Мужчина из моего прошлого - Инна Инфинити
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Соблазн рассказать Диме правду о Владике настолько велик, что я в прямом смысле прикусываю язык. Запрещаю себе. Нельзя. Я не могу поддаться этому секундному порыву. Он ведь пройдет, а последствия сказанного останутся. Собираю в кулак всю свою волю, что произнести твердо:
— Но сейчас мы не можем быть вместе.
— Я понимаю.
— Мне правда пора идти. Отпусти, пожалуйста. У меня теперь совсем другая жизнь. Теперь все по-другому. Я жена и мать.
Дима заглядывает мне в лицо. Одну руку опускает на щеку, второй прижимает к себе за плечи. Что он пытается прочитать по моим глазам? О чем думает?
— Я еще увижу тебя? — спрашивает с надеждой.
— Не знаю… Нет… Зачем?
— Мы могли бы…
— Что могли бы?
— Просто общаться хотя бы. Раз уж мы встретились.
— Зачем?
— Не знаю. Просто так. Зачем люди общаются?
С каждой секундой мне все тяжелее и тяжелее. Хотя, казалось бы, куда тяжелее? Все происходящее сейчас — на разрыв аорты. Только Владик и необходимость думать о его спокойствии, благополучии, сохранении его привычного мира, где у него уже есть любимый папа, помогают мне не потерять ошметки рассудка и не утонуть в Соболеве прямо сейчас.
— Не надо нам общаться.
— Почему?
— Потому что у меня есть обязательства перед семьей и мужем. А мы не просто старые знакомые, Дим. Мне будет сложно объяснить мужу, кто ты и почему я с тобой общаюсь.
На его лице мелькает понимание. Одна рука соскальзывает с моей щеки вниз, хватка второй на плечах ощутимо ослабевает. Я выпутываюсь из Диминых объятий и только теперь могу вздохнуть свободно.
— Открой, пожалуйста, дверь.
Дима молча нажимает кнопку на панели возле себя. Замки щелкают. Этот звук словно символизирует наш конец.
Я бросаю на Диму последний взгляд, полный тоски и грусти.
— Рада была тебя увидеть. Прощай.
— Прощай, Белоснежка, — едва слышно произносит.
Я поднимаю с пола сумочку и выхожу из машины. Апрельский ветерок тут же бьет в лицо, приводя в чувство. Еще несколько раз вдохнув полной грудью, с чувством рухнувшей жизни иду по направлению к садику. Группа Владика гуляет во дворе, мне кажется, я даже вижу синюю курточку сына.
— Сонь, подожди! — прилетает мне в спину голос Соболева.
Я замираю на месте, как вкопанная. Испуганно оборачиваюсь и вижу торопящегося ко мне Диму. Неприятное предчувствие сковывает все тело.
— Раз уж я вижу тебя последний раз в своей жизни, дай хотя бы проводить тебя. Ну зачем так поздно идти одной с ребенком? Опасно же. Я потом себе не прощу, если с тобой что-то случится. Ну и с твоим ребенком тоже.
Глава 18.
Я теряю дар речи. Дима на полном серьезе все это говорит и собирается провожать меня до дома с ребенком.
— Соня, давай я довезу вас до дома? Зачем ты будешь одна идти с ребенком в такое позднее время?
— Еще и шести часов нет, — отмираю.
В голове орет сирена. Я любой ценой должна не допустить, чтобы Дима увидел Владика. Не дай Бог, он узнает в нем сына или начнет что-то подозревать. Зная Соболева, точно можно сказать, что ничем хорошим это не закончится. Дима начнет качать права, требовать общения с Владиком, а это разрушит привычный мир ребенка. У Владика уже есть папа, которого он любит. Как объяснить ребенку появление второго отца, я не знаю.
— Ну и что? Тебя вообще утром похитили. Давай я отвезу тебя с ребенком.
— Нет, — протестую. — У тебя в машине нет детского кресла.
— Тогда провожу вас. Вы далеко живете?
— Нет, мы живем в пяти минутах отсюда. Пожалуйста, Дима, не надо. Вернись в свой автомобиль и уезжай.
— Почему ты не хочешь, чтобы я вас проводил? Неужели после похищения не боишься ходить по улицам?
— Не боюсь.
— А если тебя снова похитят? На этот раз с ребенком, — выдвигает весомый аргумент.
Умом я понимаю, что частично Дима прав. Клоуны действительно похитили меня средь бела дня в людном месте. Но что же теперь, по улице никогда больше не ходить? Телохранителя нанять? Ерунда. Хоть мне все еще и страшновато, а Игорь прав, эта проблема решается с помощью психолога.
— Не надо нас провожать, — отрезаю. — Пока.
Я разворачиваюсь и возобновляю движение по направлению к садику. Но почти у калитки Соболев снова догоняет меня и хватает за руку.
— Соня, пожалуйста! Позволь проводить тебя. Последний раз.
— НЕТ! — рявкаю так, что оглядываются идущие мимо мамаши с детьми. — С какой стати ты — совершенно чужой и посторонний человек — будешь провожать меня и моего сына до дома? Что я ребенку скажу?
На словах «совершенно чужой и посторонний человек» лицо Соболева изображается гримасой боли. Эта боль тут же передается мне, проникает в душу и рвет ее изнутри.
Ведь Дима самый что ни на есть родной… Для меня и для нашего сына…
— Соня, я прошу тебя, пожалуйста, — берет мою ладонь в свою. — В последний раз.
Как же больно. Как же мне сейчас больно. Смотрю на Диму и вдохнуть не могу. Он переплетает наши пальцы, сжимает мою руку и глядит так жалостливо… Сердце кровью обливается.
Я никогда не могла устоять перед Димой. Всегда таяла перед ним, всегда поддавалась. Вот и сейчас таю. И только Владик, обязанность сохранить привычный мир сына, не тревожить его, заставляют меня выдернуть руку из ладони Соболева.
— Нет, — повторяю твердо. — У меня есть муж, мы растим вместе нашего ребенка. Твое присутствие рядом с моим сыном неуместно. Ты чужой и посторонний человек, — голос надламывается. — Уходи, Дима. Тебе не место рядом с моим ребенком.
Кровь отливает от его лица, глаза становятся стеклянными. Моя душа растерзана в клочья моими же словами. Но я во что бы то ни стало должна остановить Соболева, прогнать его, не допустить их с Владиком встречи.
Мы с Димой — жертвы страшных обстоятельств, где посторонние люди решили все за нас: мои родители, Олеся. И как бы ни было больно нам обоим, а мы обязаны мириться с реальностью. У меня
