Я жил в суровый век - Григ Нурдаль

— Weg! Weg![20] — кричат они пленным, которые приближаются к грузовику.

Пора.

— Пошли, — говорит Рэймон и вместе с Виктором отправляется вперёд.

На них лежит задача отвлечь охрану. Жежен, как более подвижный, должен схватить свёклу и бросить её в канал. Он следует за товарищами метрах в десяти. Робер должен выбежать последним и незаметно подобрать добычу.

Но эсэсовцы их увидели. Рэймон и Виктор останавливаются на мостике, собираясь повернуть обратно. Трактор ещё метрах в десяти от них. В это мгновение человек тридцать пленных внезапно нападают на машину с другой стороны дороги. Эсэсовцы поворачиваются к ним. Со всех сторон сыплются удары. Кто-то убегает с окровавленной головой. Рэймон и Виктор, пользуясь минутой, бросаются к грузовику, увёртываются от первого эсэсовца и перебегают дорогу. За ними гонятся, но они уже смешались с толпой. Эсэсовцы влезли на грузовик и кинулись к левому краю, где нападает новая группа пленных. С дубинками в руках на помощь спешат капо.

Жежен, проскользнув вслед за толпой, бросается к правому борту грузовика. Ему удаётся ногой скатить украденную свёклу в канал. Перебежав мостик, он уходит на свой участок. Капо ударами дубинок расчищают дорогу.

Рэймон и Виктор сидят рядом в уборной.

— Мне здорово досталось, — говорит Рэймон, потирая поясницу.

— От эсэсовца?

— Нет, капо мимоходом стукнул.

— Всё-таки справились удачно.

— Да, неплохо, но в следующий раз следует нападать на две секунды позже.

— Жежену что-нибудь удалось?

— Кажется.

— А Роберу?

— Сейчас узнаем. Вот он как раз возвращается.

У Робера вздутый живот. Он развязывает верёвку, которая служит ему поясом.

— Сцапал-таки! — говорит он, вытягивая из-под рубашки два свёклы.

Рэймон вынимает ржавый нож и режет свёклу на части.

— Спрячьте в карманы, чтобы не увидели.

— Один кусок я съем сразу, — заявляет Виктор. — В свёкле есть сахар.

— Я доволен, — говорит Жежен, получая свою долю, — не меньше, чем после операции в Сент-Ассизе. Вкусно.

В каменоломне Маутхаузена кипит работа. Два часа дня. Неожиданно раздаётся вой сирены. Что-то случилось. Никогда этого не бывало.

— Что такое? — спрашивает Робер у старика-австрийца, работающего рядом с ним.

— Не знаю.

На площадке стрела крана неподвижно повисла метрах в тридцати от земли. Постепенно затихает шум отбойных молотков — прекратилась подача сжатого воздуха. Мимо пробегают эсэсовцы.

— Стройся! Стройся! — раздаются со всех сторон крики капо.

Все бросают работу и строятся побригадно.

— Верно, дело серьёзное. Старики и те не видали ничего подобного, — говорит кто-то.

Группы наскоро пересчитываются и одна за другой трогаются к месту сбора.

Тысяча триста человек, выстроенные в две колонны, стоят навытяжку. У всех встревоженные лица. Капо молчат. Kommandoführer[21] и за ним Oberkapo[22] быстрым шагом проходят перед колоннами, пересчитывая людей по сотням. Видно, кого-то не хватает. Подбегают двое заключённых и становятся за последней сотней. К ним подходит Kommandoführer и отпускает каждому по паре пощёчин. Эти двое — капо.

Никто не шевелится.

На скалах, повисших над гранитной бездной, заняли сторожевые посты эсэсовцы. Робер замечает, что один из них беспрерывно нагибается, что-то подбирая в траве.

— Землянику ищет, — шепчет Жежен.

Посреди лестницы в сто восемьдесят шесть ступенек вьётся поднятый ветром листок.

— Смирно! — орёт Oberkapo.

— Что он лопает? — шепчет снова Жежен, продолжая смотреть вверх, на эсэсовца.

Kommandoführer развернул лист бумаги и громко объявил:

— Двадцать пять тысяч пятьсот пятьдесят два!

— Чёрт, это я! — говорит Жежен.

— Выходи.

— Сюда, скорее! — орёт Oberkapo. Жежен выходит из рядов и бежит на указанное ему место.

— Двадцать пять тысяч пятьсот…

Жежен больше не слушает, он с удовлетворением видит, что и Робер присоединяется к нему.

Перекличка продолжается. Один за другим из рядов выходят заключённые и отправляются ко всё увеличивающейся группе, которую разбивают по пять человек. Вызывают только французов. Робер выходит десятым. Виктор четырнадцатым. Их человек тридцать. Когда все уже в сборе, Kommandoführer делает вторую перекличку. Oberkapo проверяет у каждого номер, нашитый на полосатой куртке. Тут собраны все французы, работающие на каменоломне. Их окружают эсэсовцы с ружьями наперевес.

