Только теннис - Ольга Морозова

Теймураз: "Ой, второй круг, и уже Настасе!" Какулия был реален в своих планах, Метревели - абсолютно нет, но эта нереальность и помогла ему быть Метревели. Все работало на его чемпионский образ. Я расскажу историю, которая за давностью лет уже не расстроит Нану, жену Алика. США. 1974 год. Счаст-ливый год для меня, я играла в финале Уимблдона. Думаю, что мои результаты тоже подстегивали Метревели. Никто, во всяком случае в нашей стране, не должен был играть лучше, чем он. Мы приезжаем на "Ю.С. опен" в Форест-Хилл. Алик играет блестяще. Мне кажется, именно этот турнир был в его спортивной биографии лучшим. Победное турне Метревели по Австралии случилось раньше, я видела финал, когда он стал победителем нескольких турниров в Австралии, продемонстрировав феноменальные волевые качества. Но "Ю.С. опен" - турнир более высокого уровня, и здесь Алику ужасно не повезло.

Надо сказать, что я еще выполняла роль "местного КГБ", так они меня называли. Когда Алик с Теймуразом уж очень расходились, я их призывала к порядку. Во всяком случае, возникала рядом в самый для них неподходящий момент. Перед игрой появляется на стадионе Алик; Эш, Ньюкомб и другие звезды американского и австралийского тенниса буквально "падают с небосклона". Я сперва не понимаю, что же произвело на них такое ошеломляющее впечатление. Оказывается, Алик явился в сопровождении "Мисс Нью-Йорк". Я спрашиваю: "Алик, где ты ее нашел?" Он невинно отвечает: "Она просто пришла за меня поболеть". Человек, пришедший болеть за Метревели, тоже должен быть человеком экстра-класса. Дама действительно очень красивая, но, возможно, она и помешала Алику выиграть. Я подвернула перед турниром ногу и уехала, не дождавшись мужских полуфиналов. Какулия к этому времени из турнира выбыл и сопровождал меня, передвигающуюся на костылях. Не знаю, что творилось после моего отъезда, но подозреваю, что перед полуфинальным матчем с Коннорсом Алик поздно вернулся домой. Может быть, если бы я осталась, то смогла бы помешать Алику веселиться.

Метревели по праву считался волевым спортсменом. Притом, что он мог позволить себе спорить с судьями, в игре оставался предельно собранным. Матч Метревели с Орантосом в Кубке Дэвиса. Алик уступает в первых двух сетах, потом отыгрывается, в решающей пятой партии проигрывает - 4:1. Но в конце концов все же выиграл. Выцарапал. У Орантоса сводило руку, когда закончился матч. Алика же свело всего: пах, ноги, мышцы рук - его унесли с корта.

Во время своих матчей Алик со мной разговаривал. Если ему кажется, что мяч в ауте, я должна подтвердить: "Да, в ауте", хотя ясно видела, что он попал в площадку. Если не соглашаться с ним, он начнет волноваться, ведь Метревели любит всегда быть правым. Глупо подсказывать ему - играй влево. Он нуждался в другом: кто-то должен сидеть рядом, поддерживать его.

Тренерам запрещено подсказывать по ходу матча. Алик смотрит на меня, а я должна обязательно махнуть головой: или "да", или "нет". Тренеры выработали для нас целую систему знаков, и я, сидя на трибуне, махала руками и подмигивала, хотя до сих пор сомневаюсь в целесообразности этих подсказок. Но если спортсмен во время состязаний нуждается в контакте, он должен его иметь.

Однажды в Каире, когда закончился матч, он сел на корт и сказал: "Играть больше не буду. Ты посмотри на мои ноги, - и начал срывать с них куски кожи, разве можно с такими ногами играть, завтра я проиграю шесть - ноль. Шесть ноль". Я начала упрашивать: "Ну, Алик, давай попробуем как-то залечить твои ноги, давай вызовем врача..." На следующий день он на тренировке, разминаясь, кричал: "Разве это тапочки?! Выкинуть их к чертовой матери, я играть в них не могу!" Я снова: "Ну, Алик, ну, пожалуйста. Выйдешь, попробуешь, можешь играть или нет". Вечером он выходит на матч, и не было момента, чтобы он не побежал за каким-нибудь мячом, чтобы он не боролся. Он продолжал играть с дикой болью в ногах, с больным коленом, потому что операцию ему сделали неудачно и в суставе собиралась жидкость, которую полагалось все время откачивать. Колено разбухало, Алик сам его массировал.

Его воля действовала на всех советских теннисистов, без исключения. Я играю финал первенства Европы с венгеркой Сабо. Она соперницей для меня никогда не была, первый сет я выигрываю 6:0. Потом я распускаюсь, проигрываю второй сет. В третьем, решающем, я начала волноваться, у меня жуткий мандраж.

Происходит какая-то глупистика. Я хныкаю, мне кажется, меня засуживают, потому что судья венгр. И тут же мне действительно засуживают мяч. Я начинаю спорить. Алик, который сидит у корта, командует: "Морозова, подойди сюда". Тогда это еще разрешалось. Я подхожу. "Ты сейчас уступишь этот мяч, прекратишь ругаться и выиграешь". Я не могла даже подумать, что можно нарушить приказ Метревели. Я выиграла матч и стала чемпионкой Европы. Не успела я тогда сказать Алику спасибо, ведь он нашел единственные слова, приведшие меня в чувство.

