Спасатель - Джеймс Паттерсон

Страттон стоял в полутора метрах позади меня. Он целился мне в спину.

— Нед, каково это — понимать, что сейчас ты умрешь, а я буду попивать коктейли в Коста-Рике и перечитывать дивный указ, где говорится о том, что это государство не выдает пре­ступников из других государств? Как-то это несправедливо, а?

— Иди ты к черту, Страттон!

Я услышал, как он взвел курок.

И сжал кулаки. Все равно тебе его не победить…

— Недди, малыш, будь мужчиной. — Страттон шагнул ко мне поближе. Над головой оглушительно ревел вертолет.

Он сделал еще шаг. Нед, только не сдавайся без боя!

Ну же!

Я собирался развернуться к нему, но тут услышал крик, пе­рекрывший шум вертолета. Это был голос Элли.

— Страттон!

Мы оба обернулись. Элли стояла метрах в семи от нас. Обе­ими руками она держала пистолет.

— Брось пистолет, Страттон! Немедленно. И отойди от Не­да. В противном случае я продырявлю тебе башку!

Страттон все еще целился в меня.

Я стоял не шелохнувшись. Ему достаточно было толкнуть меня, и я полетел бы вниз.

Вертолет кружил метрах в десяти над нами. Открылась дверца, кто-то выкинул веревочную лестницу.

— Вряд ли получится! — крикнул Страттон Элли, и, схватив меня за шкирку, приставил пистолет мне к виску. — Ты же не хочешь, чтобы твой дружок вдруг взял и умер. И вообще, ты же искусствовед. Ты бы не попала даже в «Тайную вечерю».

— Страттон, я сказала: бросай оружие!

— Извини, но здесь приказы отдаю я, — покачал головой Страттон. — Сейчас мы пойдем с Недом к лестнице. И ты дашь нам это сделать — потому что для твоего парня это единствен­ный шанс выжить.

— Элли, отступай! — крикнул я.

— Он никуда не пойдет, — ответила Элли. — И для справ­ки: с такого расстояния я могу попасть в глаз любому из апос­толов на «Тайной вечере».

Страттон впервые за все это время занервничал всерьез.

— Сюда, Нед, — рявкнул он мне в ухо. — И без глупостей. Очень советую тебе добраться со мной до веревочной лестницы.

Я смотрел на Элли, пытался понять по ее взгляду, что мне делать. Страттон смотрел на лестницу, до которой оставалось всего полметра.

— Давай, Элли!

Я толкнул Страттона, он развернулся. Глаза ему слепил свет прожекторов.

— А-аа-аа!

Элли выстрелила. Пуля попала Страттону в грудь. Он сде­лал несколько шагов назад и оказался почти у самого парапе­та. Остановился, взглянул вниз. И заставил себя собраться, схватился за нижнюю перекладину лестницы.

Вертолет стал набирать высоту.

Страттон качнулся, но сумел удержаться. На лице его по­явилась знакомая усмешка. Ну что, Нед, я же говорил! И тут он поднял свободную руку. Я был словно загипнотизирован происходящим и не сразу сообразил, что он целится в меня.

Прогрохотал выстрел. Белая рубашка Страттона обагрилась кровью. Пистолет выпал. И пальцы, цеплявшиеся за перекла­дину лестницы, разжались.

Страттон рухнул вниз. Ночь пронзил его истошный крик.

Стыдно признаться, но этот крик меня несказанно обрадовал.

— Элли, ты как? — обернулся я к ней.

— Я никогда еще никого не убивала… — растерянно пробор­мотала она.

Я обнял ее здоровой рукой, и она прижалась ко мне. Не­сколько секунд мы стояли не шевелясь.

— Ты сменил план, не предупредив меня. Сукин ты сын!

— Знаю. — Я прижал ее еще крепче. — Извини.

— Я люблю тебя, — сказала она.

— И я тебя люблю, — ответил я.

— Ты отправляешься в тюрьму, — напомнила мне Элли. — Договор есть договор.

— Знаю, — сказал я и вытер ей слезы.

ГЛАВА 11

Восемнадцать месяцев спустя. 19 сентября.

Ворота федеральной тюрьмы в Коулмане открылись, и я вы­шел на яркое флоридское солнце свободным человеком.

У меня с собой были только сумка с вещами и ноутбук. Я и сам еще толком не знал, что буду делать дальше.

Последние шестнадцать месяцев я провел в отделении обще­го режима тюрьмы Коулман, среди злостных неплательщиков налогов, мелких мошенников и шантажистов. За это время я успел пройти почти весь курс магистратуры по социальной ра­боте в Университете Южной Флориды. Как выяснилось, у ме­ня к этому талант. Я умею общаться с малолетними преступни­ками, которые готовы вступить на тот путь, по которому я уже прошел, и они меня слушают. По-видимому, чтобы этому на­учиться, нужно потерять лучших друзей и родного брата и про­вести полтора года в тюрьме. Набираешься жизненного опыта.

