Выход силой - Андрей Ерпылев

— Чего, любуешься? — вполне добродушно спросил надзиратель, заметив его взгляд. — Хочешь такие же? Так поступай к нам на службу. На кусок хлеба с целлюлитом всегда будешь иметь, хе-хе.

Куда только девалась вчерашняя злоба.

— Ладно. — Не дождавшись ответа, рыжий поскучнел. — Топай вперед.

— Куда меня? — спросил Игорь невнятно, едва двигая распухшими губами.

— Во! Ожил! — обрадовался надзиратель. — Расстреливать тебя веду. Пулю в затылок — и свиньям на корм. Гы-гы-гы!

В расстрел Игорь не верил. Да и вообще — стали бы тратить дорогой патрон на такого бродягу, как он. Удавку на шею или ножом по горлу, пока в отключке валялся, и — поминай, как звали Игоря Князева, старшину сил самообороны Первомайской республики. Даже из камеры не нужно было бы выводить. Но и в хорошее после всего с ним случившегося почему-то тоже не верилось совершенно. В целом, Игорь теперь в будущее смотрел с пессимизмом.

Поэтому сказать, что он удивился, когда его привели в светлое помещение, где на столе были разложены отнятые у него при обыске вещи, значило не сказать ничего.

— Противогаз — одна штука, — таким же бесцветным, как и он сам, голосом зачитывал по списку бледный белобрысый офицер с мало что говорящими Игорю, не разбирающемуся в местных знаках различия, серебристыми ромбиками на плечах черной формы. — Светильник портативный в виде пробирки, заполненной люминесцентным веществом, — одна штука…

Его подчиненный откладывал в сторону названную вещь и вычеркивал ее из своего списка. По ночам они — звери, днем играют с ним в цивилизованных людей. Бюрократы-оборотни.

— Пистолет-пулемет системы «Бизон». — Офицер покончил наконец с барахлом и перешел к изъятому у Князева оружию. — Недействующий. Одна штука.

— Сломанный?

— Со спиленным бойком, — педантично уточнил офицер. Поверх вороха вещей лег автомат с пустым магазином.

— Колюще-режущее оружие, длиной один метр двадцать сантиметров, — к «бизону» добавилась шпага.

— Магазины к автомату Калашникова пустые — четыре штуки.

— А патроны? — не выдержал Игорь. — И граната?

— Фальшивые патроны изъяты и приобщены к делу, — сообщил ему монотонным голосом белесый, глядя рыбьим взглядом поверх головы. — Граната при обыске не изымалась.

Он еще раз глянул в список, пробежал по нему сверху вниз глазами, будто не доверяя сам себе, и положил перед Князевым.

— Все ваши вещи на месте? Распишитесь.

«Много чести вам…»

Игорь поставил жирный косой крест и, послюнив грязный палец, старательно оттиснул его отпечаток поверх «подписи».

— Я неграмотный, — нахально заявил он, глядя в мертвые бесцветные глазки «черного».

— Ничего, сойдет и так. — Бесцветный убрал «подписанный» протокол в черную папку с такой же эмблемой в виде черепа и костей на обложке. — Даже лучше подписи.

Он впервые позволил себе намек на улыбку — чуть вздернул вверх уголки узкого, похожего на порез, рта.

— Можете быть свободны.

— Позвольте вопрос. — Игорь уже успел нацепить, навесить и распихать по карманам свое добро. — А почему меня выпускают? Что, патроны оказались настоящими?

— Нет, — последовал ответ. — Но некое лицо взяло на себя возмещение материального ущерба пострадавшим сторонам и выплатило за ваше освобождение залог в установленной законом сумме.

— Условно тебя отпускаем, — буркнул рыжий конвоир, подталкивая Игоря к дверям. — Набедокуришь чего, вкатим по полной. Топай отсюда, пока не передумали. И будь паинькой! — добавил он на прощание.

«Интересно, — думал старшина, проходя мимо посторонившегося часового у двери, — кто это так расщедрился? Я тут никого не знаю… Может, это Инга из своих сбережений?»

Нет, не Инга.

Снаружи его встретил, сахарно улыбаясь и ласково поблескивая очками, Михаил Сергеевич. Чуть объятья не распростер навстречу Князеву…

— Доброе утро, молодой человек. — Старик прямо лучился. — Доброе оно, конечно, по сравнению с вашим вечером и ночкой. Искренне рад, что сумел вам помочь избежать трудной участи тюремного петуха.

— Чего это вы раздобрились? — прямо в лоб, не тратя времени на околичности, спросил Игорь. — Я не просил меня отсюда вытаскивать!

— Ну-с, — покачал головой Ланиста. — Я, считайте, прочел ваши сокровенные желания. И решил использовать их во благо своего предприятия. Я помогаю вам решить ваши временные трудности, трачу для вашего освобождения некоторые средства, и смею надеяться, что вы, как честный и воспитанный молодой человек, эти средства отработаете.

