Игры Сатурна. Наперекор властителям - Пол Андерсон

— Ну да, Вооруженным силам не будет вреда от того, чтобы совершить хорошо освещаемый в прессе акт сочувствия. Но разве милосердно позволить им встретиться на пару недель в переполненном салоне корабля, не снимая скафандров?

Пастор Бенсон:

— Во-первых, пристойность. По крайней мере женщине одной будет чрезвычайно трудно путешествовать и работать среди мужчин в тесном общении, не сделав явным того, что следует скрывать. Во-вторых, мораль. Она ничего не сможет поделать с тем, что станет причиной вожделения. О, конечно же, я понимаю, что ничего непристойного не случится. Однако мысли будут отвлекаться от божественного, от концентрации на постоянных обязанностях, что, возможно, в этом окружении повлечет за собой опасность. Третье, и самое основное: — разве не может неожиданный и отвлекающий внимание ее вид — вид привлекательной женщины, возникшей на короткое время среди мужчин, которые приговорены всю жизнь остаться холостяками (и не только ее муж, но и все семеро, молодые и полные жизни), не может ли это ослабить их решимость принять волю Божью? Разве не могут воспоминания начать преследовать их, пока в конце концов они не перестанут верить в Его милосердие и не попадутся в когти дьявола?

Я был ошеломлен, когда пришло положительное решение. Но я был слишком занят, чтобы уделять много времени Дафне и выслушивать ее планы. И она сразу же была отправлена на базу на Луне на два месяца интенсивных тренировок, а за это время моя нагрузка удвоилась. Команду не соберешь с бухты-барахты, не затолкаешь в корабль и не умчишься в космические просторы. Подумать только, что произошло с «Уриэлем», а ведь все считали, что все точно выверено. Операция, которую возглавлял я, вмещала еще больше неизведанного.

Может быть ты, археолог, удивишься почему. В вашей ультрасложной астронавтике (если Бог еще не прикроет технологические цивилизации, чтобы мы не делали своим идолом материальный прогресс) ничего не может быть проще, чем послать оба корабля в суперприводной полет параллельно друг другу и передать груз? Ну, возможно, вы будете знать, как утихомирить такие скорости и сделать так, чтобы их жертвы спокойно воссоединились с человеческой расой.

Но мы… Хорошо, что на «Уриэле» уже есть системы рециркуляции воды и воздуха. Однако они не совсем адекватны. Никто не предполагал, что их придется использовать в течение полувека. Они станут разрушаться, отравляющие органические вещества будут накапливаться, если мы не установим вспомогательных элементов и не переоборудуем эти системы. А ведь мы не можем просто их вставить в старую систему. Нам нужно будет произвести значительные изменения в конструкции. Точно так же запас продовольствия на корабле рассчитан на шесть месяцев. Мы установим блоки закрытой экологии, которые будут производить продукты питания независимо и, конечно же, в некотором избытке. Но ведь и это не сгрузишь просто на борт. Они должны органично вписаться в остальное оборудование корабля. Вот единственный пример нашего планирования всего необходимого — принимая во внимание требования санитарных условий, мы оставили команде достаточных размеров помещение для кладовки.

И пока мы работали, мы должны были выработать необходимые средства защиты для того, чтобы никакое значительное количество атомов с «Уриэля» не проникло на борт нашего корабля. Всего несколько нанограммов погубят нас в тот момент, когда мы вернемся в нормальное состояние, а они все будут продолжать движение в этой внутренней скорости, подобной скорости света. Взрыва не будет, поскольку масса не слишком большая — до милиграммов или больше. Но из конца в конец по корпусу нашего корабля промчится фатальная волна радиации.

Очевидно, «Уриэль» никогда не сможет избавиться от этого состояния. Он всегда будет мчаться с такой квазискоростью, которая превосходит скорость света — современное воплощение той жуткой древней легенды — «Летучий Голландец». (Что могла сделать его команда, чтобы заслужить это проклятие?) И даже если мы изобретем средства понизить эту скорость, ей сначала придется достичь нормального состояния (а почему бы и нет?) и тогда то, что мы доставим им на борт, — запасы и оборудование — тут же подвергнутся аннигиляции в коротком взрыве, который может соперничать с образованием новой звезды.

К счастью, топливо не составляло проблем. Требования жизнеподдержания скромны, а для того чтобы поддерживать движущееся с такой скоростью тело в движении — еще меньше. Баки, наполненные нами, прослужат гораздо дольше, чем запас жизненной энергии, который остался в телах людей.

