Военный переворот (книга стихов) - Дмитрий Быков

Он часто посещал ближайший храм

И сильно уважал себя за это.

Умея "контра" отличать от "про"

Во времена всеобщего распада,

Он даже делал изредка добро,

Поскольку понимал, что это надо,

А нам не все равно ли - от ума,

Прельщенного загробною приманкой,

От страха ли, от сердца ли... Сама

Она была не меньшей христианкой,

Поскольку всех ей было жаль равно:

Политика, который был неистов,

Крутого, продававшего говно,

Артистов, программистов, онанистов,

И кришнаита, евшего прасад,

И западника, и славянофила,

И всех, кому другие не простят

Уродств и блажи, - всех она простила.

(Любви желает даже кришнаит,

Зане, согласно старой шутке сальной,

Вопрос о смысле жизни не стоит,

Когда стоит ответ универсальный).

Полковника (восторженный оскал),

Лимитчика (назойливое "Слухай!"),

И мальчика, который переспал

С ней первой - и назвал за это шлюхой,

Да кто бы возражал ему, щенку!

Он сам поймет, когда уйдет оттуда,

Что мы, мерзавцы, прячем нищету

И примем жалость лишь под маской блуда

Не то бы нас унизила она.

Мы нищие, но не чужды азарта.

Жалей меня, но так, чтобы сполна

Себе я победителем казался! ї

Любой пересекал её порог

И, отогревшись, шел к другому дому.

Через неё как будто шел поток

Горячей, жадной жалости к любому:

Стремленье греть, стремленье утешать,

Жалеть, желать, ни в чем не прекословить,

Прощать, за нерешительный - решать,

Решительных - терпеть и всем - готовить.

Беречь, кормить, крепиться, укреплять,

Ночами наклоняться к изголовью,

Выхаживать... Но это все опять

Имеет мало общего с любовью.

3.

Что было после? Был иллюзион,

Калейдоскоп, паноптикум, постфактум.

Все кончилось, когда она и он

Расстались, пораженные. И как там

Не рыпайся - все призраки, все тень.

Все прежнее забудется из мести.

Все главное случилось перед тем

Когда ещё герои были вместе.

И темный страх остаться одному,

И прятки с одиночеством, и блядки,

И эта жажда привечать в дому

Любого, у кого не все в порядке,

Совсем другая опера. Не то.

Под плоть замаскированные кости.

Меж тем любовь у них случилась до,

А наш рассказ открылся словом "после".

Теперь остался беглый пересказ,

Хоть пафоса и он не исключает.

Мир без любви похож на мир без нас

С той разницей, что меньше докучает.

В нем нет системы, смысла. Он разбит,

Разомкнут. И глотаешь, задыхаясь,

Распавшийся, разъехавшийся быт,

Ничем не упорядоченный хаос.

Соблазн истолкований! Бедный стих

Сбивается с положенного круга.

Что толковать историю двоих,

Кому никто не заменил друг друга!

Но время учит говорить ясней,

Отчетливей. Учитывая это,

Иной читатель волен видеть в ней

Метафору России и поэта.

Замкнем поэму этаким кольцом,

В его окружность бережно упрятав

Портрет эпохи, список суррогатов,

Протянутый между двумя "потом".

4.

Я научился плавать и свистеть,

Смотреть на небо и молиться Богу,

И ничего на свете не хотеть,

Как только продвигаться понемногу

По этому кольцу, в одном ряду

С героями, не названными внятно,

Запоминая все, что на виду,

И что во мне - и в каждом, вероятно:

Машинку, стол, ментоловый "Ковбой",

Чужих имен глухую прекличку

И главное, что унесу с собой:

К пространству безвоздушному привычку.

ї

* * *

Андрею Шемякину

Адам вернулся в рай. От праведных трудов.

На краткосрочный отдых.

Прогулки по садам, сбирание плодов,

Лечение на водах.

Он бродит меж дерев, припоминая сорт,

Перезабыв названья.

Что хочешь надкуси: хоть яблоко апорт,

Хоть яблоко познанья.

Он медленно отвык от тяпок и мотыг,

Он вспомнил прежний климат,

Он вспомнил все слова, каких земной язык

Не вспомнит и не примет.

Привык он на земле молиться о дождях,

О сборе урожая...

Глаза, как у коров, ладони, как наждак,

И кожа, как чужая.

Он долго жил не здесь, а там, где каждый звук

Пришпиливал, как мету,

К бокам своих коров, к делам своих же рук:

На слово - по предмету.

Но есть другая речь, которая парит,

Подобно паутине,

И ею, наконец, он с Богом говорит

Не только о скотине.

А ты, жена, поспи. Потом опять рожать

В обещанном мученье.

Беседы двух мужчин тебе не поддержать:

Темно её значенье.

