Ковчег спасения. Пропасть Искупления - Аластер Рейнольдс

сквозняки, сновали крысы-уборщицы и слонялись беглые роботы. У «Ностальгии» всегда были свои капризы и хвори, как у большого старого дома.

Теперь корабль изменился – но, вполне возможно, сохранил все небезопасные места, болячки, неполадки и привидения. Однако над всем этим теперь встал единый дух, пронизывающий каждый кубический дюйм корабля. Где бы ни шли Хоури и Торн, они двигались внутри капитанского тела. Бренниген чувствовал их, а они – его, пусть капитанский взгляд и ощущался лишь исподволь, смутно и параноидально. Это и успокаивало, и одновременно тревожило. Вопрос заключался в том, на чьей стороне капитан.

Вряд ли даже Вольева знала ответ.

Постепенно Хоури узнавала уровень, по которому шла теперь. Он лишь немного изменился после капитанской метаморфозы. Коридоры остались сумрачными, неразборчиво-тусклыми, будто гравюра сепией в старой книге. В подвальном сумраке мерцали слабые желтые лампы – будто свечи на сквозняке.

Клавэйн привел в старый лазарет.

Он оказался низким, с глухими стенами. По углам громоздились медицинские роботы – их помощь пока не требовалась. В центре отсека стояла единственная кровать, окруженная стайкой приземистых диагностических приборов. На кровати лежала женщина: глаза закрыты, руки сложены на груди. Вокруг, будто северное сияние, – проекции биометрических данных.

Хоури подошла ближе. Сомнений нет, это старая подруга, Илиа. Но выглядела она так, будто подверглась жуткому и жестокому эксперименту по ускорению старости, отчего плоть присохла к костям, а кожа превратилась в сухую глянцевую пленку. Илиа выглядела поразительно хрупкой, будто могла рассыпаться в пыль от неловкого прикосновения. Ана не впервые видела ее на койке в лазарете. Вольева попадала сюда после перестрелки на поверхности Ресургема, когда ультра забирали оттуда Силвеста. Триумвир получила тяжелое, но не опасное для жизни ранение. А теперь как будто и не дышит вовсе. На вид – иссохший труп.

– Что случилась? – с дрожью в голосе спросила Хоури у беты.

– Я пока сам не знаю. Отключая меня, она была цела и невредима. А очнулся я уже в этом отсеке, и она лежала на койке. Машины стабилизировали ее состояние, но не более того. По большому счету она умирает. – Клавэйн кивнул на сполохи диагностики. – На войне я видел такие травмы. Илиа вдохнула вакуум. Должно быть, помещение, в котором она находилась, разгерметизировалось, но не настолько быстро, чтобы убить сразу. Холод, низкое давление – и в легких выросли кристаллы льда, разорвавшие альвеолы. Холод ослепил ее. Налицо и повреждения мозга, хотя они не затрагивают когнитивных функций. Трахея тоже повреждена, говорить Вольевой трудно.

– Но ведь она ультра, – произнес обескураженный Торн. – Ультра не умирают лишь потому, что вдохнули малость вакуума!

– На знакомых мне ультра она похожа мало, – возразил Клавэйн. – У нее нет имплантатов. Иначе бы она отделалась менее серьезными травмами. Самое меньшее, имплантаты защитили бы мозг. Похоже, ей была противна самая мысль о внедрении в себя инородных тел.

– И что же вы предприняли? – спросила Хоури, с подозрением глядя на бету.

– Ввел имплантаты. Меня попросили сделать все возможное, и я прибег к наиболее эффективному способу из тех, которыми располагал.

– Постойте-ка! Кто попросил?

Клавэйн поскреб в бороде:

– Честно говоря, я не уверен, что знаю ответ. Просто ощутил постороннее желание, подсказывающее, как поступить, – и понял, что должен подчиниться. Поймите, я компьютерная программа, не более того. Вероятно, меня кто-то заново загрузил и вмешался в процесс исполнения, заставив действовать определенным образом.

Хоури и Торн переглянулись – несомненно, подумали об одном и том же. Лишь капитан мог включить Клавэйна и добиться, чтобы он помог Вольевой.

Хоури содрогнулась, представив непрерывно следящий за нею взгляд.

– Клавэйн, уж не знаю, что вы собой представляете, но вам следует знать: Илиа скорее бы умерла, чем позволила ввести в себя имплантаты.

– Я в курсе. – Клавэйн беспомощно развел руками. – Но не сделать этого я не мог. Мой оригинал, будь он здесь, поступил бы именно так.

– То есть наплевал бы на принципы, которые она соблюдала всю жизнь?

– Если вам больше нравится такая формулировка, то да. Когда-то и со мной сделали то же самое. Я был тяжело ранен, но не желал никаких машинок в черепной коробке. Скорее бы умер, чем позволил внедрить их. Но моего согласия никто не спрашивал, и теперь я благодарен своим спасителям. Они дали мне четыреста лет жизни.

Ана посмотрела на лежащую женщину, а потом на копию человека, если не сохранившего триумвиру жизнь, то, по крайней мере, отсрочившего смерть.

– Клавэйн, да кто же вы? – растерянно пробормотала Хоури.

– Сочленитель, – ответил тонкий, дрожащий, едва слышный голос. – К его советам лучше прислушиваться, он всегда знает, что говорит.

Лежащая на кровати женщина не шелохнулась. Единственным признаком того, что она вдруг пришла в сознание, было изменение биометрических данных.

Хоури сдернула с головы шлем. Призрак Клавэйна исчез, сменившись проволочным роботом. Ана опустилась на колени у кровати, уронила шлем на пол.

– Илиа?

– Да, это я… – Ответ – будто шорох сыплющегося песка.

Ана заметила, как дрогнули губы триумвира, но голос исходил не из ее рта, а сверху, с потолка.

– Что случилось?

– Попала под выстрел…

– Мы видели, что корпус поврежден. Это тот самый выстрел?