Вы можете мне не верить в вашем гипотетическом веке универсальной информированности, но глупцы действительно спрашивали, почему «Уриэль» не может вернуться, когда его суперпривод уже отремонтирован, и еще раз подвергнуться обратному воздействию этой двойной звезды. Очевидно, для них рассказ не вызвал никаких ассоциаций, когда объяснялось, что скорость — это в той же степени направление, что и движение. И наверняка, Асклунд рассчитал, что при скорости, с которой эти два объекта движутся прочь друг от друга, они уже тогда не могли придать попавшему меж ними объекту ничего близкого к той скорости, которую они дали ему раньше.

Менее сумасшедшим было предложение найти кораблю безопасную одинокую и остывшую нейтронную звезду, подлететь достаточно близко к ее поверхности и воспользоваться действием гравитации в качестве тормоза, повторяя этот процесс до тех пор, пока внутреннее ускорение не достигнет приемлемых цифр. Это сработало бы, но на борту корабля остались бы одни трупы в конце этого предприятия. Трудность в том, что каждая известная нам подобная звезда окружена большим количеством газа, который либо остался с момента ее смертельной агонии или же был привлечен из межзвездного пространства позднее, хотя и в слишком большом объеме. Торможение непременно будет происходить с небольшой скоростью, особенно в начале. За то время, которое потребуется для этого процесса, по мере прохождения корабля, возникнет еще большая синхротронная радиация. Ее вызовут его же защитные поля, через которые она и сможет проникнуть. Эта радиация будет больше той, какую смогли бы выдержать живые организмы.

Да, уточнение таких характеристик или же использование еще более экзотических гипотетических предположений смогут вызвать обратную реакцию этого процесса. Однако не было опубликовано сведений о том, что «Уриэль» последние месяцы испытывал нехватку продовольствия — летел на минимально возможном рационе, и до того как его запасы истощатся, было необходимо изыскать возможность их пополнения. Конечно, поиски предопределены. Только вспомните о размерах космического пространства, и можно сделать выводы о возможностях. И тогда подумайте о том, какое настроение было у тех людей, искавших выход из своего трудного положения.

Дальнейшие поиски бесцельны. Оборудование для выживания, которое мы дадим нашим товарищам, имеет совершенно другое внутреннее ускорение, почти равное тремстам тысячам километров в секунду: это самое лучшее, чего можно достичь при теперешнем уровне знаний и воображения.

К чему эти мои попытки пробраться сквозь дебри элементарной физики? Разве я не хочу вспомнить о том, как ко мне вернулась Дафна?

Она была очень против двухнедельного отпуска, который был предоставлен моей команде перед взлетом. Они же на грани голодной смерти на том корабле. Я сказал, что этот обычай просто жизненно необходим. Мы не должны отправляться в космос усталыми, напряженными, не отдохнувшими в кругу любящих нас людей. Ведь мы будем на той грани, которая разделяет Кинга и Колдуэла тысячами световых лет от их дома. Пусть она не боится.

— Да, мне говорили, — сказала она. — Простите за нетерпение.

— Ваш долг службы — развлечься как можно лучше, — я погрозил ей пальцем, — Нельзя ли спросить, куда вы поедете?

— Ну, — сказала она, — мои родители умерли, у меня нет близких, мне бы хотелось попрощаться с Землей. Луна была великолепной, но пустынной. У Вооруженных сил нет никакого курорта на дикой природе?

— Да, — ответил я и передумал навещать своих сыновей.

Осень рано наступила в Гранд Тетонсе. Кроме обслуживающего персонала мы были одни. Днем мы ходили по его тропам, катались на каноэ по его озерам, штурмовали его ледники, ловили последнее солнечное тепло и сидели, любуясь на птиц, зверей, деревья и просторы. Вечером мы набрасывались на ужин, удивляясь, как часто мы шутили и смеялись; после этого мы отдыхали у каменного камина в темноте, которую горящие сосновые поленья делали хрупкой своими отблесками, и вели более серьезные разговоры, обменивались воспоминаниями, мыслями, и… поначалу застенчиво… мечтами.

Я опишу всего один только день, вскоре после того, как мы приехали. Мы ушли утром на прогулку к скале. Тропинка вилась через лес, где листья сверкали в кристальном солнечном свете, алые — кленовые, золотые — березовые, красновато-желтые — осиновые. Меж их тонкими стволами мы могли видеть, как возвышались горы, спускаясь в долину, где журчал ручеек, и как на противоположной стороне горный хребет снова поднимался в фиолетовую чистоту своей белизной. Небо было похоже на сапфир. Воздух холодил наши ноздри, и когда мы его выдыхали, он клубился облачками, подслащенный слабыми ароматами земли, сырости и жизни. Иногда ворона кричала «кар-р-р!» или белка яркой молнией влетала в дупло и стрекотала на нас; дважды стая гусей пролетала над головами, их крики неслись вниз, и только наши шаги раздавались в священном спокойствии.