Буколики. Георгики. Энеида - Публий Вергилий

Нет в окоеме судов! Но над морем, – заметил он, – бродят

185 Три оленя больших; вереницею длинной за ними

Следом все стадо идет и по злачным долинам пасется.

Замер на месте Эней, и Ахатом носимые верным

Быстрые стрелы и лук схватил он в руки поспешно.

Прежде самих вожаков уложил, высоко носивших

190 Гордый убор ветвистых рогов; потом уже стадо

Стрелами он разогнал врассыпную по рощам зеленым.

Кончил не раньше Эней, чем семь огромных оленей

Наземь поверг, с числом кораблей число их сравнявши.

В гавань оттуда идет победитель, меж спутников делит

195 Вина, что добрый Акест[386] поднес, кувшины наполнив,

В дар троянским гостям, покидавшим Тринакрии[387] берег.

Всех вином оделив, он скорбящих сердца ободряет:

"О друзья! Нам случалось с бедой и раньше встречаться!

Самое тяжкое все позади: и нашим мученьям

200 Бог положит предел; вы узнали Сциллы свирепость,

Между грохочущих скал проплыв; утесы циклопов[388]

Ведомы вам; так отбросьте же страх и духом воспряньте!

Может быть, будет нам впредь об этом сладостно вспомнить.

Через превратности все, через все испытанья стремимся

205 В Лаций, где мирные нам прибежища рок открывает:

Там предначертано вновь воскреснуть троянскому царству.

Ныне крепитесь, друзья, и для счастья себя берегите!"

Так он молвит друзьям и, томимый тяжкой тревогой,

Боль подавляет в душе и глядит с надеждой притворной.

210 Спутники тут за добычу взялись, о пире заботясь:

Мясо срывают с костей, взрезают утробу, и туши

Рубят в куски, и дрожащую плоть вертелами пронзают,

Ставят котлы на песке, и костры разводят у моря.

Все, возлежа на траве, обновляют пищею силы,

215 Старым вином насыщая себя и дичиною жирной.

Голод едой утолив и убрав столы после пира,

Вновь поминают они соратников, в море пропавших,

И, колеблясь душой меж надеждой и страхом, гадают,

Живы ль друзья иль погибли давно и не слышат зовущих.

220 Благочестивый Эней об отважном тоскует Оронте,

Плачет тайком о жестокой судьбе Амика и Лика,

Также о храбром скорбит Гиасе и храбром Клоанте.

Кончился пир; в этот миг с высоты эфира Юпитер,

Парусолетных морей равнину, простертые земли

225 И племена обозрев, широко расселенные в мире,

Встал на вершине небес и на Ливии взгляд задержал свой.

Тут к Отцу, что в душе был таких забот преисполнен,

Грустная, слезы в глазах блестящих, – подходит Венера,

Молвит такие слова: "Нам делами бессмертных и смертных

230 Вечная власть тебе вручена и молнии стрелы, —

Чем виноват пред тобой мой Эней, о Родитель? Троянцы

Чем виноваты, скажи? Почему для них, претерпевших

Столько утрат, недоступен весь мир, кроме стран Италийских?

Знаю: годы пройдут, и от крови Тевкра старинной

235 Там, в Италии, род победителей-римлян восстанет,

Будут править они полновластно морем и сушей, —

Ты обещал. Почему же твое изменилось решенье?

Видя Трои закат и крушенье, я утешалась

Мыслью, что тевкров судьбу иная судьба перевесит.

240 Но и поныне мужей, испытавших столько страданий,

Та же участь гнетет. Где предел их бедам, властитель?

Мог ведь герой Антенор[389], ускользнув из рук у ахейцев,

В бухты Иллирии, в глубь Либурнского царства[390] проникнуть

И без вреда перейти бурливый Источник Тимава[391]

245 Там, где, сквозь девять горл из глубин горы вырываясь,

Он попирает поля, многошумному морю подобен.

Там Антенор основал Патавий – убежище тевкров,

Имя племени дал и оружье Трои повесил;

В сладостном мире теперь он живет, не зная тревоги.

250 Мы же – потомство твое, нам чертог небесный сулил ты,

Мы, потеряв корабли, из-за гнева одной лишь богини

(Страшно молвить) вдали от Италии вновь оказались.

Вот благочестью почет! Ты так нашу власть возрождаешь?"

Ей улыбнулся в ответ создатель бессмертных и смертных

255 Светлой улыбкой своей, что с небес прогоняет ненастье,

Дочери губ коснулся Отец поцелуем и молвил:

"Страх, Киферея[392], оставь: незыблемы судьбы троянцев.

Обетованные – верь – ты узришь Лавиния стены,

И до небесных светил высоко возвеличишь Энея

260 Великодушного ты. Мое неизменно решенье.

