Ограбить Императора - Евгений Сухов

Фаберже невольно обернулся. Некоторое время через окна была видна супруга, стоявшая у гранитной колонны, а потом она скрылась за неровным строем солдат, шагавших вдоль обочины.

Августа Богдановна проводила взглядом автомобиль, а когда тот затерялся вдали улицы среди грузовиков и многочисленных экипажей, вернулась в дом.

– Вот что, Петро, – произнес красноармеец лет двадцати пяти с крупными веснушками по всему лицу. – Ты здесь постой, а мне нужно отлучиться.

– Федя, куда ты? – удивленно протянул Петро. – А если товарищ Большаков подойдет, тогда что? Что я ему скажу?

– Говори, что отошел. Я ему потом сам все объясню, – произнес Федор и, забросив винтовку на плечо, зашагал по улице.

Глава 8. Былая возлюбленная

Путь от Большой Морской до Гороховой Федор преодолел едва ли не бегом. Возбужденный, раскрасневшийся, он без стука ввалился в кабинет Урицкого и с порога объявил:

– Уехал он, товарищ Урицкий!

– Кто уехал?

– Фаберже этот… Который ложки для фронта делал.

– Куда уехал? – насторожился Урицкий.

– Неведомо. К зданию автомобиль подъехал, и он…

– Какой автомобиль?

– В нем еще буржуи ездят, дипломаты…

– Так, продолжай.

– Ему дверцу секретарь посольства открыл. Он сел на заднее сиденье, машина и поехала, – напористо продолжал веснушчатый боец в шинели.

– Он попрощался? – спросил Урицкий.

– Не видел, – признался Федор. – Но, может, они дома попрощались.

– Все может быть, – в задумчивости протянул председатель петроградской ЧК. Урицкий выглядел мрачным. Со стороны могло показаться, что он чем-то недоволен, но в действительности именно таким образом он проявлял интерес к сказанному. – Федор, а с чего ты взял, что это дипломатическая машина? – наконец поинтересовался Моисей Соломонович.

– Ведь не в приходской школе учился, – почти обиделся Федор. – Номера на ней были дипломатические. Да и секретаря английского посольства я лично знаю. Правда, в этой шинели он меня не признал.

– Когда успел познакомиться?

– Когда от налетчиков британское посольство отбивали. Я в том отряде был.

– Помню, – кивнул Урицкий. – А ты случайно не слышал, о чем Фаберже разговаривал с секретарем? Подумай, это очень важно.

– Далековато было, – с сомнением протянул Федор. – Он спросил, что у него в саквояже, а Фаберже ответил, что смена белья.

– Конечно же, смена белья, что же еще может быть в саквояже, – усмехнулся Урицкий и сдержанно похвалил бойца: – А ты, молодец, справился. А какой именно у него был саквояж? Запомнил?

– Старенький такой, с деревянной ручкой, темно-серого цвета. Невыразительный. Обычно с такими чиновники ходят.

Урицкий в задумчивости прошелся по кабинету. «Все состояние в саквояже не унести, но зато в нем можно припрятать наиболее значимые ценности. Англичанам ничего не стоит наделить Фаберже статусом дипломата. Например, дипкурьера, и ювелир может спокойно пересечь границу».

– А может, его следует обыскать? – предложил Федор.

– Ты говоришь о секретаре посольства? Нам достаточно скандалов с дипломатами! Представляю, какой в Европе поднимется вой, когда они узнают, что большевики решили обыскать сотрудников миссии. Нужно относиться к международному праву с уважением. Это я тебе уже как юрист говорю, – серьезно произнес Урицкий. – Здесь предстоит действовать тоньше. – Моисей Соломонович вдруг поднялся и подошел к шкафу. Распахнув дверцу, вытащил темно-серый пузатый саквояж и спросил: – У Фаберже был такой же?

– В точности, – удивленно протянул Федор. – Правда, у вас немного поновее будет.

– Ничего удивительного, просто приобрел немного позже, в Вене, когда участвовал в социал-демократической конференции. Настоящая дорожная сумка из дорогой кожи. Уверяю тебя: такую вещицу могут позволить себе очень немногие. С тех самых пор с ним не расстаюсь. И вещи в нем перевозил, и листовки… Он мне славно послужил. Ладно, ступай и позови ко мне Большакова.

Красноармеец вышел. Еще через несколько минут в кабинет вошел Василий Большаков:

– Вызывали, Моисей Соломонович?

– Вызывал… – Урицкий вкратце рассказал содержание разговора с красноармейцем. – Как вы думаете, куда они могли поехать?

