Невозвращенцы - Михаил Черных

В надвигающихся сумерках он рискуя жизнью, почти по памяти, бросился в болото, стараясь перебраться через него до того, как появятся преследователи. А после того, что он совершил — а в деревне не было более страшного преступления, чем поджог, утонуть в болоте было бы даже предпочтительнее, чем попасться в руки своим бывшим соседям.

К середине ночи Ярослав преодолел болото и не останавливаясь пошел вперед вглубь леса. Погоня на следующий день вернулась в деревню ни с чем.

Глава 58

Ярославу пришлось гораздо хуже всех из их четверки. Судьба сама так или иначе решила судьбу остальных, а вот Ярославу была предоставлена полная свобода. Эта свобода, к которой так стремятся все люди, особенно к западу от границ России. Эта свобода, когда ты никому ничего не должен, но и тебе никто не обязан, когда ты сам можешь решать куда идти, но это же и означает, что тебе некуда возвращаться, когда ты сам выбираешь себе меню, но часто выбор стоит между «есть нечего» и «совсем нечего»…

Все лето Ярослав скитался по лесам, стараясь идти на юго-запад — подальше от приютившей его деревне. За последний год он многому научился, многое узнал об окружающем мире и отношениях в нем, но все равно в чем-то оставался все тем же наивным парнишкой, одна история с Замятней чего стоит. «Б…! Всю жизнь на одни и те же грабли наступать приходится…».

Дорога оказалась все также тяжелой. Несмотря на все приобретенные навыки, через месяц Ярослав опять выглядел как последний бомж. Города обходил стороной, не заходя в них, деревни, дома в которых стояли обычно по обе стороны дороги старался проскользнуть незаметно, скрывая лицо под капюшоном. Иногда ему подавали из жалости, «На Роси от голода не умирают», иногда ему удавалось подработать — дров там поколоть в трактире, или прополоть или прокопать что-то, в этом случае ему удавалось на день-два остановиться, помыться и поесть нормальной пищи. Но работа кончалась, и опять начиналась дорога.

А еще он боялся, боялся, что догонят, боялся что сожгут, как колдуна… А еще ему было очень стыдно. Стыдно за то, что он совершил, стыдно за то, что из-за трусости он обрек на суровую зимовку своих соседей, обрек их на нищету. Стыдно, стыдно, стыдно. Тот, то придумал поговорку «Стыд не дым, глаз не выест», явно знал, что это такое, стыд. Ему не понять было, что еще как выест, как тяжело это — есть изнутри самого себя…

Несмотря на стыд и страх, свои исследования он не прекратил, но занимался ими теперь только вдали от людей. Подходя к деревне или к городу он перекрывал незримый ручеек силы, становясь совершенно обычным человеком.

Прошел июль, август, липец и сержень, как их тут называли, на носу был сентябрь-вересень, а там уже и недалеко и заморозки, снег… Следовало решить вопрос с зимовкой, но где и как?

Первые сентябрьские заморозки Ярослав встретил в лесу. Лес этот принадлежал, чего бродяга конечно не знал, уже Великому Княжеству не Новогородскому, а Суздальскому. Странствуя третий месяц Ярослав пересек номинальную границу между княжествами, а пару недель назад обошел стороной огромный город, который и был Суздалем. Стараясь отходить от проторенных дорог он шел по маленьким тропинкам, на которых почт не встречалось людей.

— Б…! Ну какого…! — громко сказал Ярослав, встал и выбрался из кустов. Косуля подняла голову, сорвалась с места и быстро скрылась среди деревьев. Очередной раз потерпев неудачу в попытке с помощью своей темной силы приманить себе обед Ярослав со всей силы пнул дерево ногой, обутой в крепкие сапоги. Намучавшись шастая по лесу в прошлый раз Ярослав, как только у него появились доходы, сразу же заказал в деревне у одного мастера себе обувку. За сущую мелочь тот сшил отличные кожаные сапоги, мягкие, точно по ноге. Даже сейчас, когда остальная одежка приходила в негодность, сапоги были в отличном состоянии и прекрасно защищали ноги.

Внезапно Ярослав затих и напрягся. Легкий ветерок донес до него слабый запах дыма. Очень вкусного дыма — где-то недалеко коптили мясо. Уже почти месяц сидевший на грибной, ягодной и изредка рыбной диете он потерял голову. Ведомый своим носом парень прокрался через подлесок и оказался на опушке леса. Спрятавшись в кустах он уставился на небольшую деревушку. В отличие от всех других виденных, эта была окружена прочным тыном, что говорило о приближении к действительно опасным местам — у крестьян всегда полно других забот, кроме как возводить ненужные укрепления. Ворота, однако, были раскрыты и сквозь них совсем близко к опушке леса подобрались дурные куры. Людей было не видно, деревня казалась вымершей, даже кукушка прокуковала совсем рядом, показывая что людей нет.

