Репродуктор - Дмитрий Захаров

Уже поднявшись на крышу, он слышал, как в разных кабинетах начинают заходиться телефоны. На это Герман удовлетворенно улыбнулся. На него вдруг накатила расслабляющая волна эйфории, и все происходящее стало казаться сюжетом для развлекательного канала. Чем, собственно, и являлось.

Он надел под рубашку водолазку, а сверху накинул куртку с капюшоном. Получилось почти тепло. По крайней мере Герману не казалось, что на крыше пронзительно холодно. К тому же он уволок из буфета бутылочку водки: для этого пришлось отломать бару дверцу, но оно того стоило.

Теперь, подложив под себя найденную спецовку линейщиков и прикладываясь к «Белым росам», Герман полусонно раздумывает, как все хорошо. Стоики уверяли: «Делай что должен, и будь что будет». Ну так вот все и сделано. Все получилось.

Сейчас те, кто посмелее, уже звонят знакомым, спрашивая: «Ты слышишь?!» Кто-нибудь наверняка пишет прямо с «воздуха» на микрофон. Большой взрыв. Самый что ни на есть большой взрыв…

В стороне Гагаринской площади начинают кучковаться разноцветные огоньки. Герман прищуривается и видит, как они вытягиваются в струнку и вползают на Кораблестроителей, как растекаются по окрестным дворам и вываливаются на Нестерова. Они на любой вкус: красно-синие милицейские, белые армейские и желтые безопасников. Они слетаются на Репродуктор как разноцветные светлячки, затягивают его в светящуюся петлю. Тихо-тихо, без сирен и громкоговорителей. Почти нежно…

Герман наблюдает, как из остановившихся в некотором отдалении машин выскакивают черные пластмассовые человечки и осторожно крадутся к зданию. Он улыбается, делает последний глоток «Белых рос» и направляется на тот край крыши, что нависает над главным входом. Он не особо целится, а просто запускает бутылкой в двух ближайших человечков. Вроде бы промах.

— Это все равно не идет в зачет! — кричит Герман, вглядываясь в мельтешение перед зданием.

И салютует вскинувшим автоматы.

Марина

Марину резко начало клонить в сон: она почувствовала, что стоит ей закрыть глаза и прислонить голову к стеклу, как все вокруг уплывет и размажется. Как гуашь на бумаге, если добавить немного воды. Зеленые и желтые пятна начнут разбегаться в стороны, у них станут бледнеть края и если еще раз макнуть кисточку…

— Ладно, — долетел до Марины Фимин голос, — перекусим — и на прием. У тебя сегодня все-таки первое свидание.

Как это часто с подругой бывало, стресс от вчерашних страшноватых приключений у нее сменился эйфорией и повышенной болтливостью. Серафима принялась трещать про партизан, строительство олимпийских объектов в порту и про скорую Маринину встречу с руководством Старостата.

— Ты молодчинка, — уверяла Фима, — всем очень понравилась, и тебя хотят поблагодарить лично. Я вообще помню только один случай, когда они лично хотели познакомиться с автором. Так что хватай этот шанс зубами и не выпускай. И главное, — Фима заливисто захохотала, — не нахами ненароком, а то знаю я тебя.

Она еще долго несла что-то про офигенно национальный масштаб конкурса и своевременный выпуск пара. Марина слушала вполуха. Она и без Фимы знала, что успех конкурса оказался совершенно неожиданным для его устроителей. А уж для самого автора концепции тем более. В адрес оргкомитета писали домохозяйки и рабочие, швеи и троллейбусные кондукторы. И, конечно, писали студенты: много, хлестко и даже местами зло — Марина сама смотрела отчеты Канцелярии по количеству пришедших писем и их тематике. Она опасалась, что поднявшаяся волна подвигнет Старостат начать зачистки наиболее радикальных «корреспондентов». Но пока в своем дополнительном выступлении Староста объявил, что решено поощрить одиннадцать человек — в честь одиннадцатой годовщины Победы.

И вот теперь с ней хотят встретиться на своей территории. Может быть, Фима права, и ее хотят просто поблагодарить. Но вообще это сомнительный повод.

— Слушай, — сказала Марина, — совершенно не хочу есть. Давай ты меня прямо к Старостату подбросишь, а в «Моцарт» я лучше сразу после подъеду.

Они так и сделали. Фима высадила Марину на Пролетарской площади, а сама укатила в кафе, где был забронирован столик. Марина же обошла выключенный фонтан, поразглядывала флаги на козырьке входа в Старостат и, улыбнувшись мыслям, стала взбираться по гранитным ступеням к центральным дверям.

