Нравы Мальмезонского дворца - Сергей Юрьевич Нечаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Положив голову на подушку, я решила ничего не предпринимать.
Дверь с шумом распахнулась:
– Как! Вы все еще спите, мадам Жюно! В день охоты! Я ведь вас предупреждал, что…
Продолжая говорить, Первый консул прошел по комнате, чтобы приблизиться к кровати, приподнял полог и застыл в изумлении, увидев так хорошо знакомое ему лицо. Лицо самого верного, самого преданного друга!
Я почти уверена в том, что поначалу он подумал, что это ему привиделось.
В свою очередь и Жюно, не совсем еще отошедший ото сна, смотрел на Первого консула с тем удивленным видом, который поразил бы любого, кто мог бы присутствовать при этой необычной сцене.
– Боже, мой генерал, зачем это вы пришли к моей жене в такое время?
– Я пришел затем, чтобы разбудить мадам Жюно на охоту, – ответил Первый консул, – бросив на меня тот долгий пронзительный взгляд, который я помню вот уже тридцать лет. – Но, я вижу, у нее есть будильник, который поднимает ее намного раньше, чем я. Я мог бы рассердиться на вас, господин Жюно, поскольку вы нарушили мой приказ».
Ги Бретон завершает свой рассказ следующим образом:
«После нескольких шуток, произнесенных наигранно веселым тоном, Бонапарт ушел, а Жюно, наивности которого можно только поражаться, тут же вскочил с кровати и сказал жене:
– Да, должен признаться, это – прекрасный человек! Какая доброта!.. И это вместо того, чтобы отругать меня, вместо того, чтобы погнать меня, как преступника, исполнять мои обязанности в Париже. Моя Лора, согласись, что он и впрямь удивительный человек, не вписывающийся в общечеловеческие рамки…
Через час все гости собрались на каменном мосту сада. Бонапарт сел в небольшую коляску и подозвал к себе Лору:
– Мадам Жюно, не соблаговолите ли составить мне компанию?
Молодая женщина села в коляску, и они выехали из замка. Некоторое время они ехали молча, пока, наконец, Первый консул не сказал:
– Вы полагаете, что вы очень умны?
Очень смущенная – как вспоминает она в своих „Мемуарах” – мадам Жюно ответила:
– Я полагаю, что не намного выделяюсь среди других, но надеюсь, что и не совсем глупа.
– Конечно, не глупа. Вы просто дура!
И поскольку она молчала, добавил:
– Вы можете мне объяснить, почему это вы оставили у себя мужа?
– Объяснение настолько просто, что напрашивается само собой, генерал. Я люблю Жюно. Мы женаты, и я считаю, что нет ничего противоестественного в том, что муж проведет ночь со своей женой.
– Но вы ведь знаете, что ему это запрещено, и знаете также, что мои приказы должны выполняться.
– Меня они не касаются. Вот когда консулы начнут распоряжаться интимной жизнью семейных пар и определять, сколько времени и когда они должны видеться друг с другом, тогда я буду вынуждена подчиниться. Но пока, генерал, законом для меня, признаюсь вам, является только мое желание.
Вечером того же дня Лора Жюно покинула Мальмезон.
Правдива ли история, рассказанная госпожой д’Абрантес? Завершилась ли неудачей любовная атака Первого консула? Современные историки до сих пор отказываются верить в это.
Вся глава „Мемуаров”, которую я вам сейчас вкратце пересказал, написана, как мне кажется, с одной лишь целью: объяснить приход Бонапарта в комнату Лоры в то утро, когда там находился Жюно.
С другой стороны, следует обратить внимание на один примечательный факт: приключение в Мальмезоне произошло летом 1801 года. А 6 сентября Бонапарт, у которого после описанной Лорой сцены явно не было никаких оснований быть любезным с семейством Жюно, вручил им тридцать миллионов франков (триста тысяч современных французских франков).
Кроме того, бригадный генерал Жюно был произведен, без особых на то оснований, в чин дивизионного генерала. Позднее, уже во времена Империи, он ежегодно получал семьдесят пять миллионов старых франков.
Вряд ли мужчина будет так щедр с женщиной, которая его отвергла. А посему мы можем допустить, что Бонапарт приходил по утрам к мадам Жюно не только для того, чтобы разбирать там почту, но и для того, чтобы начинать день с занятия более приятного, чем разработка планов предстоящих баталий».
* * *Все в рассуждениях Ги Бретона кажется, на первый взгляд, очень убедительным, если исходить из того, что вышеописанное приключение в Мальмезоне произошло летом 1801 года. Однако это не так. Многие историки, например Гертруда Кирхейзен, точно указывают на то, что это было летом 1803 года.
Вообще Ги Бретон в своих многочисленных произведениях, посвященных наполеоновским временам, демонстрирует удивительное пренебрежение к цифрам и датам. В той же приведенной нами главе, например, он пишет, что Лора Пермон вышла замуж за Жюно в двадцать лет. Это – явная ошибка, ибо Лора родилась в 1784 году, а вышла замуж за Жюно не в 1804 году, а значительно раньше – в 1800-м.
Небольшая перестановка дат переворачивает рассуждения и выводы Ги Бретона с ног на голову. Ибо всего через несколько месяцев после описанных событий, в самом начале 1804 года, генерал Жюно сначала был отправлен из Парижа в небольшой городок Аррас, что следует рассматривать, как явное понижение, а затем, вопреки ожиданиям, не был включен в число тех, кто получил маршальские жезлы.
Если это рассматривать, следуя бретоновской логике, как «щедрость» добившегося своего мужчины, то тогда Наполеон точно «приходил по утрам к мадам Жюно не только для того, чтобы разбирать там почту». Мы же позволим себе остаться при своем мнении.
Глава девятая. Короткий роман с Луизой Роландо
В том же 1803 году, когда Жозефина вновь уехала на лечение в Пломбьер, парижане, собравшиеся однажды вечером в театре «Фейдо», чтобы посмотреть объявленный спектакль «Удачный обман» Джованни Паэзиэлло, увидели афишу о замене спектакля какой-то малоинтересной буффонадой в исполнении актеров второго состава.
Возмущенные театральные завсегдатаи попросили разъяснений у директора театра.
– Я не виноват в изменении программы, – ответил он. – Сегодня утром Первый консул вызвал труппу первого состава к себе в Мальмезон, чтобы сыграть «Ночи Дорины». Сами понимаете, возражать я не имел никакой возможности.
Как пишет Ги Бретон, «как всегда охочая до сплетен толпа начала злословить, утверждая, что Первый консул вызвал к себе комедиантов не для удовольствия послушать итальянскую музыку и пение, а для того, чтобы отведать прелестей приглянувшейся ему молодой актрисы. Как всегда, злые языки были правы».
Жозефина, как мы уже сказали, отбыла в Пломбьер в надежде вылечиться от своей злосчастной бесплодности. Ее супруг, чувствуя себя в то время бодрым и пылким, решил приударить за актрисой итальянской оперы Луизой-Филиппиной-Жозефиной Роландо.
Она не была итальянкой. Она родилась в Париже, но это отнюдь не вредило ей в глазах французской публики, обожавшей итальянскую оперу. Ее дебют на сцене состоялся в 1791 году, и с тех