— Кончено! Все по бригадам! На работу! — кричит Oberkapo всем оставшимся в рядах.

Снова воет сирена, люди расходятся на работу, а группу французов ведут к большой лестнице.

— Куда же нас тащат? — спрашивает мертвенно-бледный старик, шагающий справа от Рэймона.

— Наверное, куда-то перевозят.

— Ты уверен?

— А может, что-нибудь и похуже.

— Ты думаешь?

— Откуда я знаю?

— Я слышал, как один немец говорил, что это плохой признак.

— Увидишь сам.

— Обидно, что свёкла наша пропала, — говорит Жежен.

— Итак, повторим: Насьональ, Тольбиак, Берси, Аустерлиц, мост Турнель.

— Ты забыл мост Сюлли-Морлан.

— Ну конечно, его и недоставало. Теперь, наверно, счёт сходится.

— Нет, не хватает ещё одного.

— Мост Альма называли?

— Подумай, забыли его. А ведь это мост храбрецов.

— Считай сначала. Насьональ.

— Раз.

— Тольбиак.

— Два.

— Ребята, можем дальше не считать, счёт сошёлся. В Париже тридцать один мост. Мы их все назвали. Давайте придумаем другую игру.

— Какую?

— Можно пересчитать сады и скверы.

— Я начинаю: Люксембургский.

— Тюильри.

— Монсури.

— Парк Монсо.

— У Башни Сен-Жак.

— Это не сад.

— А сквер с голубями, это что, по-твоему?

— Бют-Шомон.

— Бют-Руж.

Выведенных из каменоломни французов привели во двор 16-го барака. Усевшись вокруг Робера, они придумывают себе развлечения, чтобы скоротать время. Они перечислили 376 остановок метро, вспомнили мосты через Сену и теперь прогуливаются по парижским садам.

— Сад Клюни.

— Сквер Клюни.

— Это одно и то же.

— Нет, ты не прав, сад идёт вдоль бульвара Сен-Жермен, а сквер находится на маленькой площади за Аббатством.

Время кое-как ползёт.

— Послушайте, — говорит Виктор, пока кто-то называет сквер Букико, но не встречает отклика, — меня всё-таки интересует, зачем мы здесь торчим.

— Ты видишь — отдыхаем, — отвечает Жежен. — Как-никак, это лучше, чем надрываться в каменоломне.

— Да, но нас сюда отправили не зря. Говорят, что и остальных французов вызвали в бараки.

Жежен пожимает плечами.

— Скажи-ка, Рэймон, помнишь наш взрыв в Сент-Ассизе?

— Ещё бы!

— Это было ровно год назад.

— Да, верно.

— А дело с кино «Рэкс»?

— Это было в сентябре.

— А бомба в отеле «Бедфорд»?

— Раньше.

— Всё-таки у нас есть утешенье — мы попали сюда не зря. А уж сейчас-то мы им показали бы!

— Да, — подхватывает Виктор, — хорошее было время.

Четверо друзей садятся рядом.

— Мне хотелось бы знать, — говорит Робер, — дошли ли наши письма.

— Своё я вложил в письмо Мишеля, — говорит Рэймон. — На конверте был адрес его жены. Я видел сквозь решётку фургона, что кто-то подобрал конверт.

— Мне только важно, чтобы мать знала, — говорит Жежен.

— Уже год прошёл.

— Уже?

— Слушай, когда мы сюда прибыли, нам казалось, что это продлится месяца два. Потом прошло лето. А теперь осень.

— Как ты думаешь, скоро им конец? — спрашивает кто-то ещё.

— Надеюсь, что да.

— Русские взяли Харьков и приближаются к Днепру, — сообщает Робер.

— Сколько же нам ещё ждать?

— Сказать трудно.

— Покончат с ними в этом году, как по-твоему? Мне очень бы хотелось вернуться к рождеству.

— Возможно.

— Во всяком случае, до весны всё должно кончиться, — говорит Рэймон.

— Почему?

— Я обещал жене, что мы поедем собирать подснежники.

— Боюсь, — говорит один из заключённых, который до сих пор не принимал участия ни в играх, ни в разговоре, — что нам до этого не дожить.

— Почему же?

— Нас увели из каменоломни. Когда нас пригнали сюда, начальник барака выдал всем по котелку супа и вообще был довольно любезен. Нас оставили в покое… Вам это не кажется подозрительным?

— А ты какие делаешь выводы?

— Нас расстреляют. Все замолкли.

— Ну, во что бы поиграть? — спрашивает Рэймон. Но тут же, не получив ответа, прибавляет: — Робер, расскажи нам какой-нибудь анекдот.

— Анекдот военный, — говорит Робер. — Представьте себе…

Но никто его не слушает.

— Неужели этот трус вас перепугал? — говорит Жежен. — Вот я сам расскажу анекдот. Мировой анекдот.