Паломничество на Землю - Роберт Шекли

– Понимаю, – пробормотал Лэниган. – И я?..

– Да, Том. С вами то же самое. Вы хотите, чтобы я доказал, что реален этот мир, а тот ваш ночной – вымысел. Вы откажетесь от своей фантазии, если я вам представлю необходимые доказательства.

– Совершенно верно!

– Но видите ли, я не могу их представить, – закончил Сэмпсон. – Природа мира очевидна, но недоказуема.

Лэниган задумался.

– Послушайте, доктор, я ведь не так болен, как тот парень с секретным радио?

– Нет. Вы более разумны, более рациональны. У вас есть сомнения в реальности мира; но, к счастью, вы также сомневаетесь в состоятельности вашей иллюзии.

– Тогда давайте попробуем, – предложил Лэниган. – Я понимаю сложность вашей задачи; но клянусь: буду принимать все, что смогу заставить себя принять.

– Честно говоря, это не моя область, – поморщился Сэмпсон. – Здесь нужен метафизик. Не знаю, насколько я…

– Попробуем, – взмолился Лэниган.

– Ну хорошо, начнем… Мы воспринимаем мир через ощущения и, следовательно, при заключительном анализе должны руководствоваться их показаниями.

Лэниган кивнул, и доктор продолжал:

– И так, мы знаем, что предмет существует, поскольку наши чувства говорят нам о его существовании. Как проверить точность наших наблюдений? Сравнивая их с ощущениями других людей. Известно, что наши чувства не лгут, если чувства и других людей говорят о существовании данного предмета.

– Таким образом, мир – всего лишь то, что думает о нем большинство людей, – после некоторого раздумья заключил Лэниган.

Сэмпсон скривился.

– Я тоже предупреждал, что сила в метафизике. Все-таки мне кажется, что это наглядный пример.

– Да… Но доктор, а предположим все наблюдатели ошибаются? Предположим, что существует множество миров и множество реальностей. Предположим, что это всего лишь одно произвольное существование из бесконечного числа возможных. Или предположим, что сама природа реальности способна к изменению, и каким-то образом я его воспринимаю?

Сэмпсон вздохнул и машинально пристукнул линейкой маленькую зеленую крысу, копошащуюся у него под полой пиджака.

– Ну, вот, – промолвил он, – Я не могу опровергнуть ни одно из ваших предложений. Мне кажется, Том, что нам лучше обсудить сон целиком.

Лэниган поморщился.

– Я бы не хотел. У меня такое чувство…

– Знаю, знаю, – заверил Сэмпсон, отечески улыбаясь. – Но это прояснит все раз и навсегда, разве нет?

– Наверное, – согласился Лэниган. Он набрался смелости и выдохнул: – В общем, начинается мой сон…

На него налетел страх. Он почувствовал неуверенность, слабость, ужас. Попытался подняться с кушетки. Нависшее лицо доктора… блеск металла…

– Расслабьтесь… Успокойтесь… Думайте о чем-нибудь приятном…

Затем Лэниган, или мир, или оба – отключились.

Лэниган и (или) мир пришли в себя. Возможно, время шло, а возможно, и нет. Все, что угодно, могло случиться, а могло и не случиться. Лэниган сел и посмотрел на Сэмпсона.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Сэмпсон.

– Отлично, – сказал Лэниган. – Что произошло?

– Вам стало плохо. Ничего, все пройдет.

Лэниган откинулся на спинку и постарался успокоится. Доктор сидел за столом и что-то писал. Лэниган с закрытыми глазами досчитал до двадцати и осторожно открыл. Сэмпсон все еще писал.

Лэниган огляделся, насчитал на стенах пять картин. Внимательно изучил зеленый ковер и снова закрыл глаза. На этот раз он досчитал до пятидесяти.

– Ну, может быть, теперь можете рассказать? поинтересовался Сэмпсон, откладывая ручку.

– Нет, не сейчас, – ответил Лэниган. (Пять картин, зеленый ковер.)

– Как хотите, – развел руками доктор. – Наше время заканчивается. Но если вы подождете в приемной…

– Нет, спасибо, пойду домой.

Лэниган встал, прошел по зеленому ковру к двери, оглянулся на пять картин и лучезарно улыбающегося доктора. Затем вышел через дверь в приемную, через приемную и наружую дверь в коридор к лестнице и по лестнице.

Он шел и смотрел на деревья с зелеными листьями, колышущимися слабо и предсказуемо. Было транспортное движение – чинно, в одном направлении по одной стороне, а в другом – по другой. Было небо – неизменно голубое.

Сон? Лэниган ущипнул себя. Щипок во сне? Он не проснулся.

Он закричал. Воображаемый крик? Он не проснулся.

Лэниган находился в мире своего кошмара.

Улица на первый взгляд казалась обычной городской улицей.

Тротуар, мостовая, машины, люди, здания, небо над головой, солнце в небе. Все в норме. Кроме того, что ничего не происходило.

Асфальт ни разу не вскрикнул под ногами. Вот возвышается Первый национальный городской банк; он был здесь вчера, что само по себе достаточно плохо; но гораздо хуже, что он наверняка будет здесь завтра, и через неделю, и через год. Первый Национальный городской банк (основан в 1892 году) чудовищно лишен возможности превращений. Он никогда не станет надгробием, самолетом, костями доисторической живности. Он неизбежно будет оставаться строением из бетона и стали, зловеще настаивая на своей неизменности, пока его не снесут люди.

Лэниган шел по застывшему миру под голубым небом, дразняще обещающим что-то, чего никогда не будет. Машины неумолимо соблюдали правостороннее движение, пешеходы переходили дорогу на перекрестках, показания часов в пределах нескольких минут совпадали.

Город где-то кончался. Но Лэниган знал совершенно точно, что трава не растет под ногами; то есть, она растет, безусловно, но слишком медленно, незаметно для чувств. И горы возвышаются, черные и угрюмые, но гиганты замерли на полушаге. Они никогда не промаршируют по золотому (или багряному, или зеленому) небу.

Сущность жизни, как-то сказал доктор Сэмпсон, изменение. Сущность смерти – неизменность. Даже у трупа есть признаки жизни, пока личинки пируют на слепом глазе, и мясные мухи сосут соки из кишечника.

Лэниган осмотрел труп мира и убедился, что тот окончательно мертв.

Лэниган закричал. Он кричал, пока вокруг собирались люди и глядели на него (но ничего не делали и ни во что не превращались), а потом, как и полагалось, пришел полицейский (но солнце не изменило его форму), а затем по безнадежно однообразной улице примчалась карета скорой помощи (на четырех колесах, вместо трех или двадцати пяти), и санитары доставили его в здание, оказавшееся именно там, где они ожидали, и было много разговоров между людьми, которые и оставались сами собой, в комнате с постоянно белыми стенами.

И был вечер, и было утро, и был первый день.

Шекли Роберт

Вечность

Роберт ШЕКЛИ

ВЕЧНОСТЬ