Собрание сочинений (Том 2) - Сергей Алексеев

Донесли об этом из Сибири в Петербург. Стали искать петербургские жандармы, через кого попадают в Сибирь запрещённые вещи. Не нашли. Тут и вспомнили про Екатерину Фёдоровну Муравьёву. "Не зря, не зря в Москву переехала, - рассуждали они. - И к Сибири поближе, и от нас, от нашего ока подальше".

Сообщили жандармы петербургские о своём подозрении жандармам московским. Установили московские цареохранники за домом Муравьёвой контроль и слежку.

В ту ночь на дежурстве стояли двое. Жандарм Присыпкин и унтер Кудря.

Ходили жандармы вокруг дома, ходили. Скучно. Прислонились к ограде. Вздремнули. Вдруг среди ночи сквозь сон слышит Кудря какие-то приглушённые голоса. Открыл глаза. Видит, у дома Муравьёвой стоит телега. Суетятся возле телеги молодые парни, какие-то ящики грузят.

Понял Кудря: вот они как попадают, запрещённые вещи, в Сибирь. Толкнул в бок Присыпкина:

- Грузят!

- Ай! - вскрикнул спросонья Присыпкин.

- Цыц! Грузят. Попались, голубчики!

Довольны жандармы. Укрылись в тени. Ждут, когда парни нагрузят телегу полностью.

- Нам полковник спасибо скажет, - шепчет Присыпкин.

- А как же, - соглашается Кудря.

- По стакану водки небось дадут.

- Может, медаль повесят.

Взгромоздили парни последние ящики. Тронулись лошади в путь.

Только отъехала муравьёвская телега от дома, и вот тут-то:

- Стой! - закричали Присыпкин и Кудря.

Остановилась телега.

Приказали жандармы гнать лошадей в жандармский участок. Погнали муравьёвские парни коней, куда им указано.

"Спасибо полковник скажет", - опять о своём жандармы.

- Быть тебе в унтерах, - хлопнул Кудря по плечу Присыпкина.

- В фельдфебели произведут, - пророчит Присыпкин Кудре.

Прибыла телега к жандармскому участку. Сам полковник немедля сюда пришёл. Генерал прикатил жандармский.

Сгружают жандармы ящики:

- Тя-жёлые!

Кряхтят, надрываются. Отбили доски, глянули внутрь. А в ящиках битый кирпич да камни.

Оказывается, узнала Екатерина Фёдоровна Муравьёва, что за её домом стали следить жандармы, для отвода глаз и снарядила такую телегу. Пока занимались жандармы пустой телегой, настоящий обоз и ушёл в Сибирь.

Более ста обозов отправила из Москвы в Сибирь Екатерина Фёдоровна Муравьёва. Она щедро помогала не только своим сыновьям, но и другим декабристам.

"Великая наша печальница", - называли её декабристы.

ВАРЕНЬКА ШАХОВСКАЯ

Декабрист штабс-капитан Пётр Муханов встретил однажды девушку Вареньку Шаховскую. Глянул и тут же влюбился. И Варенька влюбилась в Муханова.

Решили они пожениться. Но не успели. Грянул декабрь 1825 года. Муханов ушёл на каторгу.

У Вареньки была сестра - Полина. Муж Полины, Александр Николаевич Муравьёв, одно время тоже был членом тайного общества. В восстании он не участвовал и избежал каторги. Его просто сослали в Сибирь.

Вместе с мужем поехала в Сибирь и Полина. Варенька упросила сестру взять с собой и её. Ехала Варенька в Сибирь, на восток, верила в скорую встречу с Мухановым. И Муханов в это время ехал. Только мчали жандармы декабриста совсем не в Сибирь, не на восток, а как раз в противоположную сторону. Везли под строгой охраной на запад, в Финляндию. Заточили Муханова в Свеаборгскую крепость.

Николай I не мог слышать имени декабриста Петра Муханова. В день восстания Муханов находился в Москве. Узнав о разгроме декабристов на Сенатской площади и о том, что его друзья схвачены и посажены в Петропавловскую крепость, Пётр Муханов хотел тут же ехать в Петербург, убить царя и освободить друзей.

Почти два года просидел Муханов в крепостях. И вот наконец погнали его в Сибирь.

Узнала Варенька. Рада безумно Варенька. Ждёт известий, куда, в какой же острог поместят Муханова.

Верит Варенька в скорую встречу со своим женихом.

И вдруг приходит Александру Николаевичу Муравьёву (а Варенька все эти годы жила в его доме) строжайший приказ, чтобы ни он, ни его жена, пи сестра жены, то есть сама Варенька, не встречались ни с кем из сосланных в Сибирь декабристов и даже писем никому не писали.

Поплакала Варенька, однако пришлось смириться. В одном не удержалась лишь Варенька. Послала девушка письмо жениху. Завязалась у них переписка. Конечно, тайная.

Пишут молодые люди друг другу письма, ждут того времени, когда у Муханова кончится срок каторги и выйдет он на поселение.

И вот прошло восемь долгих, мучительных лет. Кончился у Муханова срок каторги.

Приободрилась Варенька. Счастлива Варенька.