Когда я стала что-то собой представлять, начала проявлять свой характер в миксте. Мне надоела постоянная ругань Алика, тем более в тех ситуациях, в которых я не была виновата. Мы играли на Уимблдоне, и он на меня кричал: "Ты можешь принять кроссом?.." Я отбивала кроссом и слышала: "Как ты принимаешь, надо же свечку кинуть!" Я уже настолько задергана, что плохо соображаю, что делаю. Я кидала свечу по центру, он кричал: "Что ты делаешь, надо свечу по линии". Наконец, я взорвалась: "Что ты безобразничаешь? В конце концов, посмотри, как сам играешь". Я сказала эту фразу, и сет кончился через десять минут нашим поражением. Во время перехода я поняла, что мы проиграли сет в полуфинале Уимблдонского турнира из-за меня, здесь не следует проявлять свой характер, а лучше подумать о том, как войти в финал. Я сказала: "Алик, я не права, исправлюсь". И мы выиграли следующий сет. Потом выиграли матч и второй раз вошли в финал.

Или другой случай. Мы играем в Тбилиси, на центральном корте. Надо ли говорить, что такое теннис в Тбилиси, когда в городе играет Метревели. Алик герой, я рядом с ним, на нашем счету уже много побед. В Тбилиси от нас ждут только выигрыша. Выходим против молодых Лены Гранатуровой и Саши Богомолова. Саша - левша, Лена безошибочно бьет справа. Игра у нас с Аликом не идет. Алик зудит под каждый мяч. Я уже плачу, он начинает ругаться. Причем ругаться так, что мне неудобно рядом с ним стоять на корте, возраст у меня уже не девичий, я заслуженный мастер спорта, а он меня несет и несет. Я на Витю, своего мужа, смотрю, он мне показывает жестами: "Терпи, не обращай внимания". Слезы стоят в глазах. Еле-еле, невероятными усилиями мы выигрываем этот матч. С корта уходим в разные стороны. Я подхожу к мужу и говорю: "Витя, я больше с ним играть не буду, я больше не могу". Он мне: "Ну, что ты, Оля, не хочешь, не играй".

В Тбилиси корт как бы в чаше, мы сидим внизу, на самом дне. Только успела сказать, что играть никогда не буду, как Метревели сверху кричит: "Морозова, я столик заказал, идем ужинать!" Витя говорит: "Оля, ну что тут сделаешь, это же Алик!"

В команде конца шестидесятых я была младшей по возрасту и, конечно, надо мной все время подшучивали. Вместе с Метревели и Сережей Лихачевым мы отправились в Мексику, на предолимпийскую неделю. Метревели назначили руководителем делегации, Сережа Лихачев - комсорг, я - "массы". В то время Витя ухаживал за мной, писал мне открытки, которые они у меня выкрадывали. "Вот Витюшка тебе написал то-то и то-то. А ты что ответила?" Такое издевательство над несчастной влюбленной девочкой совершенно добивало. Я плакала, но на них ничего не действовало. Иногда они отвлекались от меня и сталкивались друг с другом. Однажды Мэтр (так называли ребята Алика) забыл в раздевалке, в шкафчике, который открывался заколкой, все наши деньги, билеты и паспорта. Мы занервничали: "Алик, ты должен пойти и все забрать". Он: "Не пойду". - "Твой же ящик, иди!" - "Не пойду". В конце концов за деньгами пошел комсорг. Их выводило из себя то, что в поездке я учила английский язык. У меня был с собой знаменитый учебник Бонка, они же не взяли даже словаря.

Нас принимала мексиканская федерация, днем всех кормили одинаковыми обедами, а вечерами мы могли сами себе заказать ужин. Наша команда просила принести томаты, понимая, что это помидоры, и еще знала, что бифштекс "стейк". На третий день официанты помидоры и бифштекс ставили на стол, как только нас видели. И тут я использую Бонка. За столом я, конечно, право голоса имею последняя. Они только для приличия спрашивали: "Морозова, тебе что?" Но как-то раз, когда рядом со мной оказался официант, я успела до заказа помидоров и мяса сказать: "Хав чикенс" - то есть полцыпленка. Приносят порцию размером с пол-индюшки. Но по молодости аппетит у меня был хороший, и хотя Лихачев все время спрашивал: "Неужели ты способна все съесть?" - я со своим цыпленком справилась. Такого они простить мне не могли.

Алик старше меня почти на пять лет, успех он узнал раньше. Его подъем победы над Кодешем, Бунгертом, Сантаной - пришелся на вторую половину шестидесятых. Мои же победы начались в семидесятых годах. Поэтому встретились мы с ним в миксте, казалось, совершенно случайно. Партнерша Метревели Аня Дмитриева готовилась родить второго ребенка. С Аней он играл не один год. Дмитриева старше Алика, поэтому таких жутких сцен, которые впоследствии он устраивал мне, у них не происходило. Дмитриеву Алик уважал и приказывать ей, как мне, конечно, не мог. Галя Бакшеева отказалась становиться в пару с Аликом, она всегда играла с Лейусом. И вышло, что, кроме меня, выбирать было уже не из кого. Но у нас получилась хорошая пара. Мне - девятнадцать, ему двадцать четыре. Разница существенная. Я в то время уже прилично играла, у меня была сильная подача и хороший выход к сетке, а в миксте это очень важно. К тому же я уже имела опыт игры в паре со Славой Егоровым.