Две трети призрака - Элен Макклой

Эйвери бросился к двери. Бэзил последовал за ним.

Они успели как раз вовремя. Огонь уже бушевал в окнах. С наслаждением они вдыхали чистый зимний воздух.

Эйвери пристально посмотрел на Бэзила.

— Это случайность?

— Не думаю, — пробормотал Бэзил. — Я говорил Тони и Гасу, что буду сегодня здесь, потому что меня интересуют неопубликованные работы Амоса.

— А я сказал Тони и Леппи, — добавил Эйвери, — что встречусь с вами. Но зачем пожар? Убить сразу двух зайцев?

— Нет. Кто бы это ни сделал, он знал, что мы успеем выйти.

— Тогда зачем?

— Он не хотел, чтобы мы здесь что-то нашли.

— Но что?

— Например, черновики Амоса. Или его записные книжки. Или, например, вот это. — Бэзил сунул руку в карман и вытащил кошелек.

— Не проще ли было выкрасть все бумаги? И черновики тоже?

— А если их не смогли найти? Кошелек я обнаружил случайно. Черновиков не нашел, как ни искал. Предположим, кто-то знал об этих вещах. Не найдя их, он устроил поджог, чтобы они исчезли вместе с домом.

— Все-таки я не понимаю, зачем кому-то беспокоиться, найдете вы черновики или старый наперсток или нет?

— Возможно, — Бэзил, казалось, размышлял вслух, — дом подожгли совсем по другой причине, прямо противоположной.

— Противоположной? — переспросил Эйвери. — Думаете, я что-нибудь понимаю?

— Думаю, что нет, хотя именно вы подали мне сегодня одну идею.

— Я? Какую?

В эту секунду пожарная машина, оповещая о своем прибытии мощной сиреной, показалась на дороге и избавила Бэзила от необходимости отвечать Эйвери.

10

Во вторник утром, когда Вера проснулась в своем номере в отеле, небо было опять серым. У нее уже не было сил бороться с мрачным настроением, и она с тоской смотрела на унылый пейзаж за окном. Даже роскошный номер не радовал ее. За последние три года она привыкла к роскоши и воспринимала ее как нечто само собой разумеющееся.

Наконец ее узкие, но уже в сетке проступивших вен ноги скользнули в украшенные легкомысленными страусиными перьями домашние туфли. Поверх кружевной ночной рубашки Вера накинула отороченный мехом шелковый пеньюар нежно-голубого цвета, после чего сняла трубку и заказала в номер апельсиновый сок и кофе.

В гостиной Вера включила телевизор. По пятому каналу передавали новости:

…А теперь последние новости по делу Амоса Коттла. Вчера вечером дом писателя в Вестоне, штат Коннектикут, сгорел. Спасти удалось лишь несколько документов, вынесенных из огня доктором Бэзилом Виллингом, психиатром, и Эмметом Эйвери, известным критиком. Полиция штата Коннектикут имеет все основания подозревать, что дом был подожжен умышленно, однако личность преступника не установлена. На бирже…

Вера выключила телевизор и задумалась. Дом стоил, по крайней мере, тысяч пятьдесят. Страховка, наверное, на такую же сумму, но выплатят ли страховку, если дом подожгли? Сможет ли она?..

Зазвонил телефон.

— Кто это? Сэм? Вы вовремя пришли. Поднимайтесь. Я как раз собираюсь пить кофе.

Столкнувшись возле двери с официантом, Сэм пропустил его вперед, и тот вкатил в гостиную столик. Как у большинства представителей этой профессии, манеры официанта представляли собой смесь наглости и показной вежливости. Циничным взглядом он отметил каждую деталь во внешности Веры и Сэма, как бы занеся в свой внутренний каталог их возраст, социальное положение, даже их тайные пороки. Но от вежливости не осталось и следа, когда Вера дала ему весьма скудные чаевые и заказала еще одну чашку кофе. Сэм, которому хотелось, чтобы его все любили, незаметно сунул официанту доллар.

Вера уселась за стол и стала пить кофе. Для нее было естественным взять себе единственную чашку, а Сэму пришлось ждать, хотя, не добавь он доллар, ждал бы напрасно. Это был один из тех случаев, когда бескорыстный порыв должен был немедленно вознаградиться…

Официант не спешил. Когда же он наконец явился, кофе оказался совсем холодным, и Сэм глотал его без всякого удовольствия, пока Вера облегчала душу, рассказывая о своих несчастьях. В глазах Сэма таилась печаль. Это были глаза мудрого человека. Однако Вера не могла отделаться от ощущения, что его глаза видят больше, чем ей хочется.

— Так-то, — произнесла наконец Вера и, отбросив со лба прядь медных волос, закурила сигарету. — Все в руках Гаса и Тони. Они называют себя литературными душеприказчиками. Это все, что я знаю. Если я не смогу от них избавиться, то хочу хотя бы получить сполна все, что мне причитается. Пусть Гас берет себе десять процентов, Тони — пятнадцать… Нет, лучше тоже десять. И потом, я хочу видеть завещание Амоса.

