Иктанэр и Моизэта - Жан ля Ир

— Моизэта, мой ум просветлел ослепительным светом. Я все вспомнила и могу говорить. Вы меня слушаете, Моизэта? Понимаете?

— Да, я вас слушаю и понимаю.

— Хорошо! Слушай-же! Я хочу тебе рассказать… Хочу воспользоваться этим просветлением… В эту ночь я внезапно проснулась от ужасного сновидения. И этот свет, который окружает меня сейчас, весь был в моем сознании. Я пережила всю мою жизнь, жизнь страданий и слез. Я думала о тебе, Моизэта… о тебе, которую припомнила, что видела два раза за эту долгую ночь, как два просвета. И я обещалась рассказать тебе об этой жизни, чтобы ты, невинная и чистая, помолилась за меня Богу. Слушай же! Я должна торопиться. Я хочу, чтобы ты узнала все раньше, чем я впаду в это ужасающее помрачение, в котором я гибну и умираю… Моизэта, я хотела спросить тебя: где мы точно находимся, кто ты сама, в чьих руках я нахожусь, что это за остров Затерянный и почему всякий раз, когда пробуждается мое сознание, солнечный свет заменяется искусственным светом этих шаров?

— Мадам…

— Нет! Не говори ничего! Все равно! Я уже осуждена ничего не видеть и ничего не слышать целыми месяцами, долгими месяцами помрачения, и если мое зрение, мой слух и мой ум мне возвращаются лишь на мимолетный срок после таких долгих промежутков… Все равно! Но раньше, чем угаснет мой сегодняшний свет, я расскажу тебе, расскажу…

— Мадам, — умоляюще прошептала Моизэта с глазами, полными слез.

Возрастающее возбуждение, охватывавшее Марту, ее пугало. Но та, находясь в моменте сознания, поняла это мучительное впечатление Моизэты. И, собрав все свои силы, внезапно успокоилась и с улыбкой, печальной и ласковой, проговорила:

— Не бойся меня, Моизэта, и слушай. Я должна спешить и расскажу тебе без объяснений мою жизнь. Это будет недолго. Надеюсь, Бог мне поможет в этом. А после ты подумаешь обо всем и помолишься за меня.

— О, я вам это обещаю, — воскликнула Моизэта в порыве искреннего чувства.

— Благодарю! Слушай-же! В тот год, когда была красная комета, — иначе я не знаю, когда все это было, — я была такой-же молоденькой девушкой, как ты…

— Как!.. — наивно воскликнула Моизэта: — мне только восемнадцать лет, и я много раз слышала, что красная комета являлась именно в год моего рождения.

— А, — простонала Марта, — сколько должна была я перестрадать и переплакать, чтобы стать такою, какою ты меня теперь видишь! Значит, мне только тридцать шесть лет… а я должна казаться старой, старой… Но оставим это. Слушай-же меня скорей, Моизэта.

— О, я слушаю! — вся встрепенулась девушка.

— Да… И вот восемнадцать лет тому назад я встретила одного молодого человека, которого с тех пор я больше не видела. Он был студентом в одном из южных городов Франции, где я гостила два месяца у моей подруги… Еще не зная, что такое любовь, я его полюбила. И он — меня, или делал вид, что любит. Я дала себя увлечь. И тогда он исчез. Я была в отчаянии. Вернувшись в мою семью, я, увы, уже носила в себе плод моего греха… На исповеди у нашего сельского священника я покаялась во всем, кроме имени моего любовника. И священник сжалился надо мной. Под лояльным предлогом он устроил так, что моя семья отпустила меня побыть в монастыре, и там я произвела на свет младенца — сына! Но для сохранения чести моей священник заставил меня обещать ему, что я откажусь от этого ребенка и никогда его не увижу… И он его взял и унес неизвестно куда…

— И вы никогда его больше не видали? — спросила Моизэта, вся бледная от волнения.

— Нет! И за это Бог наказал меня больше, чем за самый грех. Но слушай! Вернувшись в семью мою, мне пришлось оплакивать две потери: моего любовника, которого, несмотря на то, что он покинул меня, я все-таки любила, и — моего сына, которого я тем более любила, что сама покинула…

— Боже, как должны были вы страдать, — проговорила Моизэта, с глазами блестевшими от слез.

— Увы! Это еще был пустяк сравнительно с тем, что меня ожидало потом.

Марта вздрогнула при одном воспоминании о всем пережитом ею, но с нетерпением продолжала:

— Слушай же меня, Моизэта! Украдкой я плакала о моем любовнике и о сыне. Может быть я еще смогла бы жить с этим обоюдоострым кинжалом в сердце, если бы хотя что-нибудь слышала о любовнике и о сыне. Но я так и не узнала, что случилось с моим ребенком, так как священник раз навсегда отказал мне разъяснить его судьбу… А затем он покинул наш приход и был заменен другим священником, который тоже мне ничего не открыл, и я догадываюсь, что он был заодно с первым. Но если было все для меня тайной в судьбе моего ребенка, зато не так было с его отцом… Во всяком случае, прошли годы и годы — сколько? Я уж и не знаю теперь — пока что-нибудь стало известно о судьбе моего кратковременного любовника… Я знала его имя; его шептали мои губы всякий раз, когда жизнь моя становилась мне в тягость. И это имя, Моизэта, я однажды видела в газетах. Мой Шарль оказался великим ученым; он сделал изумительное открытие в области электричества… И тогда луч радости проник в мое сердце. Увы! Ему суждено было превратиться в отравленную стрелу! Любовник мой разделял слишком передовые взгляды… он был анархист… И несколько времени спустя газеты возвестили, что Шарль одним ударом убил в Париже одного императора, короля и знаменитого генерала. И все это благодаря тому же самому открытию, от которого я ждала для него только славы! О, как я поглощала эти печатные строки, которые каждое утро терзали мои раны! Шарля судили и приговорили… к смерти.

— О, мадам! — простонала Моизэта, со слезами в голосе.

— Слушай же! Слушай! Это еще не все! Я хотела покончить с собой! И сказала себе, что в день казни Шарля я убью себя… И я, которая исповедывалась каждую субботу, теперь притворялась больной, чтобы не ходить в церковь и не поддаться искушению во всеуслышание поведать о моих страданиях, не произнести имени моего любовника заместителю, другу и сообщнику того священника, который отнял у меня моего сына… Каждое утро мне приносили газеты… Наконец, я прочла: «Завтра казнят»… День и ночь я провела в мучительном лихорадочном ожидании… О, какой это ад! И на утро!..

Несчастная остановилась. А Моизэта, вся в слезах, захлебываясь от рыданий, впилась в нее глазами и схватила ее руки… И дыхание обеих женщин сливалось в тяжком молчании, воцарившемся в комнате.

— И на утро, — заговорила снова Марта, упавшим, едва внятным голосом, — я узнала, что Шарль бежал, скрылся, избег эшафота… И с этих пор, Моизэта, и началась для меня эта ужасная, смертоносная ночь, которую время от времени пронизывают просветы сознания.

От возбуждения, волнения, удивления, от беспокойства и даже от счастья я потеряла рассудок. И с этих пор я больше не знаю, ничего не знаю: ни что со мной сделали, ни что это была за страна, где я видела деревья и цветы, ни что за Затеряннный остров, ни даже, кто ты сама, Моизэта? Ничего.