Рождение легиона - Gedzerath

– «Ах вот в чем тут дело…» – несмело улыбнулась я, поглаживая голову успокаивающегося супруга – «Ревнуешь? Ну что ж, по крайней мере, у меня есть шанс, что ты меня не бросишь».

– «Да как ты…».

– «Шучу, милый, шучу. Просто поверь, что мы с тобой одни на этом свете, и кроме нас, в целом мире нет никого, кто может встать между нами» – прошептала я.

– «Ti – prizvaniye moje,Chto mi delayem vdvoyemNam nevajno,Lish by bily vmeste – ti I ya.Jenskoye schastye – byl bi myliy ryadomNu a bolshe nichego ne na-ado!».[107]

– негромко пропела я слова какой-то старинной, глупой песенки. Настороживший уши пегас вслушивался в слова чужого, наверняка, такого странного для него языка, и в моей душе постепенно разросся теплый огонек, согревающий меня ощущением маленького счастья. И все, что для этого было нужно – просто лежать и тихонько напевать старинный, глупый романсик тому, кого ты полюбила больше, чем саму себя.

– «Я даже и забыл, как ты у меня замечательно поешь. Но что же нам теперь…».

– «Просто поверь, что я – это я. Дух всего лишь живет во мне, иногда выражая свое отношение мыслями, ощущениями, и никогда, слышишь – никогда не вмешивается в нашу личную жизнь. Я едва смогла дозваться его тогда, в поезде. Поэтому выброси из головы эти глупые мысли, или… Или тебе все эта сцена с душем покоя не дает, а? Помнится, тогда ты ни капли не смущался тем, что нас было трое!».

– «Ну вот, опять завелась?» – прикрыв глаза, пегас медленно начал двигаться, наползая на меня сверху, словно злобный кусок мрака с горящими потусторонним светом глазами. Расслабившиеся было от долгой неподвижности в гипсе крылья, свисавшие вдоль его боков большими, кожистыми простынями, вновь вздрогнули и поползли вверх, когда теплый, шерстяной нос аккуратно пошел вверх по моему животу – «Ну, теперь я просто обязан буду учинить тебе допрос с пристрастием! Ну-ка, ну-ка, где тут у нас эта мелкая, крикливая, да еще и одержимая чем-то кобылка?».

– «Спокойнее, мой дорогой, спокойнее – я уже не маленькая, чтобы играть в эти ролевые игры!» – хрюкнула я от смеха, отбиваясь от наползающего на меня мужа, уже щелкавшего своими острыми зубами по моей шее, исходившей миллионами приятных мурашек от этой опасной ласки – «Эй, не наваливайся уже так, манья… Хммммм… Ооооххх тыыыы! Кажется, кто-то тут вновь очень рад меня видеть, а? Ну что же, давай посмотрим, сколько еще раундов выдержит эта земнопоньская кровать!».

– «Бууурррп?!».

Резко открыв глаза, я села в кровати, судорожно прижимая к груди легкую простыню. Что-то явно было не так, что-то было…

– «Милая, что случилось?» – приоткрыв блеснувший желтым светом в полумраке спальни глаз, поинтересовался Графит.

– «Бууэээррп?!!».

Стремительно соскочив с протестующе скрипнувшего ложа, я едва не покатилась носом по полу, споткнувшись о свесившийся на пол хвост мужа, но удержавшись на ногах и издавая странные, потусторонние звуки, бросилась по лестнице вниз, слыша в спину задумчивое хмыканье пегаса. Вихрем проскакав по двум этажам нашего раздавшегося домика, я выскочила на задний двор и уже на трех ногах, лихорадочно зажимая четвертой рот, с грохотом влетела с небольшую кабинку с лаконичной буквой «К», где и скорчилась над длинной седушкой с пропиленным в ней прямоугольным отверстием.

– «БУУУУУЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭ!».

– «Мне кажется, твои вчерашние посиделки с этой фермершей не ограничились принятием чая, правда?» – очень проницательно проворчал Графит, царапая меня взглядом из-под наброшенной на спину простыни. Репозиция[108] прошла успешно, покалеченные кости срослись как должно, и совсем скоро пегас должен был снова встать на крыло, но последствия страшных травм еще давали о себе знать долгими, ноющими болями и ознобом, периодически сотрясающим каждое его перепончатое крыло. Кутаясь во что-нибудь теплое, пегас молча страдал, пережидая неприятные последствия нашего «приключения», и общаться с ним в эти моменты становилось просто невозможно – милый начинал бухтеть, грубить, скулить и плакаться как на несправедливое мироустройство вообще, так и на мое подлое безразличие к страданиям его чуткой и возвышенной натуры в частности. Отреагировав сначала довольно бурно, я вскоре привыкла, а потом даже начала получать какое-то извращенное удовольствие от этих кратковременных эпизодов слабости, позволяемых себе мышекрылым пегасом, на время прекращавшего строить из себя непоколебимого героя древних поньских преданий и тихо скулившего под теплым пледом, пока я, прижавшись к его спине, осторожно массировала подживающие косточки крыльев, растирая по ним приготовленную Бабулей мазь из лопуха. Но в это утро мое настроение совсем не располагало к выслушиванию нотаций и нравоучений.

– «Можно подумать, я тебя не приглашала!» – слабо простонала я, обессилено откидываясь на кровать и прикладывая к голове прохладную подушку. Рвота была скудной, но я еще долго сотрясалась в бесплодных позывах и тошноте над не самым ароматным отверстием клозета – «И вообще, сидром отравиться вряд ли возможно, знаешь ли!».

– «Можно подумать, это меня сейчас полоскало над нужником» – скорчил морду пегас, вновь прикрывая глаза в знак того, что разговор продолжать он не намерен – «Больше никаких посиделок, раз разучилась пить, Скрапс!».

«Разучилась пить, х-ха! Это кто бы говорил! Можно подумать, что стоит мне только заболеть, как я тут же должна лишиться всех немногих радостей, оставшихся мне в этом недоразвитом мире! Компьютера нет, интернета нет, игр нет... Шашлыков и водки, кстати, тоже нет! Неудивительно, что осталось только и мучиться язвой или гастритом!» – сердито думала я, спускаясь к завтраку в гостиную. Наша увеличившаяся семья, к видимому удовольствию Бабули, перестала влезать за небольшой, квадратный стол на теплой кухне, и к моему возвращению из Обители, Дед сколотил большой и длинный, прямо-таки богатырских размеров стол, упиравшийся в пол гостиной своими большими, колонноподобными ногами. Года, а может, и отсутствие таланта, не позволяли старому земнопони украсить всю изготовленную им мебель искусной резьбой, но зато каждый стул, каждая полочка и даже ножки монументального стола могли похвастаться красивыми, плавными формами, полученными под копытами Деда, целыми днями неторопливо вертевшего задней ногой уже не новый токарный станок. Похоже, старик поздно нашел свое истинное призвание краснодеревщика[109], мало сходного с его меткой в виде сломанного копья, и даже вечно бухтящая на него Бабуля, лишь стоило усталому старичку задремать у своего любимого стола, подсаживалась под бочок к своему супругу и с трогательной нежностью, осторожно, поглаживала его по плечу, периодически касаясь копытом полированной столешницы. За время коротких набегов домой, я часто сидела возле его широкой поверхности, неторопливо прихлебывая малиновый чай и наслаждаясь едва заметным, не выветрившимся и за полгода, запахом полироли, пока мои старики ворчали друг на друга, предаваясь неторопливым вечерним занятиям.