Покуда вы в раю, пусть спорят ни о чем,

Не сдерживая пыла,

И яблоки грызут... Тем более потом

Все будет, как и было.

Придется разбирать обширный чемодан,

Оставленный при входе,

Невыметенный дом готовить к холодам,

Молиться о погоде,

Вытягивая воз, надсаживая грудь,

Теряя счет заплатам...

Но знать, что где-то есть. Все там же. Где-нибудь.

Меж Тигром и Евфратом.

ї

СЧАСТЬЯ НЕ БУДЕТ

Олененок гордо ощутил

Между двух ушей два бугорка,

А лисенок притащил в нору

Мышь, которую он сам поймал.

Галина Демыкина.

Музыка, складывай ноты, захлопывай папку,

Прячь свою скрипку, в прихожей разыскивай шляпку.

Ветер по лужам бежит и апрельскую крутит

Пыль по асфальту подсохшему. Счастья не будет.

Счастья не будет. Винить никого не пристало:

Влажная глина застыла и формою стала,

Стебель твердеет, стволом становясь лучевидным

Нам ли с тобой ужасаться вещам очевидным?

Будет тревожно, восторженно, сладко, свободно,

Будет томительно, радостно - все, что угодно,

Счастья не будет. Оставь ожиданья подросткам,

Нынешний возраст подобен гаданию с воском:

Жаркий, в воде застывает, и плачет гадалка.

Миг между жизнью и смертью - умрешь, и не жалко

Больше не будет единственным нашим соблазном.

Сделался разум стоглазым. Беда несогласным:

Будут метаться, за грань порываться без толку...

Жизнь наша будет подглядывать в каждую щелку.

Воск затвердел, не давая прямого ответа.

Счастья не будет. Да, может, и к лучшему это.

Вольному воля. Один предается восторгам

Эроса. Кто-то политикой, кто-то Востоком

Тщится заполнить пустоты. Никто не осудит.

Мы-то с тобой уже знаем, что счастья не будет.

Век наш вошел в колею, равнодушный к расчетам.

Мы-то не станем просить послаблений, а что там

Бьется, трепещет, не зная, не видя предела,

Страх ли, надежда ли - наше интимное дело.

Щебень щебечет, и чавкает грязь под стопою.

Чет или нечет - не нам обижаться с тобою.

Желтый трамвай дребезжанием улицу будит.

Пахнет весной, мое солнышко. Счастья не будет.

ї

К ВОПРОСУ О РОЛИ ДЕТАЛИ В СТРУКТУРЕ ПРОЗЫ

Кинозал, в котором вы вместе грызли кедрач

И ссыпали к тебе в карман скорлупу орехов.

О деталь, какой позавидовал бы и врач,

Садовод при пенсне, таганрогский выходец Чехов!

Думал выбросить. И велик ли груз - скорлупа!

На троллейбусной остановке имелась урна,

Но потом позабыл, потому что любовь слепа

И беспамятна, выражаясь литературно.

Через долгое время, в кармане пятак ища,

Неизвестно куда и черт-те зачем заехав,

В старой куртке, уже истончившейся до плаща,

Ты наткнешься рукою на горстку бывших орехов.

Так и будешь стоять, неестественно прям и нем,

Отворачиваясь от встречных, глотая слезы...

Что ты скажешь тогда, потешавшийся надо всем,

В том числе и над ролью детали в структуре прозы?

ї

КУРСИСТКА

(из цикла "Фантазии на темы русской классики")

Анне Пустынцевой

Анна, курсистка, бестужевка, милый дружок,

Что вы киваете так отрешенно и гордо?

Видимо, вечером снова в марксистский кружок

В платьице жертвенно-строгом под самое горло.

Аннушка, вы не поверите, как я устал:

Снова тащиться за вами, любимая, следом,

Снова при тусклой коптилке читать "Капитал",

Будто не зная других развлечений по средам!

Дети дьячков, не стиравшие воротничков,

С тощими шеями, с гордостью чисто кретинской,

Снова посмотрят презрительно из-под очков

На дворянина, пришедшего вместе с курсисткой.

Кто это злое безумие вам диктовал?

Аннушка, что вам тут делать, зачем среди них вы?

Прежде заладят: промышленность, рынок, товар...

После подпольно сипят про враждебные вихри...

Вследствие этого пенья сулят благодать...

Все же их головы заняты мыслью иною:

Ясно, что каждый бы вами хотел обладать,

Как в "Капитале" товар обладает ценою.

Сдавленным шепотом конспиративно орет

Главный поклонник Успенских, знаток Короленок:

"Бедный народ!" - будто где-нибудь видел народ!

После он всех призывает в какой-то застенок.

Свет керосинки едва озаряет бедлам.

Некий тщедушный оратор воинственней Марса:

Аннушка! Всю свою страсть безответную к вам