? Чего жалеть старую монашескую келью? Ей за сто лет, это не дом, а труха… Да и не твой это дом был, чужой, в эти клоповники вас вселила "добрая советская власть рабочих и крестьян". Жаль кота? Так он уже старый, как и келья твоя, он бы и так умер, без огня… Но ты выл потому, что сгоревшая старая монастырская келья была для тебя родной — я продолжал выть, но тихо.

Понял: горе мужское, какого бы возраста не был мужчина — короткое, импульсное. "Сгусток горя"… "Квинтэссенция" горя, но не объёмистая посудина с горем, а всего столовая ложка: выплеснул её — и пошёл мужик "на поправку". Память о горе остаётся, но слёзы вылиты…Продолжал выть, но тихо…

"РежИ" и операторы! Кто возьмётся снять сцену? Буду консультантом на время съёмок за одну кружку пива в день.

Финальный кадр рекомендовал бы сделать так: в метрах пяти от пролома в стене из старинного красного кирпича, на очень хорошо прогретой пожаром земле сидит дохлого вида малый не полных восьми лет в зимнем пальто с "верхом" из сукна от немецкой шинели. Указанное одеяние обязательно должно на нём быть, без него никак нельзя, оно у него единственное. Спасительное пальто "на вырост". В конце лета. В жару. На пожаре. Всё остальное одеяние, что на нём имеется, даёт повод думать, что он только в этом и успел выскочить из горящего дома. Но это не так: всё, что на нём — это и есть всё его. В кадре показать, как тлеют остатки дома. Киношный дым и копоть в кадр не напускать! Не было тогда дыма, всё горело чистым и жарким пламенем! Откуда было взяться дыму? Столетние бревенчатые хижины при горении не давали дыма и горели жёлтым пламенем с температурой не меньшей, чем тысяча градусов по Цельсию! От кельи ничего не осталось, кроме угольев от тлеющих брёвен нижнего "венца" сруба. На эти тлеющие брёвна и смотрит мальчик не полных восьми лет…