Что лучше денег? - Джеймс Чейз

— Ладно, вопрос снимается, — сказал я. — Извини, что я об этом заговорил.

— К черту извинения! Ты должен быть здесь, Джефф, иначе мы пойдем ко дну. Теперь, когда этот камешек с души свалился, скажи все-таки, что случилось? Мы с тобой партнеры, и я не настолько туп, чтобы ничего не заметить. Если у тебя большая неприятность, поделись со мной, это помогает.

Я чуть было не рассказал ему, но вовремя спохватился.

Для меня единственный выход состоял в том, чтобы найти Риму и заставить ее замолчать. Я не мог впутывать Джека. С таким делом я должен был справиться сам, иначе я бы сделал его соучастником в убийстве.

— Это такое дело, которым я должен заняться сам, — сказал я, глядя в сторону. — Но все равно я тебе благодарен.

— Дело твое, — сказал Джек, но я видел, что он обижен и встревожен. — Я не навязываюсь. Я только прошу запомнить: если тебе потребуется помощь, финансовая или еще какая-нибудь, я здесь. Я твой партнер. Твои заботы — мои заботы, понятно?

— Спасибо, Джек.

Мы посмотрели друг на друга в некотором смущении, затем он поднялся и начал собирать свои бумаги.

— Ну, я побежал. Меня там ждут двое парней.

Когда он ушел, я достал свою чековую книжку и выписал чек на десять тысяч долларов на имя Римы Маршалл. Я запечатал чек в конверт, надписал адрес банка в Лос-Анджелесе и положил его в ящик для исходящих бумаг. Затем я позвонил в свой банк и распорядился продать ценные бумаги.

Я угодил в капкан, но был все еще полон решимости попытаться найти Риму до того, как наступит срок второго платежа. Если приналечь и работать практически без перерыва, можно выкроить несколько дней передышки. В моем распоряжении оставалось три недели, в течение которых я должен был расчистить свой стол и продвинуться с работой настолько, чтобы без ущерба для дела позволить себе несколько выходных; три недели до срока второго платежа.

Я засел за работу. Сомневаюсь, чтобы вообще кто-нибудь когда-нибудь вкалывал так, как это делал я в течение последующих двух недель. Я работал как проклятый. Я садился за свой стол в полшестого утра и гнул спину за полночь. За эти две недели я сказал Сарите едва ли дюжину слов. Я уходил, когда она еще спала, а возвращался, когда она уже спала. Я загонял своих подрядчиков до умопомрачения. Я превратил несчастную Клару в живые мощи с ввалившимися глазами и движениями автомата. Я так разогнал свою работу, что Джек за мной не поспевал.

— Какого черта, — взорвался он на тринадцатый день, — мы же не сдаем этот проклятый мост на следующей неделе! Сбавь обороты, а! Мои ребята скоро совсем чокнуться под таким прессом!

— Пусть чокаются, — сказал я. — С моей стороны все налажено, и я беру три выходных с завтрашнего дня. К тому времени, когда я вернусь, ты успеешь меня догнать. Не возражаешь?

Джек поднял руки вверх в знак того, что сдается.

— Даже приветствую! Серьезно, Джефф, я еще ни разу не видел, чтобы кто-нибудь работал так, как работал ты в эти две последние недели. Ты заслужил свои выходные. Ладно, отправляйся куда тебе нужно, но помни одно: если ты попал в беду, а я вижу, что так оно и есть, я хотел бы разделить ее с тобой.

— Я управлюсь сам, — сказал я, — но все равно я тебе благодарен.

Я приехал домой около одиннадцати вечера — впервые за две недели относительно рано. Когда я вошел в квартиру, Сарита готовилась ко сну.

Она уже перестала переживать из-за коттеджа, и мы были в более или менее нормальных отношениях, во всяком случае, близки к этому. Она знала, как я работал, и это беспокоило ее.

Я был как выжатый лимон, но мне придавала сил мысль о том, что я наконец-то приступаю к поискам Римы.

— Завтра прямо утром я уезжаю в Нью-Йорк, — сказал я. — У меня гам много дел, и я буду отсутствовать три или четыре дня. Я должен утрясти вопрос о закупке некоторых стройматериалов, а Нью-Йорк — единственное место, где я могу получить то, что хочу.

Она подошла и прижалась ко мне.

— Ты себя губишь, Джефф. Неужели так уж необходимо столько работать?

Она смотрела на меня снизу вверх, и в ее карих глазах отражалась тревога.

— Теперь станет полегче. Было трудно, но я не мог уехать, бросив незаконченные дела.

— Милый, можно я поеду с тобой? Я столько лет не была в Нью-Йорке. Я бы так хотела! Мы могли бы встречаться после твоих деловых свиданий, а пока ты занят, я могла бы походить по магазинам.