Ныне тебе предреку, – ведь забота эта терзает

Сердце твое, – и тайны судеб разверну пред тобою:

Долго сраженья вести он в Италии будет, и много

Сломит отважных племен, и законы и стены воздвигнет,

265 Третье лето доколь не узрит, как он Лацием правит,

Трижды зима не пройдет со дня, когда рутул[393] смирится.

Отрок Асканий[394], твой внук (назовется он Юлом отныне, —

Илом был он, пока Илионское царство стояло), —

Властвовать будет, доколь обращенье луны не отмерит

270 Тридцать великих кругов; перенесши из мест лавинийских

Царство, могуществом он возвысит Долгую Альбу.

В ней же Гекторов род, воцарясь, у власти пребудет

Полных трижды сто лет, пока царевна и жрица

Илия двух близнецов не родит,[395] зачатых от Марса.

275 После, шкурой седой волчицы-кормилицы гордый,[396]

Ромул род свой создаст, и Марсовы прочные стены[397]

Он возведет, и своим наречет он именем римлян.

Я же могуществу их не кладу ни предела, ни срока,

Дам им вечную власть. И упорная даже Юнона,

280 Страх пред которой гнетет и море, и землю, и небо,

Помыслы все обратит им на благо, со мною лелея

Римлян, мира владык, облаченное тогою[398] племя.

Так я решил. Года пролетят, и время настанет:

Род Ассарака тогда Микенами славными, Фтией

285 Будет владеть и в неволе держать побежденных аргивян.[399]

Будет и Цезарь рожден от высокой крови троянской,

Власть ограничит свою Океаном, звездами – славу,

Юлий – он имя возьмет от великого имени Юла,

В небе ты примешь его, отягченного славной добычей

290 Стран восточных;[400] ему воссылаться будут молитвы.

Век жестокий тогда, позабыв о сраженьях, смягчится,

С братом Ремом Квирин, седая Верность и Веста[401]

Людям законы дадут; войны проклятые двери[402]

Прочно железо замкнет; внутри нечестивая ярость,

295 Связана сотней узлов, восседая на груде оружья,

Станет страшно роптать, свирепая, с пастью кровавой".

Так он сказал и с небес посылает рожденного Майей,[403]

Чтоб Карфагена земля и новая крепость для тевкров

Дверь отворила свою, чтоб Дидона перед гостями,

300 Воле судеб вопреки, ненароком границ не закрыла.

Мчится, плывя на крылах, по воздуху в Ливию вестник,

Там исполняет приказ: по веленью бога пунийцы

Тотчас жестокость свою позабыли; первой царица,

Сердцем к миру склонясь, дружелюбьем исполнилась к тевкрам.

305 Благочестивый Эней, от забот и дум не сомкнувший

Глаз во всю ночь, поутру, лишь забрезжил рассвет благодатный,

Все решил разузнать: куда их забросило ветром,

Кто владеет страной (невозделано было прибрежье) —

Люди иль звери одни, – и спутникам тотчас поведать.

310 Флот под сводом лесов укрыв в углубленье скалистом,

Там, где деревья вокруг нависают пугающей тенью,

В путь пустился Эней, с собою взяв лишь Ахата;

Шел он, зажавши в руке две пики с жалом железным.

Мать явилась ему навстречу средь леса густого,

315 Девы обличье приняв, надев оружие девы —

Или спартанки, иль той Гарпалики[404] фракийской, что мчится

Вскачь, загоняя коней, настигая крылатого Эвра.

Легкий лук за плечо на охотничий лад переброшен,

Отданы кудри во власть ветеркам, свободное платье

320 Собрано в узел, открыв до колен обнаженные ноги.

Первой молвит она: "Эй, юноши, мне вы скажите,

Может быть, видели вы сестер моих? Здесь они бродят,

Каждая носит колчан и одета шкурой пятнистой

Рыси; гонят они кабана свирепого с криком".

325 Так Венере в ответ сказал рожденный Венерой:

"Нет, я здесь не видал и не слышал сестер твоих, дева, —

Как мне тебя называть? Ты лицом не похожа на смертных,

Голос не так звучит, как у нас. Ты, верно, богиня, —

Или Феба сестра, иль с нимфами крови единой.

330 Счастлива будь, кто б ты ни была! Облегчи нам заботу:

Где мы, под небом каким, на берег края какого

Нас занесло, ты открой. Ни людей, ни места не зная,

Здесь мы блуждаем, куда нас прибило волнами и ветром.

Мы ж пред твоим алтарем обильные жертвы заколем".

335 Им отвечает она: "Я чести такой недостойна.

Девушки тирские все колчаны носят такие,

Ходят, ноги обвив ремнем пурпурных котурнов.

Царство пунийцев ты зришь, Агеноров[405] город тирийский;