Downшифтер - Макс Нарышкин

Забыв о жажде, я рассматривал теперь ГУМ как объект, который требовал немедленного вмешательства креативной мысли.

Вот здесь, в центре зала, я организовал бы выпечку булочек…

Их будут печь прямо на глазах у покупателей и тут же давать попробовать тем, кто покупать не хочет… Они видят сам процесс, он их завораживает, а нет ничего волшебнее, чем выпечка хлеба. Нет, есть! Бесплатная выпечка хлеба — вот что еще волшебнее. За бесплатным хлебом сюда будут заходить даже те, кто шел мимо ГУМа за отремонтированным в Доме быта чайником. Они все соберутся здесь, в центре зала магазина… И останется лишь развести их по отделам.

И — запах кофе. Только — кофе! Ароматный, струящийся по отделам, точащий слюну аромат на втором этаже… С горячей булочкой в руке, наверх, к чашечке дымящегося кофе… к товарам народного потребления, которые в голодный год за сто блинов не впаришь даже олигофрену… К вилам, дверным засовам, поплавкам… Я их ни одного не выпущу. Всем, кто купит набор из трех рыхлителей, я подарю четвертый бесплатно. И хер они догадаются, что в стоимость трех входит и четвертый…

Кофе — это наркотик, стимулирующий мозговую деятельность. Вряд ли кто догадывается, что при помощи кофе можно заставить человека купить вожжи. Это чуйня, что нет коня. Из вожжей можно изготовить замечательные качели для детей. Но, самое главное, запах кофе умиротворяюще действует на детей. Кто не знает, тому нечего делать в отделах по продажам. Сначала никто не замечает, что дети успокаиваются в ГУМе, а потом срабатывает подкорка. Мамы машинально тащат детей в ГУМ, где есть игровой уголок с няней, освобождающий покупательский потенциал мам от необходимости отвлекаться на капризы малышей, и там, передав уже привыкших к игрушкам детей, начинают делать… что? Ну, не стоять же на месте, понятно…

Ощущение домашнего комфорта, симфоническая музыка… Никто потом не осудит, что булочки стали платными, главное, кофе по-прежнему халявен.

Вас просили когда-нибудь в торговом зале, офисе или бутике скоротать время за чашечкой кофе? Проведите эксперимент. Скажите, что гипертоник, и попросите приготовить зеленый чай. Если вам таковой принесут так же быстро, как собирались быстро приготовить кофе, значит, президент этой компании уже с ног сбился в поисках толкового креативного директора. Я же готов биться об заклад, что в девяти случаях из десяти на ваших глазах секретарша отупеет от беспомощности.

Кофе с просьбой подождать — тот же опий, которым знахари из Перу поят клиентов перед тем, как начать бить в бубен. Выпил, послушал — и вот тебя уже можно водить по лабиринтам маркетинга и загружать по полной программе. И, потом, психика русского человека повернута таким образом, что выпить кофе и уйти ни с чем означает свинскую неблагодарность. Хозяев нужно обязательно отблагодарить, а отблагодарить можно (и это единственный способ, понятный визитеру) покупкой. Мы, русские, кофе пили не все и не всегда. И потому, когда нам подносят чашечку, извиняясь и прося подождать, мы, потомки не обязательно дворян, воспринимаем это едва ли не как царский жест. И через минуту за чашку «Нескафе», где кофе от силы на четверть, готовы платить сумасшедшие деньги.

Я говорю не о деревне, где Фома хотел стать бизнесменом. Я рассуждаю о городках с населением в несколько десятков тысяч человек. И уж вовсе не упоминаю, чтобы не выглядеть резонером, Москву и Питер.

Купив воды, я вышел из ГУМа, немного осуждая себя за выползшего из-под личины изгоя специалиста по маркетингу. Ничего, это скоро пройдет. Нет такой болезни, которая отступала бы сразу, как нет лекарства с мгновенным действием.

Все пройдет. Главное, что я уже думаю об этом.

В «Макдоналдс» порцию картошки фри продают за 50 секунд и 79 центов. Если я найду в стакане волос, мне выдадут карточку постоянного клиента с десятипроцентной скидкой. Если процесс займет 55 секунд, продавщицу уволят. Признаться, все это немного раздражает.

Накрашенная, как злодейка из «101 далматинца», стерва продавала мне бутылированную минеральную воду стоимостью 43 цента 8 минут 20 секунд. Нужно было идти за бутылкой на склад, потому что я, пидор приезжий, отказался брать ту, что на витрине, с предусмотренным технологией изготовления появившимся «со временем» на дне осадком. Я уверен, что по пути она успела и покурить, и перепихнуться с кладовщиком, и почесать бутылкой под мышкой.

