Здесь и сейчас - Гийом Мюссо

Pull in case of fire,[29] -

требовал противопожарный плакат. Я сразу же сообразил, опустил ручку, но ничего не произошло: сирена не взвыла, сигнальные огни не замигали.

Я огорчился и снова вернулся к окну. До земли было метров двадцать. Нечего надеяться приземлиться, не сломав шею.

Несмотря на сквозняк, в кухне было по-прежнему жарко, а из окна тянуло какой-то химической гадостью. К востоку от Бронкс-Ривер на километры тянулись промзоны и грузовые причалы. Несколько барж и катеров двигались туда и обратно между петлей автострады, но никакой особой деятельности в промзоне я не заметил. Вокруг зияли пустые автостоянки и окна пустых зданий. Какие могут быть сомнения? Я оказался здесь в выходные.

Вот хрень…

— Эй! Ау! Кто-нибудь! Сюда! — заорал я как сумасшедший.

Напрасная трата сил. Еще немного покричав, я понял, что здесь никто меня не услышит и не увидит.

Я стал осматривать помещение, пытаясь что-то придумать. На стене висел календарь пин-ап. Брюнетка, мисс Август-1996 с острыми грудками в бикини выглядела суперсексуально. Опершись на стойку бара на пляже, она потягивала коктейль из большого ананаса.

Считал я недолго. Если у нас середина лета, то на этот раз я отсутствовал чуть больше девяти месяцев.

Я быстренько осмотрел все, что тут находилось: полки с подносами, тележки для подвоза продуктов, похожий на гардероб большой шкаф из нержавейки с наборным замком.

Чего я только не пробовал, чтобы вырваться из кухни-тюрьмы. Заглянул под панели плафонов, сливы, вентиляционные трубы, мусоропровод. Пытался атаковать металлическую дверь с помощью шумовки и вилки для спагетти.

Не поддалась.

Чем меньше успехов, тем суше в горле. В одном из холодильников я обнаружил банку колы, противно пахнущей жевательной резинкой, и сомнительной свежести творожный кекс. Я недоверчиво его обнюхал, но так проголодался, что решил повременить с капризами.

В углу кухни почти под потолком торчал старенький телевизор. Ленивчик я нашел на холодильной камере, взял его и врубил телик. Попал на спортивные новости, побежали картинки с атлетами, гребцами, теннисистами. Я узнал Карла Льюиса, Майкла Джонсона, Андре Агасси. Дожевал кекс и досмотрел конец репортажа, потом на экране появился комментатор в шлеме, с микрофоном в руках.

На этом мы завершаем наш ретроспективный репортаж о двадцать шестых летних Олимпийских играх, которые проходили здесь у нас в Атланте с 19 июля по 4 августа. Прямую трансляцию торжественной церемонии закрытия с Олимпийского стадиона смотрите на нашем канале.

Услышав дату, я чуть не подпрыгнул. Значит, сегодня 4 августа 1996-го!

День моего рождения.

Сегодня мне исполнилось тридцать лет.

Пять лет прошло с июньского утра 1991 года. Утра, когда отец приехал ко мне с утра пораньше, чтобы наградить опасным наследством в виде Башни двадцати четырех ветров.

Пять лет пролетели как пять дней.

Я посмотрел на себя в маленькое зеркальце, висящее над раковиной. После того как начался этот кошмар, я впервые внимательно разглядел себя. И что же? Я стал немного старше, выглядел усталым. Зрачки расширены, под глазами мешки, кожа несвежая, можно подумать, что веселился до утра. Правда, морщин пока не появилось, и в целом я был хоть куда, но черты стали жестче, определеннее. Глаза потемнели, волосы потеряли золотистый оттенок. Больше всего меня поразило, что от былого подростка во мне ничего уже не осталось. Ни наивности, ни пухлости, ни дурашливости…

С днем рождения, Артур…

15 часов, 16 часов, 17 часов…

Полночь. Час, два, три утра.

4 часа утра

Потеряв всякую надежду, измотанный донельзя, я бродил по своей тюрьме, как лев в клетке. Я перепробовал все, пытаясь из нее выбраться. Понял, что никакими силами не смогу одолеть несгораемую дверь, и сосредоточил все усилия на шкафу из нержавейки. Мне удалось опрокинуть его на пол, и я уже испробовал не меньше сотни комбинаций на его номерном замке. Но возможности исчислялись тысячами, и код мне пока никак не поддавался.

Устав нажимать на кнопки, я попытался справиться с замком подручными средствами — ножом, точильным бруском, лопаткой для фритюра.

Но черт! Черт! Черт!

Заорав, я запулил лопатку в противоположный угол кухни и, осатанев от злобы, принялся молотить шкаф кулаками.

