Катрин Блюм - Александр Дюма

И они оба выпорхнули в дверь, легкие, как птицы, и скрылись в лесу.

В это время папаша Гийом на секунду остановился на ступенях лестницы и аббат приветствовал его, взмахнув рукой.

— Я еще издалека вас заметил, — начал папаша Гийом, — и сказал себе: «Бог мой! Да это же аббат!» Просто не поверил своим глазам. Какая удача! Именно сегодня! Уверен, что вы пришли не ради нас, а ради Катрин!

— Нет, нет, вы заблуждаетесь, я и не знал о том, что она возвратилась домой.

— В таком случае вам будет приятно увидеть ее здесь, не так ли? Как она похорошела! Вы останетесь обедать, я надеюсь? Но предупреждаю, господин аббат, вошедший сегодня в этот дом покинет его не раньше двух часов ночи.

И папаша Гийом стал быстро спускаться, раскрыв объятия аббату Грегуару.

— Двух часов ночи! — повторил аббат. — Но мне никогда еще не доводилось ложиться спать в два часа ночи.

— Ба! А если вы служите полуночную мессу?!

— Но как я доберусь до дому?

— Господин мэр отвезет вас в своей коляске.

Аббат покачал головой.

— Увы, — сказал он, — мы не очень ладим, мэр и я!

— Это по вашей вине, — заметил Гийом.

— По моей вине? — искренне удивился аббат.

— Да, да, да, вы имели несчастье сказать в его присутствии:

Чужим добром не сможешь тыРазжиться никогда![3]

— Хорошо, — отозвался аббат, — я не говорю, что опасность ночного возвращения пешком помешает мне остаться с вами. Напротив, направившись сюда, я предполагал уже, что, возможно, задержусь позже обычного, и попросил господина кюре заменить меня на вечерней и полуночной службах.

— Отлично! Вы мне вернули прекрасное настроение, аббат!

— Тем лучше! — произнес отец Грегуар, кладя руку на плечо лесничего. — Мне как раз и надо, чтобы вы были в хорошем расположении духа.

— Я? — удивился папаша Гийом.

— Да… Вы бываете порой немного ворчливы.

— Ну что вы…

— А сегодня… как раз…

Аббат замолк и как-то необычно посмотрел на Гийома.

— Что сегодня? — спросил лесничий.

— Ну, хорошо! Сегодня мне предстоит обратиться к вам с двумя или тремя просьбами.

— Ко мне, с двумя или тремя просьбами?

— Скажем, с двумя, чтобы вас не пугать.

— Для кого вы просите об этом?

— Вы, я вижу, привыкли, что всякий раз мои просьбы оборачиваются словами: «Проявите милосердие, дорогой Ватрен!»

— Ну, разумеется! Так чей черед сегодня? — смеясь воскликнул папаша Гийом.

— Речь идет о старом Пьере.

— Да, да. Бедняга! Я слыхал про его беду. Этот бродяга Матьё постарался, чтобы Пьера выгнали из дома господина Руазена.

— Он прослужил там двадцать лет, и из-за какого-то потерянного позавчера письма…

— Господин Руазен поступил скверно, — заметил Гийом, — я сам ему сказал об этом еще утром, и вы тоже ему это скажете, когда он сюда вернется. Нельзя прогонять слугу, проработавшего в доме двадцать лет, ведь он уже стал как бы членом семьи. Я бы не выгнал даже собаку, десять лет прожившую на моем дворе.

— А! Я знаю ваше доброе сердце, дорогой мой Гийом… С самого раннего утра я отправился собирать среди прихожан средства для несчастного Пьера. Кто дал мне десять су, кто двадцать… Тогда я подумал о вас и сказал себе: «Я пойду в Новый дом у дороги на Суасон; полтора льё туда и столько же обратно — всего три льё. Я попрошу у Гийома по франку за льё — то есть три франка — и к тому же доставлю себе удовольствие пожать ему руку!»

— Да вознаградит вас Бог, господин аббат! Вы душевный человек!

И, порывшись в карманах, папаша Гийом извлек оттуда две монеты по пять франков и протянул их аббату Грегуару.

— О! — вскричал аббат, — десять франков! Пожалуй, это слишком большая сумма для вас, дорогой господин Ватрен, ведь вы не богач!

— Я должен дать денег больше других, поскольку именно я подобрал этого волчонка Матьё — можно сказать, что он вышел из моего дома, чтобы творить зло.

— Я предпочел бы, — сказал аббат, вертя пальцами пятифранковые монеты и словно испытывая угрызения совести от того, что лишил небогатую семью такой суммы, — я предпочел бы, чтобы вы дали всего три франка в пользу Пьера, но зато позволили бы ему собирать хворост в вашем лесничестве.