Это не креативный маркетинговый прием, именуемый «эффектом бабочки». Это нормальное поведение разрисованной, как скво ирокеза, советской продавщицы.

Слава богу, наконец-то я оказался в мире, в который так рвался…

Если бы она меня еще и облаяла, я был бы окончательно счастлив.

До поликлиники Костомарова, что на Центральной улице, в километре от нужного мне адреса, я добрался часам к двенадцати. Игоря на службе не оказалось, он обещался подчиненным прибыть к двум, и это время я потратил на то, что сидел на набережной реки, швыряя в воду камушки.

Курение вызывало по непонятным причинам рвоту и головокружение, купленное в магазине ситро не лезло в горло — словом, я чувствовал себя как недоумок, дорвавшийся вчерашней ночью до бесплатного портвейна и коньяка. Смешать, но не взбалтывать… Бонд знал, что делать. Если меня сейчас взболтать, то не поздоровится, верно, не только мне, но и речке и уткам, изображающим здесь целомудренность природы периферийной части России.

Дважды попытавшись прикурить, я дважды отказывался от этого намерения. Лимонад выбросил в кусты. В голове хороводом бродили и пели заунывные песни казачки, причем я их даже видел, во рту стоял устойчивый привкус ацетона. Просидев в полном отчаянии и испытывая недюжинную жалость к себе около часа, я вдруг с ужасом понял, что надвигается страшное.

Волны уже не рябили в глазах, а выписывали правильно очерченные линии. Стоящий на том берегу жилой дом вдруг вырос до невероятных размеров и рухнул в реку.

Схватившись рукой за склизкую землю, я неловко вскочил и закрыл лицо руками.

Мне не хотелось в это верить, но увиденное мною ночью снова повторилось…

Очень хорошо, что я был в безлюдном месте парка, где свидетелем моего агонизирующего приступа были только утки и шуршащие над головой ветви берез…

Когда я вернулся в реальность, то обнаружил, что лежу на пожухлой траве и одежда моя сплошь залеплена желтыми сердечкообразными листьями берез. Голова уже не болела, но от одного только воспоминания о том, как дом напротив меня вырос до неба и вдруг обрушился под хохот окружавших меня и его людей в реку, вздыбив ее и осушив, я почувствовал дрожь и озноб…

Дом рухнул, обрушивая в волны тысячи кубометров блоков, бетона и камня. От этого неожиданного насилия над мирной стихией в небо взмыла огромная волна… Она обнажила дно водоема, взметнулась в снова ставшее багровым небо, и все это месиво из строительных отходов, шлака и грязной воды двинулось на меня… А вокруг, радуясь тому, что рушится очередной символ существующей власти, бесновались люди. Они размахивали руками, танцевали, словно не догадываясь о том, что танцуют и пируют на собственной могиле. Разверзшаяся стихия обещала поглотить и их…

Я очнулся и тут же вскочил. При этом повалился на бок, не устояв, но снова заставил себя подняться.

Видел ли кто?

Я осмотрелся. Испуганные утки суетились в сотне метров от меня, и их кряканье подсказывало мне их обеспокоенность по поводу того, что я даже на таком расстоянии могу представлять для них опасность.

Со мной что-то происходило. Со мной случилось что-то, чему я не могу дать никакого объяснения. Впрочем, оно есть. Через пять минут Костомаров появится в своей поликлинике. Кажется, этот человек пустых обещаний не дает. Если он уверил свой штат в том, что будет к двум часам, значит, он будет именно к двум, а не к половине, скажем, третьего.

Я так уверенно думаю не потому, что хорошо знаю доктора, а потому, что мне очень хочется, чтобы он был непременно к двум.

— Сейчас сдашь кровь на общий анализ, на биохимию, — сказал он, тревожно вглядываясь в мои глаза. — Не гепатит ли у тебя парень, часом? — Вглядевшись еще глубже, снял с телефона трубку и дал кому-то команду выдать мне баночку.

Через десять минут я, с проколотыми веной и пальцем, направлялся к химической лаборатории с наполненной уриной банкой. Еще через пять минут Костомаров передал меня в руки довольно симпатичной особы, занимающейся флюорограммами граждан. По мере перемещений по частной поликлинике Костомарова я встретил еще несколько миловидных особ, и ни одной несимпатичной. Флюорограф мне дважды заманчиво улыбнулась, посоветовала взять в рот крестик с шеи и сказала: «Не дышите».

Так я добрался и до эндокринолога, который нашел у меня изменения в правой доле щитовидной железы.

После УЗИ внутренних органов выяснилось, что почки мои находятся ниже необходимого уровня на два сантиметра, а в печени какой-то шлак.