Мало мне одного кошмара, так еще и этот?! Я не мог смириться, что сутки, отпущенные мне на жизнь, пройдут в этом году в вонючей кухне!

Неожиданно я разрыдался. Я не плакал уже давным-давно, но отчаяние было так велико, что я не выдержал. Я был один, я был одинок, и мне было страшно. Проклятие маяка размалывало меня в пыль, уничтожало. Пять последних дней — пять последних лет! — я прожил покорной куклой, не пытаясь понять, как мне действовать, как найти выход из ловушки, в которой я оказался.

Я опять подошел к окну. Взгляд завораживал океан пустоты, глубиной метров в двадцать, отделявший меня от земли. Брошусь в него, и все будет кончено. Мгновенно. Ни боли, ни страха, ни проклятия.

Радости и счастья тоже.

Бог знает почему, я вспомнил слова Фрэнка, сказанные мне на прощание в ту знаменательную субботу: «Вот уже тридцать лет меня мучает эта тайна. И мне кажется, ты единственный, кто способен ее разгадать».

Я вытер слезы. Не слишком умно искать опору в словах человека, который всегда тебе лгал, и все же я за них ухватился. Другого-то не было.

Я вернулся к металлическому шкафу и взял что попалось под руку — на этот раз скребок для сковородок — и продолжил борьбу, изливая на замок свой гнев и ярость и надеясь преобразовать их в положительную энергию. Прошло еще полчаса, и первый замок поддался. В образовавшуюся щель я просунул брусок, на котором точили ножи. Орудуя им, как рычагом, мне удалось справиться с двумя другими замками.

Наконец-то!

Я рассмотрел содержимое и не разочаровался: там лежали полотенца, передники, белые тужурки и — подумать только! — футболки. Я облачился в одежку кого-то из поваров и даже подобрал себе пару старых кроссовок «Катерпиллер», подходящих по размеру.

А потом стал терпеливо сооружать нечто среднее между веревкой и лестницей, связывая между собой все подряд. Приспособление получилось по моим понятиям достаточно длинное и прочное. Не глядя вниз, я крепко-накрепко привязал конец к оконной раме и соскользнул вниз. Спускаясь вдоль фасада, я дрожал, как лист. У меня кружилась голова, к горлу подступала тошнота. Но я по-прежнему не смотрел на землю и перебирал руками, упираясь ногами в стену. Так я преодолел пять метров, потом десять, потом пятнадцать…

Треск…

Веревка, которая казалась мне такой прочной, начала рваться. И разорвалась. Не знаю, уж с какой высоты я упал, но вот я уже лежу, скрючившись, на асфальте. Больше страха, чем боли. Я поднялся на ноги и двинулся вперед к подъездной площадке для грузовиков. Вышел на автостраду и стал голосовать. Прошло минут двадцать, пока наконец не остановился большой фургон. В кабине сидели два темнокожих парня, как я потом узнал — братья, занимавшиеся торговлей фруктами и овощами в испанской части Гарлема. Ребята оказались симпатичными. Слушали по радио регги и радостно дымили, явно не табаком. Подымить я отказался, но охотно взял бутылку с водой и нектарин. На Манхэттен мы въехали с севера, и они сделали крюк по Морнингсайд-Хайтс, чтобы высадить меня на углу 109-й и Амстердам-авеню.

Было семь часов вечера.

— Да как ты смеешь нос ко мне совать, хамло несчастное?! Убирайся! Видеть тебя не хочу! — кричала Лиза, намереваясь захлопнуть передо мной дверь.

Мы и трех секунд с ней не виделись.

Я не готовился к встрече, торопился прийти к ней с колотящимся от волнения сердцем, но мне не спешили открывать дверь. Я прислушался и отчетливо услышал в Лизиной квартире мужской голос, и это было первым ударом под дых.

А чего ты, собственно, ждал, Артур, голубчик?

Когда Лиза наконец соизволила открыть мне дверь, я с радостью увидел свое солнышко в потрясающей голубой ночнушке. Она сменила прическу и теперь носила челку и очень длинные совершенно прямые волосы. Зато ее серые глаза стали цвета штормового моря и смотрели на меня презрительно и враждебно. Я только открыл рот, чтобы сказать, как рад ее видеть, а она меня обозвала хамлом и захлопнула дверь.

Но я не отчаялся. Нажал на звонок и пальца не отпускал. Наверное, через минуту Лиза не выдержала:

— Может, успокоишься, парень?

В проеме двери стоял здоровенный полуголый парняга.

— Может, тебе неприятно это слышать, но Лиза просит тебя мотать отсюда, — объявил он, смерив меня презрительным взглядом. Особо насмешливую улыбку вызвал у него мой поварской китель.