Двести третий день зимы - Ольга Птицева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Она не подружка, – ответила Тая, закидывая рюкзак обратно на плечо. – Она вдова. Пойдем, сейчас здесь станет тесно.
И они двинулись вдоль здания в сторону закрытого метро. Их следы уже присыпало, но появились новые – наверное, Вити, успевшего доесть торт, вымыть за собой тарелку и покинуть кафе, пока они топтались в гардеробной.
– Груня не пускает к себе всех подряд с улицы, – объясняла Тая на ходу, когда они нырнули в арку, прорезающую длинный корпус завода. – И просто с кем-то за компанию к ней не придешь.
– А как же тогда?
Снег задувало в арку, и колючая крошка стегала по щекам. Нюта пыталась укрыться рукавом, но руки тут же начали мерзнуть даже в варежках.
– Надо вздрочнуть систему. Понимаешь? Сделать что-то, чего нельзя. И тогда станет можно прийти к Груне.
Тая остановилась, схватила Нюту за руку и притянула к себе.
– Груня ненавидит все это дерьмо. Я не знаю никого, кто еще так же люто ненавидел бы их. Всех. И холодовиков, и партийцев.
Нюта дернулась. Ей не хотелось слушать ни о системе, ни о холодовиках. Но Тая держала ее крепко и тянула к себе. Так, что их носы почти соприкоснулись.
– Ну а ты? – лишь бы увести тему в сторону, спросила Нюта. – Кого ты вздрочнула за кусок киевского торта?
Тая не отстранилась, но руку отпустила. Выдохнула Нюте прямо в лицо горячим шоколадным духом.
– Никого. Я по старому знакомству. Ладно, дубак лютый, нечего тут… – И осеклась на половине слова, потому что в просвете арки мелькнула ослепительно-белая машина с мигалкой на крыше. Тая ругнулась и прижалась спиной к стене. Нюта повторила ее движение быстрее, чем сама поняла зачем.
– Нам нельзя здесь? – Шепот получился оглушительно громким.
Тая кивнула. И накрыла рот Нюты ладонью. Кожа у нее оказалась сухая и горячая. Нюта затихла. Машина затормозила сбоку от арки, хлопнула дверца, потом лязгнул шлагбаум, и снова раздался дверной хлопок. «Во двор заехали», – поняла Нюта и попыталась озвучить это, но ладонь надавила сильнее. Снег заскрипел под ногами приехавших, пропищал домофон, и снова хлопнула дверь, но не легкая автомобильная, а входная. Ведущая к Груне. И сразу все стихло. Тая убрала руку. Без нее губам стало холодно.
– Может, Груня и ненавидит систему, – проговорила Нюта, – но сама система не прочь заглянуть к ней на огонек. Мигалку видела?
Тая не ответила, выскочила из арки и зашагала к метро так быстро, будто опаздывала на последний поезд.
– Нормально все? – спросила Нюта, с трудом ее нагнав.
– У тебя губы все в шоколаде, вытри, – хмуро ответила Тая.
И до самого дома они больше не разговаривали. Просто шли: Тая – впереди, Нюта – на два шага отставая. Снег крошился, будто перемолотый в блендере. Темнеть еще не начало, и домой отчаянно не хотелось. Нюта перебирала варианты, куда пригласить Таю, чтобы сгладить, подлатать день, который все еще мог запомниться как хороший. Зря она, что ли, надевала сарафан? Но вариантов было немного. Либо домой, наплевав на все доводы рассудка и незримого Славика. Либо туда, где приличным девушкам лучше не появляться.
– Ты бывала в очистных на Яузе?
Тая остановилась, посмотрела почти весело.
– Значит, я тебя привела шоколад пить. А ты меня куда отвести хочешь?..
– Зато никаких холодовиков. Так что еще вопрос, где меньше воняет.
Смеялась Тая звонко и так искренне, что Нюта мигом перестала сомневаться в степени удачности дня. Выше ожидаемого, как минимум. Согласно табличке результативности Радионова, это если и не победа, то точно двойная премия. И однозначно лучше, чем ничего.
8
Сначала они долго ехали на подмороженном автобусе от центра в сторону парка. Автобус с трудом пробирался через снежные заносы, буксовал, но упорно тащился вперед. На остановках люди то заходили, принося с собой свежий холод, то выходили, унося жалкие остатки теплого воздуха, согретого коллективными легкими.
Тая копалась в телефоне, что-то набирала, грела пальцы в карманах и опять набирала. Она сняла шапку, положила ее на колени, но та все норовила сползти на пол, прямо в лужицу подтаявшего снега, нанесенного в салон. Нюта потянулась и сжала шапку в руках. На ощупь та была колючая и рыхлая. Не теплая совсем, точно вязаная вручную. С такими обычно возятся трогательные старушки, подслеповато пропуская петли. А потом суют их всем родственникам. Если же родственников недостаточно, старушки самоорганизуются у переходов и продают свои творения за бесценок. И не поймешь, правда ли им нужны эти триста рублей, или дело в неконтролируемой потребности заботиться о головах, которым следует находиться в тепле.
– Где выходим? – спросила Тая, отрываясь от телефона.
– Давай на «Ростокинском проезде».
Оттуда вдоль парка можно было выйти к мосту через Яузу, а дальше – дело техники: спрыгнуть, пробежать, подлезть. Даже у Радионова это получалось почти без скрипа.
– Вот почему они такими унылыми стали? – спросила Тая, когда автобус обдал их вонючим жаром и пополз дальше к Лосиному острову.
– Кто именно?
Темнеть еще не начало, но серость уже сгущалась где-то на периферии зрения. Моргнешь – и вроде бы нет ее. Присмотришься – и все-таки увидишь, что вечер уже совсем близко. Спустя пару часов накроет собой город.
– Ну, парки. Они стоят такие чистенькие, все в снежку, как с картинки новогодней. Это же объективно красиво. А подходишь ближе – и уныло становится, словно на кладбище.
Парк и правда выглядел угрюмо. Черные стволы деревьев пробивались сквозь высокие сугробы, но почти сразу утыкались в тяжелые облака, застревали там верхушками. На ветках собирались снежные подушки. От ветра они падали, пробивая настил и утаскивая за собой тонкие обломанные веточки. Ничего, кроме голых деревьев и снега, рассмотреть не получалось. Сугробы здесь оставляли как есть – их не раскидывали, под ними образовалась прочная ледяная корка, и заснувшим многолетним кустам нечем было дышать. Сон их, видимо, успел превратиться в вечный. Куда подевалась разной величины живность, населяющая парк, можно и не спрашивать. Нюта постояла немного, запрокинув голову, чтобы горло перестала стягивать тоска.
– Хотя, – заключила Тая, – по сути, кладбище и есть.
– Пойдем, – позвала Нюта. В этой черно-белой махине парка все же сохранялась странная красота, но стоять было холодно, грустно и опасно. – Может, и не совсем кладбище, если знать места.
Вдоль границы парка шла узкая утоптанная тропинка. По ней, наверное, люди ходили от железнодорожной станции по проспекту Ветеранов к зданию городского суда. Других точек маршрута Нюта выдумать не смогла. Казалось, в этой части города не осталось ничего, кроме снега и черных остовов деревьев.
