Ядерный принц - А Гардари

- Слушай, я не понял, а почему папа опять просился на завод?

- Там зарплата выше. А сейчас и условия работы вполне безопасные. Ладно, сынище, пошли спать, утро вечера мудренее.

- Еще скажи: перемелется - мука будет.

- Будет, будет. Скоро рассвет будет, балаболка ты моя любимая.

Чернильная синь на востоке уже была готова расступиться, сплошной звездчатый ночной полог уже начинал приподниматься, готовя выход отдохнувшему за ночь, свежевымытому божественноликому светилу. А когда ослепительно сияющий древнейший и могущественнейший из богов наконец появился в своей огненной колеснице, запряженной горячими неудержимыми в бешеном беге конями, Сан Саныч уже спал крепким, спокойным сном.

Над пучиной в полуденный час

Пляшут искры, и солнце лучится,

И рыдает молчанием глаз

Далеко залетевшая птица.

Заманила зеленая сеть

И окутала взоры туманом,

Ей осталось лететь и лететь

До конца над немым океаном...

(Николай Гумилев)

Времена изменились, реакторы позакрывали, заводы встали. Без работы остались специалисты-ядерщики. Теперь Америка боится, что они побегут в Среднюю Азию, создавать новую волну Великого Противостояния. Однако город продолжает жить. Странный город. Красивый город. Город на бочке с порохом. И все так же живут в нем люди, добрые приветливые люди, невольные заложники Ядерного принца. Один из одноклассников затащил Сан Саныча в гости, где в очередной раз с Сан Санычем начало твориться что-то непонятное, немыслимое.

Как водится в России, праздник начался с обильного застолья.

- Я вас умоляю: ни слова о политике, - весело дребезжал голосок хозяйки дома. - Между прочим, погода нынче замечательная, не правда ли? Мы с утра в сад ездили, там уже огурцы первую завязь дали, а у помидоров каемочка коричневая на листочках образовалась. Сырость, видите ли, гниль. А вот за Вишневыми горами уже, говорят, чернику берут, правда, там дороги развезло.

Сан Саныч наелся до того, что стало трудно дышать. Да и не мудрено - стол был накрыт на славу. Взять хотя бы здоровеннейшую рыбину с длинным ухмыляющимся рылом, обложенную зеленью и дольками лимона, возлежавшую посередине. Вокруг рыбьей головы, вылезающей за край блюда, как, впрочем, и вокруг свешивающегося хвоста, среди салатов и закусок, в хрустальных разноцветных графинчиках стояло множество наливок и настоек домашнего приготовления.

Хозяйка развлекала гостей, читая сказочку, сочиненную ее умненькой дочуркой:

- А когда нападали враги, он грозно стучал о землю тяжелыми челюстями и первый кидался в бой. Это был свирепый муравей-воин. Основным его сообщником в любого рода делах была улитка-беспощадная...

Сан Саныч поймал себя на мысли, что в этом городе, странном и каком-то совсем не российском городе, жизнь идет по каким-то никем не писанным своим законам, и все семьи чем-то похожи одна на другую. Здесь считается неприличным в 26 лет не иметь машину, считается ненормальным отсутствие дачи. Люди в большинстве своем одеваются либо в джинсово-кожаную униформу, либо поражают уникальной изысканностью, соответствующей последнему писку модных журналов. Во всем, абсолютно во всем в городе чувствуется достаток и комфорт. Раньше, когда еще искренне верилось в сказки о грядущем светлом завтра, казалось, что этот город - прообраз города будущего, единственный в стране образец коммунистического города, в котором все люди довольны и счастливы и им на блюдечке с голубой каемочкой подносится все, что только они могут пожелать... Тогда мы даже не догадывались о цене этих жизненных благ...

Утопая в плюшевых подушках дивана, заедая гуся в яблоках конфетами с птичьим молоком, Сан Саныч вдруг подумал, что, не вернувшись на родину после института, он что-то потерял. Что-то надежное, стабильное и прочное, подобное гарайтийному талону на благополучие. Затем подумалось, что это все чушь, эфемерный дым. Дело не в благополучии, и чувство потери чего-то гораздо более существенного, близкого и родного опять резануло по сердцу. Сан Саныч вышел на кухню перекурить. Огонек папиросы не хотел разгораться и предательски дрожал в его пальцах. Следом вышел хозяин:

- Ну что, старик, говорят тяжко у вас? - участливо спросил он.

- Говорят. Но ничего, главное - мы живы пока что, мы встретились, и у вас все так замечательно. Ты не представляешь, как это здорово. У нас тоже иногда праздники бывают. Под новый год дома на елке шишка с хвостом выросла. А сын какой-то недоверчивый стал. В то, что Дед Мороз в форточку залетает, больше не верит, а пару лет назад еще верил. И про шишку с хвостом мне битый час доказывал, что это ананас. Будто бы ананасы каждый день ест. А однажды кокос купили в финском магазине, так веришь ли, не смогли придумать, как его вскрыть, а потом вкус его оказался, как у дешевой парфюмерии...