Верит девушка в скорую встречу свою с любимым.

И вдруг... Приходит Александру Николаевичу Муравьёву строжайший приказ, чтобы и он, и его жена, и сестра жены, то есть Варенька Шаховская, немедля оставили город Иркутск - а жили все эти годы они в Иркутске - и ехали в город Тобольск, а из Тобольска ещё дальше на запад - в Вятку.

Поплакала Варенька.

Однако приказ есть приказ.

Едет Варенька Шаховская на запад. А в это время жандармы мчат Муханова на вечное поселение ещё дальше в сибирскую глушь.

Были близко они один от другого. Восемь лет жили почти что рядом. И вот снова между ними тысячи и тысячи вёрст.

Но не теряет надежды Варенька. Пишет государю она письмо. Просит, чтобы разрешили ей стать женой декабриста Муханова.

Не теряет надежды и сам Муханов. Тоже пишет письмо царю. Тоже о том же просит.

Ждёт ответа Варенька Шаховская. Ждёт ответа и сам Муханов. Верят в добрый ответ, надеются.

И вот получают они ответ.

"Отказать", - читает Муханов.

"Отказать", - читает Варенька Шаховская. Не вынесла Варенька всех испытаний, заболела, слегла.

- К врачам её! К солнцу! На море!

Повезли её к морю, на солнце.

Но не помогли уже ни море, ни солнце. Скончалась Варенька Шаховская.

ЕЛЕНА, МАРИЯ, ОЛЬГА

Братья Николай и Михаил Бестужевы строили дом. Отбыв каторгу, жили они в Селенгинске.

- Братья Бестужевы строят дом!

Любопытно жителям Селенгинска. Приходят, толпятся, смотрят. Вырастает всё выше и выше дом. Дом большой, пятистенок. Комнаты слева, комнаты справа. Четыре окна на запад. Четыре окна на юг.

Прошлись братья по новому дому. Николай показал на двери:

- Елена, Мария, Ольга.

"Кто же приедет?" - гадали тогда в Селенгинске.

Улыбается старший Бестужев:

- Елена, Мария, Ольга.

Улыбается младший Бестужев:

- Елена, Мария, Ольга.

Гадают опять в Селенгинске:

- Если жёны, то очень много!

- Если гости какие, так надо ж в такую даль!

Ждут в Селенгинске - кто же приедет?

А в это время из Петербурга летит возок. Резво несутся кони. Клубится дорожная пыль.

Трое сидят в кибитке: Елена, Мария, Ольга.

- Наконец-то, - сказала Елена.

- Теперь уже всё, - заявила Мария.

Ольга вздохнула:

- Боже, сколько минуло лет.

Мчит по дороге возок. Дорога то вниз, то вверх. Бубенцы то звенят, то стихают.

Ждёт Селенгинск в нетерпении:

- Кто же приедет?!

- Кто же приедет?!

Улыбается старший Бестужев:

- Елена, Мария, Ольга.

Улыбается младший Бестужев:

- Елена, Мария, Ольга.

И вот прикатил в Селенгинск возок. Кони стали. Звон бубенцов утих.

Окружили возок селенгинцы. Спустились на землю трое. Бросились к братьям Бестужевым.

- Николай!

- Михаил!

- Елена!

- Мария!

- Ольга!

- Так это же сестры! - выпалил кто-то.

И правда, приехали сестры Бестужевы - Елена Александровна, Мария Александровна, Ольга Александровна. Двадцать два года добивались отважные женщины царской "милости" - разрешения поехать к братьям в Сибирь на каторгу. И вот только теперь добились. Говорили тогда в Селенгинске:

- Этих бы русских женщин поднять до небес, до солнца!

И это, конечно, верно. Когда ты о женщинах русских думаешь, гордость тебя берёт.

НОНУШКА

Грозил царь Николай I, что запретит детям декабристов носить фамилию своих отцов. Грозил и сдержал угрозу.

У Александры Григорьевны Муравьёвой и Никиты Муравьёва родилась в Сибири дочь. Она была общей любимицей. Называли все её нежно Нонушка.

Приветливая очень Нонушка.

Ласкова очень Нонушка.

Сердечко у Нонушки очень нежное.

Отец у Нонушки - Муравьёв. Мать у Нонушки - Муравьёва. А вот у Нонушки совсем иная была фамилия - Никитина. Такова воля царя-императора.

Александра Григорьевна Муравьёва очень рано скончалась. Вскоре умер и Никита Михайлович Муравьёв. Осталась Нонушка сиротою.

После долгих хлопот девочку удалось перевезти в Петербург к бабушке. Отдали Нонушку учиться в пансионат.

- Здравствуй, Никитина, - сказала начальница пансионата.

Не отвечает Нонушка.

- Здравствуй, Никитина.

- Я не Никитина. Я - Муравьёва.

- Никитина ты! - прикрикнула начальница.

- Нет, Муравьёва, - упирается Нонушка.

Как ни старались воспитатели, ничего не могли с ней поделать. Хотели отчислить из пансионата, да всё же оставили. Правда, Муравьёвой никто её не называл, но и Никитиной тоже. Выкликали к доске по имени.