Золотые корабли - Анна Евгеньевна Гурова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вернувшись в полный пугающих слухов Майхор, наместник сразу заперся у себя. Просидел один всю ночь, потом собрал всех ближников, кто мог быть полезен, взял казну, припасы, домашнее войско – и скрылся в лесах, бросив город на произвол судьбы…
Что там сейчас, в Майхоре? А Хул его знает! Может, бьяры уже всех перерезали. Аршалаю не было до того дела – и даже не стыдно.
Какой стыд, когда речь идет о спасении его драгоценной, единственной жизни?!
«Надо спасать себя – остальное неважно, – в тысячный раз подумал Аршалай. – В столицу! Мне надо в столицу!»
Мысль о возвращении в столицу была для Аршалая единственным просветом в непроглядном ужасе этой весны. Да, придется признать – Бьярму он потерял. Здесь у него нет союзников, а одному против безумных бьяров не выстоять.
Но как попасть в столицу?
В Гуляй-крепости достаточно войска и припасов, чтобы продержаться хоть до лета. А дальше что? Пробиваться в Аратту с боями? Это верная гибель. Идти в обход, вдоль Змеиного Языка? Бьяры вроде бы знают тропы… А толку?!
Трубный рев внизу заставил правителя Бьярмы вздрогнуть и открыть глаза. За ревом последовал взрыв хохота, лай, звуки шумной возни…
«Кому там так весело?»
Аршалай не без труда поднялся на ноги и подошел к перилам. Внизу, во внутреннем дворе, топталась гора свалявшегося грязно-белого меха, размахивая хоботом и топая так, что стены ходили ходуном. Вокруг мамонта, заливисто лая, почти кидаясь ему под ноги, прыгал мохнатый сторожевой пес. Чуть подальше стояли молодые псари, крича и подначивая пса. Огромный пес притворно нападал на мамонта, будто пытаясь схватить его за ноги. Мамонт пятился, отмахиваясь хоботом. Вдруг хобот стремительно упал вниз, а в следующий миг пес с визгом подлетел в небо и упал в глубокий сугроб. Под хохот псарей выкопался из сугроба, отряхнулся, подняв вихри снежной пыли, и снова с лаем принялся скакать вокруг мамонта.
Недовольная гримаса у следившего за игрой зверей Аршалая понемногу сменялась добродушной улыбкой. Белого мамонта Айхо сперва побаивались – уж очень велик! – но понемногу привыкли. Теперь же его любила вся Гуляй-крепость, от косматых псов до важного ария-управляющего, который поначалу ежедневно подавал Аршалаю записки с просьбой убрать огромную скотину из крепости в отдельный загон. Айхо оказался послушным, безобидным, сообразительным, игривым, дружелюбным… Куда более дружелюбным, чем его дикая хозяйка.
Аршалай навалился на жалобно скрипнувшие перила, высматривая Айху. Что это не играет со своим «братцем»? А, вон она – сидит в стороне, подперев голову руками, с мрачным, насупленным видом.
Что это с ней? Опять, что ли, животом мается? Мохначка очень страдала от негодной для нее доброй человеческой еды. Но не уходила.
Уже и зима прошла, но Айха все еще была при Аршалае. Все ждала, когда тот выполнит обещание – приведет ее к нареченному, обожаемому жрецу Хасте.
Любая другая женщина давно бы поняла, что ее дурят и никто ее никуда вести не собирается. Но не мохначка. Страхолюдная девица свято верила, что сказанное пред богами слово не может быть ложным и надо просто еще немного подождать.
Аршалай ее не разубеждал. Она была ему очень нужна – и могла еще пригодиться в будущем.
– Эй, Айха, иди сюда! – закричал Аршалай, перегибаясь через перила. – Время для песен!
Мохначка подняла лицо. «Плакала, что ли? – изумился наместник. – А она умеет?»
– Иду, – буркнула Айха, вставая на ноги и направляясь к высокому крыльцу.
Путевые песни Айхи были первым из тех сокровищ, которые у нее удалось выудить Арлашаю. Якобы в награду за то, что в будущем наместник отведет ее к Хасте, мохначка день за днем рассказывала ему о тропах мохначей через весь Змеиный Язык – на летние кочевья и обратно.
Вернее, не рассказывала, а пела.
«Мы идем и поем песни – так и вспоминаем дорогу, – рассказывала Айха. – Истинные люди все время ходят, не сидят на одном месте. Солнце ходит по небу, звери идут за солнцем, а мы за зверьем.
Наши путевые песни очень древние. Их пели еще предки-мамонты! А мы научились у них. Однако в пути часто происходит нечто новое. То ручей переменит русло, то рухнет ледяная гора, то тропу пересечет трещина… Тогда племя идет новой дорогой. И мы прибавляем к песне новые слова…»
«Впервые слышу про такой диковинный способ землеописаний, – хмыкал Аршалай, – но ты пой, пой…»
Айхе сперва не хватало слов, но они так много беседовали, что к весне она уже совсем неплохо говорила на языке южных людей.
Аршалай же заполучил отличные карты Змеиного языка, каких не было ни у кого в Аратте…
Мамонт, заметив, что хозяйка уходит, сунулся было за ней к крыльцу. Но псари закричали, замахали руками, пес залаял, и мамонт, радостно затрубив, вернулся к игре.
Аршалай представил, как едет на нем в теплом домике через Змеиный язык на юг, в земли вендов. А потом земля под ними трескается и все они проваливаются в ледяной ад…
– Мы все равно спасемся и будем счастливы. Не так ли, друг мой? – повернулся он к тому, кто тенью маячил за левым плечом.
Мертвый Данхар улыбнулся в ответ и растаял в воздухе.
* * *
– Большой человек, – твердым голосом произнесла Айха, стоя перед Аршалаем, – я узнала нечто важное.
– Что же, моя красавица? – милостиво спросил Аршалай, пытаясь остановить на гостье плавающий взгляд.
– Я узнала, что моего Хасты здесь нет.
– Что ты такое…
– Нет и не было!
Аршалай моргнул и напрягся, враз почувствовав себя значительно менее пьяным, чем мгновение назад.
– Девица, ты ошибаешься! Хаста был здесь, но мы разминулись. Он отправился в столицу по важным делам. Мы непременно туда поедем! И может быть, очень скоро…
– Нет, – перебила его Айха. – Хаста не в столице.
– Кто тебе сказал? – с подозрением спросил наместник. – Не верь наговорам врагов! Я же поклялся, что рано или поздно…
Мохначка вскинула руку ладонью вверх, призывая к тишине. Аршалай от неожиданности сбился на полуслове.
– Я гадала, – торжественно произнесла она. – Вчера была подходящая ночь. Очень страшное, очень сильное гадание! Я дала духам огня напиться не только своей крови, но и крови моего побратима… Это великая жертва, ты же понимаешь? Айхо согласился, потому что любит меня. Но мне было больнее, чем ему, когда я вонзила нож в его хобот…
– Да-да, понимаю! – с глубокомысленным видом покивал Аршалай, про себя подумав: «Ишь, великая