Папаша Гийом посмотрел прямо в лицо аббату; потом решительно заявил с присущей ему восхитительной наивной честностью:

— Лес, дорогой аббат, принадлежит монсеньеру герцогу Орлеанскому, а не мне, в то время как эти деньги — мои собственные. Возьмите поэтому для него деньги и пусть Пьер поостережется брать что-нибудь в лесу!.. Ну вот, теперь мы вроде разобрались с одним делом и можем перейти ко второму. Вы ведь хотели, кажется, о чем-то меня попросить.

— Мне поручили передать одно прошение…

— Кому?

— Вам.

— Прошение, мне? Ну-ка, покажите!

— Оно изложено в устной форме.

— От кого же это прошение?

— От Бернара.

— Чего он хочет?

— Он хочет…

— Чего? Ну, договаривайте же!

— Ну, словом, он хочет жениться!

— Ох-ох! — вздохнул папаша Гийом.

— Почему «Ох-ох»? — поинтересовался аббат Грегуар. — Разве он не достиг брачного возраста?

— Вполне достиг. Но на ком же он собирается жениться?

— На славной девушке, которую он любит и которая нежно любит его.

— Он может взять себе в жены любую женщину, хоть мою бабушку, лишь бы это не оказалась мадемуазель Эфрозина.

— Успокойтесь, мой славный друг! Женщина, которую он любит, это Катрин.

— Неужели правда? — обрадовался папаша Гийом. — Бернар любит Катрин, а Катрин любит его?

— Разве вы не догадывались об этом? — спросил аббат Грегуар.

— Да, конечно, догадывался, но боялся ошибиться!

— Значит, выходит, что вы согласны?

— Всем сердцем — за! — воскликнул папаша Гийом.

Потом он вдруг умолк на минуту.

— Но… — нерешительно промолвил он.

— Что «но»?

— Но только нужно об этом поговорить с моей старухой… Ведь за последние двадцать шесть лет нашей жизни мы с ней все делали в согласии. Бернар как мой сын, так и ее, поэтому с ней нужно поговорить обязательно. Да, да, — продолжал папаша Гийом, — это просто необходимо.

Затем, подойдя к кухонной двери, он крикнул:

— Эй, жена! Иди сюда!

Зажав свою трубку в зубах, он вернулся к аббату и принялся потирать руки, что было у него признаком наивысшего удовлетворения.

— Ах, какой шустрый этот Бернар, — добавил он. — Это самая умная из всех его глупостей!

Тут в дверях кухни показалась мамаша Ватрен, обтирая лоб белым фартуком.

— Ну, что там случилось? — спросила она.

— Подойди сюда, тебе говорят, — ответил Гийом.

— Кем надо быть, чтобы мешать мне как раз тогда, когда я начала месить тесто!

Но, узнав гостя, которого она сначала не заметила, Марианна воскликнула:

— Боже мой! Господин аббат Грегуар! Я к вашим услугам, господин аббат, и если бы только знала, что вы здесь, то прибежала бы сама, меня и звать не нужно было бы!

— Ну-ну, — вмешался Гийом. — Вы будете слушать ее болтовню? Она заговорит вас.

— Надеюсь, вы в добром здравии, господин аббат, — продолжала мамаша Ватрен, — и ваша племянница мадемуазель Аделаида тоже хорошо себя чувствует? Вы знаете, у нас дома такая радость — вернулась наша Катрин!

— Так-так… Ну что, господин аббат, вы поможете мне накинуть ей на рот уздечку, если мне одному не удастся остановить ее красноречие?

— Тогда зачем ты позвал меня, — возразила Марианна с еще не выветрившимся раздражением против мужа, сохранившимся со времени ее предыдущего ухода, — если ты мне мешаешь приветствовать господина аббата и осведомиться о его делах?

— Я позвал тебя сюда, чтобы ты доставила мне удовольствие.

— И какое же?

— Я хочу, чтобы ты без долгих слов, кратко высказала бы нам свое мнение по одному очень важному вопросу. Дело в том, что Бернар хочет жениться.

— Бернар! Жениться?! И на ком же?

— На своей кузине.

— На Катрин?

— Да, на Катрин… Ну же, твое мнение? И поскорее!

— Катрин, — ответила мамаша Ватрен, — славное дитя, добрая девушка.

— Так, хорошо! Продолжай…

— Катрин мы можем не стыдиться…

— Дальше! Ближе к делу!

— Но только у нее ничего нет.

— Ничего?

— Абсолютно ничего.

— Жена, не надо ради нескольких жалких экю делать несчастными этих бедных детей!

— Но все же без денег жить плохо!

— Но без любви жить еще хуже!

— Ах, это верно… — прошептала Марианна.

— Когда мы с тобой поженились, — взволнованно произнес папаша Гийом, — разве у нас были деньги? Нет, мы были нищими, как церковные крысы, и хоть и сегодня не так уж богаты, но все же… Ну, а что бы ты тогда сказала, если бы наши родители захотели нас разлучить из-за того, что нам не хватило нескольких сотен экю, чтобы основать семью?