– Скорее всего, в Ивангород, там наша таможня и дорога через границу, – ответил Большаков. – А в Нарве немецкие войска, по условиям мирного договора скоро они должны отойти. Перешел мост – и уже в другой стране.

– Я тоже так думаю. Тем более до границы это самый короткий путь, каких-то сто сорок километров. – Моисей Соломонович поднял аппарат и несколько раз прокрутил ручку. – Барышня, вот что… Это с вами Урицкий говорит, соедините меня с заставой Ивангорода… Да, хорошо… Это Полуянов?.. Вот что, Спиридон Яковлевич, через несколько часов к вам подъедет Карл Фаберже, его нужно задержать под любым предлогом. Что с ним делать? Можете изолировать его и приставить к нему часовых, важно, чтобы он не ушел. С собой у него будет темно-серый саквояж из дорогой кожи. Этот саквояж у него следует отобрать и спрятать в сейф до особого распоряжения, а к сейфу приставить красноармейца. Вам все понятно? Тогда выполнять, и не забудьте доложить мне о его задержании. Вы лично отвечаете за все! – Урицкий с раздражением положил телефонную трубку на рычаг. – А для вас, товарищ Большаков, у меня будет особое задание, – поставил он на стол саквояж. – И еще… привезите мне эту Амалию Крибель в Петроград, очень интересно на нее посмотреть… Наверняка она может многое рассказать о семье Фаберже. Уверен, что это не последние его драгоценности, и мы должны знать, где он их может прятать, у каких родственников.

Перед самым Ивангородом мистер Дерик велел остановить автомобиль.

Впереди с небольшого холма хорошо просматривалась река Нарва, несущая мутные воды в Финский залив, по правому берегу возвышалась могучая крепость, сложенная крупным серым гранитом, по левую – город Нарва. Через реку на трех могучих опорах стоял каменный мост. Накрапывал небольшой дождик, оставляя на стеклах автомобиля крупные капли. Набухая, они скатывались вниз, будто слезы по щекам. По обе стороны от дороги чахла порыжевшая трава. Осени еще не было, но ее холодное дыхание ощущалось по прибитой дождем потемневшей воде. По серому небу проплывали облака, утюжившие стальной плитой невспаханное, поросшее сорняками поле и далекий смешанный лес, едва колыхавший густыми кронами. Дорога крепко раскисла, собирая в промоинах коричневую воду, а на буграх белыми гребнями проглядывал известняк, делая и без того неровную дорогу еще более трудной.

Частый дождь стучал по жестянке, принося в душу уныние. Возврата в прошлое не было, впереди ожидала неизвестность, и оттого существование казалось еще более безысходным. Именно через мост проходила граница между Германией, оккупировавшей Нарву, и Россией. Чаще всего этим мостом пользовались местные жители, имевшие немало родственников на противоположном берегу, а иногородние добирались транзитом на поезде по другому мосту и следовали далее. Перед входом на пешеходный мост стояла небольшая будка, где несли караул два красногвардейца с красными повязками на правом рукаве. Подняв воротники длинных шинелей без знаков различия, солдаты лениво мерили небольшую каменистую площадку перед мостом, которую загораживал длинный шлагбаум, тяжело нависнувший над дорогой. Карл Фаберже выжидательно посмотрел на мистера Дерика, выглядевшего серьезным. Сунув руку в карман, тот протянул ему паспорт:

– Вот ваши документы, английский паспорт. Теперь вы подданный Великобритании. Все формальности с нашей стороны улажены.

Карл Густавович бережно взял паспорт.

– Не ожидал… А если будет тщательная проверка?

– Вы нас недооцениваете. Вам не страшна даже самая тщательная проверка, ваши документы подписаны высшим должностным лицом государства. Это его личное право, кому предоставлять гражданство, а кому нет. В каком-то смысле мы с вами оба пострадавшие, – улыбнулся Дерик.

– Что вы имеете в виду?

– Ваши предки, кажется, были родом из Франции?

– Да, это так, – растерянно произнес Карл Густавович. – Мои предки были гугенотами. Во времена Людовика XV они бежали в Россию. У них отобрали гражданские права. Все браки и крещения были тогда признаны незаконными. А что оставалось делать моему прадеду, у которого было десять детей? Он покинул Францию…

– А я – ирландец, католик, нахожусь на службе у английского короля, – мягко улыбнулся Дерик и, показав взглядом на саквояж, спросил: – Полагаю, что в саквояже вы везете не только смену белья? – Заметив, что Фаберже нахмурился, добавил: – Только не нужно мне ничего говорить, вы ведь должны на что-то жить. В нынешнее время в Европе ценится только золото. Так что возьмите еще один документ, так, на всякий случай, – протянул он небольшой плотный конверт.