— Я не собираюсь…

— Послушайте. Если бы не я, погибнуть бы вам в куда более зрелищном, но совершенно бесплатном поединке.

— Имейте совесть!

— Какая у меня совесть! — ухмыльнулся Игорь; разбитые губы надулись, просочилась кровь. — Я фальшивомонетчик. Патронами палеными плачу. Фармазон.

— Молодой человек, — сморщился, словно на зуб ему попал гнилой орех, — вам так не идет блатная лексика. Честный вы, честный. Я же не первый год живу на свете и в людях разбираться научился.

— Ну, так я вам докажу, что нечестный. — Игорь направился к выходу из переулка, но дорогу ему тут же заступили двое вооруженных людей, выросших словно из-под земли.

— Невежливо это, молодой человек, — голос Михаила Сергеевича стал укоризненным, — прерывать разговор на полуслове. К тому же, с человеком старше себя.

Князев оглянулся и увидел на пороге участка нескольких «черных». Давешний рыжий знакомец, зажав под локтем дубинку, чистил ногти, словно происходящее совсем его не касалось.

— Меня же освободили, — сказал Князев.

— Условно, юноша, условно. Все условно, — он улыбнулся, — все относительно. Пока мой залог у них — вы свободны. А реши я, к примеру, вернуть себе залог — тогда и вас придется вернуть на ваше исконное место. В камеру.

— А я не боюсь, — упрямо зыркнул на Ланисту старшина. — Дождался бы суда, приговорили бы там к чему-нибудь. Не к расстрелу же!

— Не к расстрелу, — подтвердил Михаил Сергеевич. — Понимаете ли, — он доверительно приблизился к старшине и встал рядом: даже запах одеколона доносился сквозь уличную вонь, — наш любимый Черкизон весьма ограничен в жизненном пространстве. Рост вширь давно остановился — кровля при этом ослабляется, и возможны обвалы. И случаются, кстати. Поэтому остается только вверх и вниз. Но и тут есть предел. Лезть до бесконечности вверх нельзя — там поверхность со всеми ее прелестями, а вниз… Нижние ярусы постоянно подтапливаются грунтовыми водами. Если не откачивать воду, то уровень ее будет вот здесь, — желтый ноготь черкнул по стене дома на уровне Игорева плеча, — а может, и еще выше.

Старик подождал, ожидая реакции, но Игорь молчал.

— Поэтому кто-то должен приводить в движение помпы, — вздохнув, продолжил Ланиста, не дождавшись ответа. — Иных источников энергии, чем мускульная сила, нам после Катастрофы, увы, не осталось. Маломощные электромоторы с задачей не справляются, топлива для дизелей нет, энергия ветра, воды и пара недоступны, атомная — тем более, животные, что отлавливаются на поверхности, для работы непригодны… Остаются люди — самая неприхотливая скотинка на свете. Увы, добровольно никто на эту работу не пойдет. Ни за какие деньги. Вы бы согласились день-деньской крутить огромное колесо, приводящее в движение водяной насос? А если бы, положим, вы бы устали и бросили это колесо, то вас бы тогда кнутом? Карьера сомнительная…

Князев не проронил ни слова.

— Поэтому колеса крутят осужденные. Работа эта очень нездоровая — тяжелая, в спертом воздухе, в сырости. Год работы на водокачке равносилен смертному приговору. Полгода оставляют след на всю жизнь — ревматизм, астма, туберкулез. К тому же, вода в нижних уровнях радиоактивна… Вот, собственно, к чему вас приговорили бы за ваш незначительный проступок.

— А сколько мне светило? — не выдержал Игорь.

— Пять лет, — последовал невозмутимый ответ.

Гладиаторы оказались очень жизнерадостными людьми: посмеяться любили по поводу и без. Всякого рода подначки и розыгрыши тут были в большом ходу, но обижаться на них разыгранные и не думали, предпочитая платить той же монетой. Игорю все они сразу пришлись по душе — и чернокожий Джонс, весельчак и балагур, и меланхоличный красавец Алекс, и молчаливый Кузьма, и остальные обитатели казармы, донельзя похожей на памятную Князеву тюремную камеру.

Такие же нары, такие же слои дыма под потолком — курили здесь еще больше, чем в тюрьме. Разве что дверь не запиралась снаружи, и гладиаторы могли свободно выходить в город. Ну и остальные человеческие радости, для заключенных недоступные, — хороший стол с выпивкой, жеманные гостьи, с которыми уединялись в дальнем углу за занавеской (негласный джентльменский кодекс не позволял гладиаторам обращать внимания на стоны, доносящиеся из-за занавеса). Человеку, который легко может не вернуться с ристалища, позволено многое. А то, что сражаться придется серьезно, не напоказ, гладиаторы просветили своего нового товарища сразу.