Последние бои люфтваффе. 54-я истребительная эскадра на Западном фронте. 1944-1945 - Вилли Хейлман

Тридцать минут спустя Прагер и я уже были в Ахмере, около места нашей победы. Мы шли по следу, оставленному рухнувшим «Тандерболтом», более сотни метров. Часть коров на поле в панике разбежались, но машина, совершившая аварийную посадку, все же ударила и убила двух. Одна из них скоро должна была отелиться, и в нескольких метрах от разорванной туши матери лежал мертвый, неродившийся теленок.

«Тандерболт» был изрешечен словно дуршлаг, но, несмотря на массу прямых попаданий, он так и не загорелся. Он почти целым лежал на зеленом лугу, охраняемый солдатом из саперного корпуса. Впервые после сотен «собачьих схваток» наш противник, практически целый, лежал у нас перед глазами. Забравшись в кабину, мы сравнивали приборную панель и вооружение с нашим «Фокке-Вульфом». Прагер торжествующе достал с кресла пилота парашют. К нему был прикреплен небольшой мешок, содержавший спасательное снаряжение на случай падения в море. Так что наш «ящик» с желто-черными клетками прилетел из Англии.

Мы тщательно исследовали этот аварийный комплект; он содержал специальный патрон, который при попадании в воду автоматически надувал резиновую шлюпку. Был приложен и маленький парус, который мог использоваться как сигнал бедствия. Мы также нашли пистолет «Вери»[151] с патронами и несколько небольших капсул, которые, растворяясь в воде, образовывали на поверхности моря яркое цветное пятно, таким образом привлекая внимание пилотов пролетавших мимо самолетов; также имелись концентрированные пищевые таблетки, маленький пакет вынужденной посадки, который носился на груди и содержал свернутую шелковую карту Германии, компас размером с запонку и маленькую пилку. Прагер поднял свои трофеи, и я понял, что парашют и парус скоро украсят его квартиру.

Мы встретились с пилотом в Ахмере. Это был неприятно выглядевший юноша лет двадцати в грязной форме и небритый.

Наглый и циничный, жующий резинку, он давал малопонятные ответы. Очевидно, он был до смерти напуган, и его дерзкая манера держаться была попыткой замаскировать этот страх.

Мы вышли из комнаты, чувствуя легкое смущение.

– Техас, – пробормотал я, и казалось, что это слово объясняло все.

Прибыл генерал-майор Галланд.

С большим волнением он слушал доклад Новотны, в то время как его помощник, оберст Траутлофт, интенсивно делал какие-то заметки.

– Мой дорогой Новотны, я надеюсь, вы понимаете, что вы наиболее ценный мой «конь». Без фактов, продублированных письменно в ваших еженедельных рапортах, реактивный самолет никогда не станет истребителем и мы никогда не сможем достичь наших целей. Наиболее важная из них – это прогнать сеющие ужас бомбардировщики из неба Германии. Лишь тогда появится возможность создания надежного, серийно производимого нового оружия, которое позволит нам в последний момент сотворить чудо.

– Я могу заверить вас, герр генерал, что будет сделано все, что в моих силах.

– Мы все будем иметь страшные неприятности, если дела пойдут плохо. Давайте больше не будем об этом говорить.

Далее беседа переключилась на усилия по созданию истребительной авиации большой ударной мощи на основе новых самолетов. Немецкая истребительная авиация никогда не была так сильна в количественном выражении, но она почти полностью состояла из самолетов с поршневыми двигателями. Это был животрепещущий вопрос.

Горстка идеалистов должна была вести сизифову борьбу[152] против всезнаек, лености, предательства и саботажа и против тупоголового планирования немецкого Верховного командования. Ежемесячный серийный выпуск реактивных самолетов достиг тысячи машин. Это была главная надежда Галланда, и он планировал полностью перевооружить ими истребительные эскадры.

– Мы никаким другим способом не сможем получить необходимого преимущества, чтобы компенсировать численное превосходство противника, – заявил Галланд.

Дортенман и я облегченно вздохнули. Оберст Траутлофт заверил нас, что мы будем следующими в списке на оснащение реактивными самолетами.

Затем генерал начал говорить об ужасной неразберихе среди высшего командования. Было невозможно взаимодействовать с Герингом. Он постоянно ворчал о трусости и неэффективности своих истребительных эскадр и в качестве протеста прекратил носить все награды, за исключением ордена «За заслуги».[153]

Дортенман нахмурился. Мы уже давно поняли, что Геринг несет ответственность за наше теперешнее бессилие, потому что вместо производства истребителей хотел добиться капитуляции Запада в результате тотальных бомбардировок.