Как же я не сообразил, что она захочет со мной поехать? Ведь это было так очевидно! Я долго смотрел на нее, мучительно выискивая предлог для отказа. Возможно, я все сказал ей своим взглядом. Я увидел, как погасли ее глаза и вытянулось лицо.

— Извини, что я заговорила об этом. — Она отвернулась и начала поправлять подушки на диване. — Я не подумала. Конечно, тебе незачем брать меня с собой.

Я глубоко и медленно вздохнул. Она была явно обижена, и я ненавидел себя за то, что причинил ей боль.

— Все складывается таким образом, Сарита, что у меня не будет свободной минуты ни утром, ни днем, ни вечером. Мне самому жаль, что так вышло, но я думаю, на этот раз тебе не стоит ехать. Отложим до следующего раза.

— Да, — обронила она, выходя из комнаты. — Пожалуй, пора ложиться спать.

Только после того, как я выключил свет и мы улеглись в свои односпальные кровати, она спросила из темноты:

— Джефф, что мы будем делать с нашими деньгами? Что угодно?

Мы отдадим наши деньги Риме, если я не найду и не прикончу ее, но я не сказал этого Сарите.

— Мы выстроим для себя дом, — ответил я не очень уверенным голосом. — Мы отдохнем и повеселимся, как только я разделаюсь с этой работой.

— Джек купил «сандербэрд», — сказала Сарита. — Он выложил двенадцать тысяч долларов, чтобы заново отделать и обставить свою квартиру. Как мы тратим свою долю?

— Мало ли что делает Джек. Он холостяк, и ему не надо думать о будущем. А я должен быть уверен в твоем благополучии, если со мной что-нибудь случится.

— Выходит, мне придется ждать, пока ты умрешь или пока мы состаримся, чтобы истратить хотя бы доллар из этих денег?

— Да послушай же… — Раздражение в моем голосе даже мне резануло слух. — Истратим мы эти деньги…

— Извини. Я только спросила. Странно, что ты заработал шестьдесят тысяч долларов, а мы продолжаем жить как прежде, одеваться как прежде, совсем никуда не ходим, и я даже не могу поехать с тобой в Нью-Йорк. Возможно, я в чем-то не права, и все-таки, хоть убей, не пойму, зачем ты работаешь день и ночь как каторжный, если никому из нас это не приносит никакой радости.

Я почувствовал, как кровь бросилась мне в голову. Вконец выведенный из терпения, я потерял контроль над собой.

— Ради бога, Сарита, — закричал я, — хватит об этом! Я только пытаюсь построить мост! Я даже еще не получил денег! Мы будем тратить их, когда получим!

Она притихла от неожиданности, потом холодно произнесла:

— Извини. Я не хотела тебя раздражать.

Наступила мертвая тишина, которая тянулась бесконечно долго. Каждый знал, что другой не спит и не может заснуть из-за тревоги и горечи размолвки.

Между нами стояла зловещая тень Римы, отталкивая нас друг от друга и угрожая нашему счастью.

Я должен был найти ее.

Я должен был избавиться от нее.

Я прилетел в Лос-Анджелес в начале второго и взял такси до банка «Пасифик энд Юнион».

Каждую свободную минуту, а их было не так много за последние две недели, я ломал себе голову над тем, как раздобыть адрес другого Риминого банка. Разумеется, «Пасифик энд Юнион» имеет этот адрес, поэтому первым делом надо было попытаться узнать, как и где он хранится.

Расплатившись за такси, я взглянул на банк, и у меня отлегло от сердца. Я боялся, что он окажется мелким филиалом с небольшим числом служащих, которые могли бы запомнить меня. Но это был крупный банк, судя по массивному зданию со швейцаром у дверей, впускавших и выпускавших непрерывный поток посетителей.

Я вошел в большой зал. По обе стороны располагались зарешеченные конторки, за которыми стояли кассиры. У каждой из них была небольшая очередь. За кассами проходила круговая галерея, где сидели клерки, занятые работой на различных счетных и множительных машинах. Дальний конец зала занимали стеклянные кабинки для старших банковских служащих.

Я пристроился в короткую очередь к одной из касс. Пробормотав извинения, я протянул руку и взял со стойки приходный ордер, потом достал из бумажника десять пятидолларовых купюр. Через несколько минут передо мной в очереди остался лишь один человек, и я смог расположиться за стойкой. Я вписал в приходный ордер четкими печатными буквами «Рита Марчал» и ниже: «Внес Джон Хэмилтон».

Когда подошла моя очередь, я протолкнул под решетку десять пятидолларовых купюр и приходный ордер.

Кассир взял ордер и уже занес над ним свой штамп, но потом замешкался и взглянул на меня с озабоченным видом.