Сан Саныч нес всякую чушь, болтал, боясь остановиться, словно стремился словесным потоком загасить начинающий разгораться пожар беды, заставить нечто жгущее внутри замолчать, хоть на время уйти в забвенье.

Хозяин еще что-то спрашивал, Сан Саныч что-то отвечал, пока хозяйка не заставила их вернуться к гостям.

- Гитару сюда, гитару! Сашка, сыграй... Просим... Ну не упрямьтесь, как копеечный пряник, ну пожалуйста!

Гитара каким-то чудом оказалась в руках Сан Саныча, и он начал откровенно хулиганить: пел песни с сомнительным подтекстом, в упор глядя в чьи-то восхищенные глаза, дурачился и откалывал номера, вызывая бурю восторгов, развлекал всех и вся и пытался, опять пытался обрести то шаткое душевное равновесие, которое гарантирует спокойствие. Но все было тщетно.

В разгар всеобщего веселья в комнате вдруг появился крайне странный человек. Его лицо было тщательно забинтовано, лишь оставлена узенькая прорезь для глаз. Сан Саныч с удивлением отметил, что кроме него никто на забинтованного никак не прореагировал. Спросить, что все это значит, Сан Саныч не решился и воспринял все как должное. Беситься надоело, он вернулся за уставленный именинными свечами стол, где ему услужливо налили рюмку амаретто. Застолье продолжалось.

- Я в командировке в Челябинске на днях был. - сказал хозяин. - Там нам рассказали, что лет двадцать назад одна актриса, неплохая актриса, умерла после гастролей в Сороковку. Я всю обратную дорогу думал, как это могло произойти, и вот до чего додумался. Слушайте. Мне видится это дело так...

Во время гастролей вышеупомянутой актрисы один шофер из местных получил разнарядку на вывоз рыбы. Рыба эта была отловлена в озере Кызылташ. Озеро в меру "грязное" и, конечно, не столь скандально знаменито, как Карачай, куда сливались радиоактивные отходы реакторов начиная с 1951 года и который и сейчас содержит 120 млн. кюри бета-активных изотопов. Весь Чернобыль, если вы помните, 50 млн. кюри. Воды Кызылташа использовались для охлаждения реакторов, поэтому на протяжении десятилетий это озеро не замерзало даже в суровые зимы, когда бывали морозы и за тридцать градусов. Рыба в теплых водах развелась невиданных размеров. И вот умные головы решили использовать эту рыбу для выведения рыбной молоди. Жалко же смотреть, как добро без дела пропадает. Построили где-то за городом рыбзаводик, стали отлавливать в Кызылташе неимоверных размеров рыбу, из ее икры в артезианской воде разводить мальков и выпускать на вырост в чистые озера. Хоть сама рыба и радиоактивная, но из икринки в чистой воде получается вполне нормальный малек - лучше и придумать нельзя... Так и стали делать. Родительскую же, донорскую рыбу из Кызылташа, после нереста распорядились свозить в отвалы и там закапывать. Короче говоря - выбрасывать. Все предусмотрели, обо всем подумали, вот только на автоматчиках - конвойных сэкономили. Не учли, что советского человека жизнь приучила не проезжать мимо того, что плохо лежит, и тем более не упускать того, что само в руки плывет.

И вот представьте, едет шофер, хозяйственный советский человек, с полным кузовом свежей рыбы огромадных размеров, мозолистой руками вертит баранку, и думает, думает, думает. В конце-концов он понимает, что категорически не согласен везти рыбу в отвал. "Разве ж дело такую рыбу выбрасывать? За всю жизнь такой здоровенной не видывал. И что значит "грязная"? Зараза какая, что ли, к ней сверху прилипла или наглоталась она чего? Вон корова у сеструхи как чего-то нажралась, так две недели маялась, пока не забили. Здесь же видно, что рыба здоровая: хвостами лупит - аж борта трещат... Темнят что-то городские, рыбу для народа жалеют... К сестре, что ли, заехать, пусть рыбу поросятам скормит, раз людям нельзя. Чего ж добру-то пропадать."

Заехал, добрая душа, к сестре, сгрузил ей полтонны рыбы, остальное повез в отвал, авось не заметят. Наказал рыбу не есть и чтоб детям ни-ни, уж больно городские сурово убеждали. А сестре его наказ еще более чудным кажется. Рыба-то на диво и огромна, и жирна. Свеженькая, на солнышке чешуей играет, сама на сковородку просится. Свинюшки с радостью сожрали, пятачки из-за загородки выставили - еще хотят, взвизгивают, ошалели от одного только рыбьего духа.