Я оглядел людей у ворот. Она здесь или нет?

Когда я начал отбывать срок, Элли часто меня посещала. Приезжала почти каждое воскресенье с книжками, дисками и смешными записками, которые очень помогали мне жить.

А потом ее повысили и перевели обратно в Нью-Йорк. На­чальницей международного отдела по кражам произведений ис­кусства. Серьезное повышение. И визиты из еженедельных пре­вратились в ежемесячные. А этой весной вообще прекратились.

Да, мы переписывались по электронной почте — почти каж­дый день, мы разговаривали по телефону. Она говорила, что верит в меня, что всегда знала — я многого добьюсь. Но в кон­це августа я получил письмо, где она написала, что, быть мо­жет, уедет за границу — в командировку. Просить о чем-то бы­ло бессмысленно. Если бы она пришла меня встречать, я был бы счастливейшим в Южной Флориде. Если нет… Что ж, у каждого своя жизнь.

Перед тюрьмой стояли две машины. Элли не было.

Но, взглянув на один из автомобилей, я не смог сдержать улыбку. Это был зеленый «кадиллак» Солли.

И рядом стоял, опершись на капот, рыжеволосый парень.

— Понимаю, старичок, ты ожидал кое-кого другого, — ус­мехнулся Джеф, — но я решил, что надо подвезти тебя до дома.

Джефа я не видел с того дня, как меня посадили. Он провел полтора месяца в больнице. Пуля разорвала селезенку и заде­ла легкое. Элли говорила, что о гонках на мотоциклах ему при­дется забыть.

— Вопрос только в том, где дом, — сказал я.

— У нас в Новой Зеландии говорят: дом там, где спят жен­щины и где пиво бесплатное. Сегодня предоставляю тебе свою берлогу.

Мы обнялись.

— А ты неплохо выглядишь, Джеф!

— Я теперь работаю на мистера Рота. Он купил дистрибьюторство на «кавасаки»…

Я сел вперед, а Джеф сунул мои вещи в багажник. И с види­мым трудом уселся за руль.

Он развернул машину, нажал на газ, и двадцатилетний «кадил­лак» рванул вперед так, будто это был новенький «мерседес».

Наследующее утро меня позвал к себе Солли.

Он немного постарел, но глаза сияли все так же ярко.

— Недди… Рад тебя видеть, сынок.

В тюрьме Солли не навестил меня ни разу, но присылал кни­ги, снабдил компьютером и комиссии по досрочному освобож­дению сообщил, что предоставит мне работу, как только я вый­ду на свободу.

— Выглядишь хорошо, малыш! В рамми-то играть не разу­чился? Ну, давай-ка проверим.

Мы уселись за столик у бассейна. Он достал колоду, начал тасовать карты.

— Отца твоего жаль, Нед. Но я рад, что ты повидал его пе­ред смертью.

— Спасибо тебе, Сол, — сказал я. — Это ты мне посовето­вал его навестить.

— Я всегда даю тебе хорошие советы, малыш. И ты всегда им следовал. Кроме того случая на крыше «Брикерз». Впрочем, в конце концов все получили то, чего хотели.

— А ты чего хотел, Сол? — спросил я.

— Справедливости, сынок, так же, как и ты. — Он медлен­но раздал карты.

Я сидел и смотрел на него. А потом накрыл его ладонь своею.

— Сол, я хочу, чтобы ты знал. Я никому ничего не расска­зал, даже Элли.

Сол сложил свои карты, положил их на стол.

— Ты это про Гома? Про то, откуда я знал, что там написано сзади? Молодец, Нед. Значит, мы с тобой вроде как квиты, а?

— Нет, Сол, не квиты. — Я думал про Дейва. При Микки, Барни, Бобби и Ди. Которых убили за то, чего они не соверша­ли. — Ведь Гаше — это ты, да? Ты украл Гома?

Сол выдержал мой взгляд и понурил голову — как винова­тый ребенок.

— Наверное, придется тебе кое-что объяснить.

И я наконец понял, что все это время недооценивал Сола. И вспомнил, как он говорил про Страттона, который считает се­бя крупной рыбой и не соображает, что всегда найдется рыба покрупнее.

— Нед, сейчас я тебе кое-что покажу, и за то, что ты пообе­щаешь молчать об этом до гроба, я тебе очень прилично запла­чу. Ровно столько, сколько ты собирался получить в тот день, когда поехал на встречу со своими друзьями.

Я старался сохранять спокойствие.

— Если я правильно помню, речь шла о миллионе долларов. И раз уж зашла об этом речь, я предлагаю еще по миллиону за Дейва и за твоих друзей. Получается три миллиона. Сделанно­го не воротишь… Я старый человек. Кроме денег, у меня ниче­го нет. Впрочем, есть еще кое-что…

Сол хитро прищурился и встал.

— Пошли!