Сэм вздохнул.

— Да, детка, тебе нужен хороший адвокат, а не агент.

— Но вы сказали… — Вера почувствовала, как ее охватывает ярость.

— Детка, ситуация изменилась. Амос умер. Если бы он был жив, я мог бы переманить его к другому агенту и другому издателю, но даже тогда Гас и Тони имели бы все права на уже изданные книги. Поменять агента и издателя — все равно что поменять жену. Будущее меняется, но прошлое остается как было. Понимаешь? Так что… Но с той минуты, как человек умер, права на имущество неприкосновенны, пока не уладят все его дела.

— Значит, я связана по рукам и ногам? — Вера кипела от злости.

— Пожалуй, что так. Тони и Гас будут выплачивать тебе столько же, сколько платили бы Амосу, будь он жив. И все. Сейчас, когда Амос умер, изменить договор нельзя. Труп не может поставить под бумагами свою подпись.

— Черт возьми! — Вера была в ярости. — Значит, я не могу подать в суд?

— Да нет, подать в суд можно на кого угодно вот выиграть процесс — другое дело. Какие у тебя основания для суда?

— Вы же сами говорили — это чудовищно, Гас получает двадцать пять процентов, а Тони — пятьдесят. Может быть, подать в суд за вымогательство?

— Дьявольски трудно будет доказать, — сказал Сэм, покачав головой.

— Но тогда почему они получают больше, чем другие? Если это не вымогательство, то что?

Сэм пожал плечами.

— Амоса не назовешь деловым человеком. Что такое автор? Обычно ему нравится думать, что он ничего не смыслит в делах, так сказать, причислять себя к художественным натурам, джентльменам, короче говоря, ко всем, кто стоит выше грязного бизнеса. Кроме того, автор рад-радешенек, когда его печатают, и готов подписать все, что ему подсовывают. Издатели этим пользуются, но это скорее совращение, чем изнасилование, — сказал Сэм, довольный удачным сравнением. — Понимаешь, автор первой книги ужасно похож на девственницу, попавшую в лапы старого распутника-издателя, который прекрасно знает, что делает, и знает, что автор ничего не знает. Но какое ему до этого дело? Разве он отвечает за автора? Конечно, нет. Он ни к чему его не принуждает, разве лишь подталкивает в нужном направлении. У всех издателей есть бланки контрактов с отпечатанным текстом. Их они и подсовывают в первую очередь. Если автор или агент что-нибудь смыслят в делах, они берут ручку, вычеркивают половину пунктов и вписывают свои условия. Некоторые издатели и не пытаются возражать. Мне кажется, они даже больше уважают того автора, который знает себе цену. Кстати, мужчины тоже больше уважают тех женщин, которые знают, чего они хотят. Но если автор молод и глуп, то издатель делает с ним что хочет, не испытывая при этом ни злости, ни благодарности. Я думаю, что-то в этом роде произошло и с Амосом. Ему не повезло, потому что его агент не лучше его издателя. Они оба нечестные люди.

— Нечестные? — переспросила Вера, ухватившись за неосторожно вырвавшееся у Сэма слово. — Тогда…

— Ну, все относительно, — торопливо проговорил Сэм. — Взгляни на это дело с точки зрения агента. Он служит посредником между автором и издателем. Но кто для него важнее? Конечно издатель. С ним ему приходится сталкиваться чаще. У него не один автор, и завтра ему придется идти к тому же издателю с другой книгой. Что тогда?

— Но ведь автор платит ему деньги!

— Разумеется. — Сэм пожал плечами. — Но зачем автору агент, у которого плохие отношения с издателями? Агент тоже человек, и ему надо быть дипломатом. Он может добиться хороших условий для автора бестселлера, но тогда новых авторов ему придется отдать дешевле. Иногда он, наоборот, даже вынужден придержать бестселлер, чтобы издатель взял новичка.

— Но почему Гас не потребовал для Амоса лучших условий, когда он получил известность?

— Спроси у Гаса.

— Мне он ничего не скажет. Он и его жена меня ненавидят.

Поразмыслив немного, Сэм сказал:

— Думаю, тебе не стоит подавать на них в суд. Ты ничего не докажешь, хотя, признаюсь, все это кажется мне очень странным. Как говорил мой отец, в этом деле больше скрытого, чем явного.

— Что это может быть, Сэм?

— Не знаю. То, что ты мне рассказала, кажется весьма любопытным. Два парня заправляют карьерой Амоса, как будто он не человек, а робот. Возможно, потому, что он потерял память и был не совсем нормальным. Ну и дела! В тридцать лет или, сколько ему было, сорок, не помнить ничего, кроме последних пяти-шести лет! Нет, судя по твоим словам, на полную амнезию непохоже. Есть, ходить, говорить, читать, писать он умел. Но не знать, кто ты? Кем был? Странно, что полицейские ничего не раскопали.