Сегодня мы не имели хорошей защиты, а Гитлер и его паладин не могли понять своей головой, что численность вражеской истребительной авиации, по очень осторожным оценкам, была на 100 процентов выше немецкой. И потом этот кретин еще продолжал говорить о трусости. От прежней славы рейхс-маршала ничего не осталось, и летчики-истребители не выносили даже одного упоминания его имени.

– Да, и потом эти ископаемые, старые генералы из NSFK, – продолжил Галланд, – особенно Келлер.[154]

Вы знаете, как он представляет войну в следующие несколько месяцев?

Аудитория навострила слух.

– Вы знаете, что фюрер хотел превратить Ме-163 «Комета» в так называемый «народный истребитель».[155] С «Кометой» все хорошо, и это подтверждено ее испытаниями, но то, как Верховное командование полагает ее использовать, граничит с идиотизмом.

– Вы знаете, что этот ракетный истребитель должен стартовать к соединению бомбардировщиков под углом приблизительно 70°. Он достигает своего потолка между 9 и 10 тысячами метров, израсходовав все ракетное топливо. Затем он должен под вражеским огнем спускаться вниз подобно планеру. Но никакие законы аэродинамики не помогут ему остаться в воздухе. Он должен приземлиться как планер, а в худшем случае пилот может выпрыгнуть с парашютом. «Комета» очень дешева в производстве, так что в случае чего самолетом можно пожертвовать.

– Это неплохая идея, но остался лишь пустяк. Чтобы они могли летать, требуются опытные пилоты, а эти идиоты не знают, что нужно делать. «У вас есть поршневые истребители, чтобы летать. Вам не нужны реактивные истребители, иначе зачем выпускать четыре тысячи самолетов с поршневыми двигателями в месяц».

А этот нелепый, переживший свое время Келлер поддерживает идеи Гитлера. Он осыпает оскорблениями меня, а мои тщательно обдуманные планы, которые основаны на реальных фактах, а не на размышлениях, когда желаемое принимают за действительное, отвергаются снова и снова, потому что все хотят опять начать одерживать победы, – если возможно, завтра, и, уж конечно, в самое возможно короткое время.

Вы не знаете, что говорится в высоких сферах. Это самообман, дезинформация и много вздора.

Фюрер, естественно, был восхищен, когда Келлер напыщенно заявил, что он будет использовать эту машину. «Ваш народный истребитель, мой фюрер, изгонит англо-американскую чуму из немецкого воздушного пространства».

У вас захватывает дыхание, а? Хорошо, держитесь сильнее и послушайте. Это очень просто. Около каждого завода, в каждом городе, на основных дорогах – короче говоря, повсюду, – они в своих умах расставили «народные истребители», словно припаркованные автомобили. Кстати, эти чокнутые не построили самих машин, не имеют необходимых наземных команд, чтобы обслуживать их, но это не имеет никакого значения. Пусть это делают сами рабочие. Ранним утром перед своей сменой, или в обеденный перерыв, или вечером, прежде чем пойти спать.

Но то, что я сейчас скажу, потрясет всех вас. Это реальные слова, которые произносились на том бредовом совещании.

Будьте внимательны. «После интенсивных тренировочных курсов молодые рабочие должны „трансформироваться в пилотов“».

– Извините, что прерываю, герр генерал, но разве все они не были давно отправлены на фронт?

– Позвольте продолжить, – сказал Галланд. – Я лишь повторяю слова Келлера. Так что эти рабочие должны сами себя запустить в небо и спасти свои заводы и свою страну.

Так вот, мои трусливые истребители, только взгляните, как они собираются спасать родину!

У нас не хватило духу, чтобы засмеяться; услышанный бред, эти фантастические идеи относительно тактики действия истребителей заставили нас вздрогнуть. Новотны коротко бросил:

– Мы, кажется, вступаем в период карнавала.

Чему тогда удивляться, если в результате подобного обсуждения на высоком уровне должно было последовать самоуничтожение?

Но еще задолго до этого неутомимый защитник своих планов, этот упрямый, жесткий генерал Галланд, вместе со своим заместителем, оберстом Траутлофтом, и всем своим штабом, будет уволен из люфтваффе.[156]

На прощание Галланд записал в военном дневнике:

«В самый мрачный для Германии момент, Боже, дай силы прокладывающим дорогу новому и веру в то, что они смогут исполнить свою задачу.