Называя имя того, к кому направляется, Марина с расслабляющей легкостью, какой до этого не случалось, преодолела рамки металлодетекторов и посты паспортного контроля. Она поднялась на лифте на восьмой этаж и в сопровождении гвардейца специального полка добралась до Малого зала, где и была назначена аудиенция. Гвардеец чеканил шаг, отчего добротный паркетный пол жалобно скулил, и Марине все время казалось, что кто-нибудь непременно должен выглянуть на грохот и возмутиться таким безобразием. Однако никто не выглянул.

Зал оказался совсем крохотным, с круглым столом, вокруг которого примостились четыре стула на гнутых ножках. По стенам с восточным орнаментом были развешены гобелены со сценами китобойного промысла. С потолка смотрел гербовый красный петух.

Марина прошлась по кругу, после чего присела на один из стульев. Часов здесь не было, а свои наручные она оставила на входе, в ячейке для металлических предметов. Определить время, таким образом, не представлялось возможным, и она развлекалась тем, что угадывала, где именно в этом зале установлены скрытые камеры. Марина насчитала шесть таких точек, когда дверь чуть слышно скрипнула и открылась.

На пороге стоял Он.

Маленького роста, плотный, чернявый, высокий лоб и серые глаза. В таком же, как обычно показывают по ящику, неброском темно-синем костюме и бордовом галстуке с гербовым зажимом. Хозяин шел слегка вразвалочку, отставляя правую руку в сторону и будто бы говоря: «Ба, какие люди!» Вместо рукопожатия Он чмокнул Маринино запястье.

— Марина Владимировна? — спросил, приглашая садиться.

— Да, Владислав Александрович.

Марина хотела пошутить: «А вы ждали кого-нибудь другого?», — но осеклась.

— Рад, — сказал Он, опустившись на стул и поправляя галстук, — правда рад. Мне показалось, что у вас точный и свежий взгляд. А это не так часто у нас встречается.

— Спасибо, — Марина постаралась сдержано и в меру доброжелательно улыбнуться, — всегда приятно, когда твоя работа оказывается востребованной. Вдвойне приятно, когда она нравится.

Он понимающе кивал, приложив указательный палец к отполированному подбородку. Марина подумала, что у него все же жидковатые волосы и избыточно водянистые глаза. А так — вполне ничего.

— Да, — сообщил Он, — завтра уже итоги, и я хотел бы пригласить вас на подведение. На 16:30 ничего не планируете?

— Нет, — сказала Марина.

— Вот и отлично, — заметил Он, чуть подавшись вперед и несколько нависнув над столом. Марина подумала, что его рот сейчас похож на аккуратную прорезь в ткани, настолько ровно и безэмоционально сложены губы. — Мы тут немного пообсуждали с коллегами… — Он сделал многозначительную паузу, очевидно, давая время оценить, какие коллеги имеются в виду, — и хотим предложить сделать вашу работу востребованной и дальше.

Марина напряглась. Сейчас предложит какие-нибудь воскресные «Вести», подумала она, и надо будет очень аккуратно соскальзывать. Он тем временем не спешил продолжать. Внимательно разглядывал, вроде бы добродушно, но чуть лукаво. Все-таки падок на театральные эффекты, не зря о нем это говорят.

— Вы, должно быть, полагаете, что мы хотим забивать гвозди микроскопом? — иронично поинтересовался Он. — Скажем, позвать вас в самодержавную программу. Так же вы их называете — «самодержавные»? — Он рассмеялся. — Вовсе нет. Напротив, я хочу предложить вам самое независимое поприще из возможных, — Он снова откинулся на стуле и собрал на груди пальцы в замок. — Марина, мы видим вас в должности программного директора «Отечественной волны». Думаю, вам хорошо знакомо это название. Нужды изображать удивление нет, мы понимаем, что наша интеллигенция знакома с «Волной» поголовно… Я вам больше скажу, — тут Он приложил ладонь к губам, словно бы собирался сообщить что-то крайне секретное, — у нас половина Старостата ее в рабочее время слушает.

На крыльце «Отечественной волны» ее встречали двое. Сутулый бородач птичьей наружности: маленькие черные глазки, длинный нос и сухие ручки. А также плотный господин с трубкой в зубах. Марина отметила, что на обоих вельветовые пиджаки.

Когда машина остановилась, бородач сбежал по ступенькам и открыл Марине дверцу. Ей даже показалось, что он чрезмерно согнулся, подавая руку. Плотный курильщик слегка поклонился, но остался стоять на месте.

— Благодарю, — сказала Марина бородачу, — я ведь правильно понимаю, что вы — Александр Геннадьевич Нагорный?