Рот Ярослава и так переполненный слюной от изумительных запахов копченого мяса при виде этих кур сжался в судороге. Воображение нарисовало ему дивную картину, как одна-две курочки крутятся на вертеле над угольками, как сдобренные диким чесноком, луковицы которого по случаю набрал себе в котомку Яр, кладутся на большой лист лопуха, как течет по рукам ароматный сок, и как приятно это мясо на вкус.

Осторожно, буквально на четвереньках, чтобы не спугнуть, Ярослав стал подкрадываться к домашней птице. Глупые никак не реагировали на чужого человека, а когда Ярослав стал сыпать вниз собранную в горсть землю вниз, те даже сами рванули к нему, надеясь на кормежку.

— Будет, будет кормежка, — шептал Ярослав. — Только не вам, а вами…

Быстрое движение руками, и вот первая курица забилась в руках. Рывок — и добыча лежит со свернутой шеей. Куры брызнули в сторону, но Ярослав знал, что стоит немного подождать и они опять подойдут к нему. Но не успел он предаться очередным приятным мыслям о сытном ужине, как сильнейший удар в спину швырнул его лицом на землю.

— Тать! Грабитель! Глядите! — орал старый седой дед, держа в своих не по стариковски сильных руках жердину чуть ли не больше своего роста. — Смотрите люди!

Опрокинутый Ярослав зашевелился, но за это получил пару пинков и толчок жердиной под ребра. Видя, что дед не успокоится, пока не поймет, что пойманный не опасен, парень привстал на коленях и вытянул над головой руки, стараясь одновременно абстрагироваться от ноющей боли в свежих синяках и одновременно сдержать в узде забившуюся глубоко внутри темную силу.

— Курятинки захотел, лапы тянешь? — дед его позы не понял, и со всей силы перетянул своей дубиной по так удобно выставленным рукам. Взвыв от боли Ярослав опустил руки и тут же получил сильный удар по голове.

Реальность подернулась ватой. Набежали какие-то люди, схватили Ярослава и утащили в деревню. Пытаясь сопротивляться парень смог выдернуть одну ногу и пнуть одного из своих противников, судя по глухому стону — больно. Расплата последовала сразу же: еще один удар, и реальность окончательно померкла.

В сознание его привело вылитое на голову ведро воды. Был уже темно, и вокруг горели факелы. Лежал во дворе богатого дома, вокруг столпились все мужчины деревни, а из-за штакетника забора торчали любопытные женские и детские головы. Барахтаясь в луже парень невольно стал прислушиваться к рассказу старика, который предназначался здоровому мужику, видимо деревенскому старосте.

— … Вот, как знаешь, меня сегодня поставили слушать Птенца. — Птенцом судя по всему был стоявший рядом молодой вихрастый парнишка лет семи с таким острым и длинным носом, что действительно походил на птичьего детеныша. — Как Птенец знак подал, так я сразу же выглянул. Гляжу, значиться, а этот курей наших сманивает. Ну я пока скрадывался, так он мою любимицу, мою Пеструшку поймал, и шею ей свернул. Ну тута я уже осерчал, дрын схватил, и как огрею его по спине. «Курятинки захотел», кричу. Он этого, упал, да зашевелился, а потом лапы то свои загребущие, как вытянет. Ну так я ему по рукам, по рукам! Курятинки захотел…

— Ну а за что вы его так…

— Дык пока его вязали, он, вона, засветил как в пузо Первенцу. Мы его и помяли чуток за это… Курятники захотел…

— Ясно, — подумав произнес староста и внимательно рассмотрел отощавшего Ярослава. — По Правде, вина его доказана, видаки присутствуют. По той же правде следует вздернуть татя на ближайшей ветке, чтобы видом своим он отваживал других лихих людишек.

Ярослав в полнейшем охренении поперхнулся криком. «Ничего себе у них законы! За курицу — на веревку.» Но к счастью для Ярослава, староста свою речь продолжил.

— Но Боги наши милостивы к нам, детям Их, и нам следует стараться быть такими же. Не принес особого урона тать, нету на нем крови. Да и видно, что с голоду он это, а не ради барыша али наживы. Так что я, тиун княжеский, решаю отпустить этого человека, — в толпе послышался ропот, который правда стих после того, как тиун закончил, — но до конца вересеня он пусть у нас свое отработает. Развяжите его.