Цветы и железо - Иван Курчавов

— А кто вот это написал?

Поверь мне, той страны нет краше и милее,Где наша милая иль где живет наш друг.

Ну, кто? Быстро!

Поленов подумал, вспоминая, и чистосердечно признался:

— Не знаю, Танька.

— Эх, ты! А еще в молодости стихи писал!.. Михаил Лермонтов — вот кто! — После паузы добавила: — Это, батька, я к тому, что теперь мне и Шелонск ваш нравится куда больше, чем раньше.

Таня жила до войны километрах в полутораста от Шелонска. Шубин бывал в ее городе. По душе он ему не пришелся. Но… надо и Тане сказать что-то приятное:

— Ваш городок ничего себе, зеленый, речка хорошая, место высокое, сухое. Не знаю, почему Александру Сергеевичу Пушкину он не нравился?

— Потому, что он в нашем городе только и бывал проездом. Если бы Пушкин там пожил, такие бы стихи написал!.. Честное слово!

И Таня начала читать пушкинские стихи. Знала она их много и читала с полчаса певучим, звонким голосом.

Лесник вернулся поздно вечером, когда Поленов и Таня уже находились в избе.

— Понравился конь-то? — спросил он сухо.

— Конь хороший, — ответил Поленов.

— Идем, взгляну еще разок, — сказал старик и подмигнул правым глазом.

Они вышли во двор, где конь аппетитно жевал пахучий клевер.

— Немцев на большаке много, — объявил лесник. — С танками, с пушками. Наверное, на партизан. По большаку не езжай.

— А где?

— Я тебе лесную дорогу укажу. А то, неровен час, нарвешься. Все упрятал?

— Все.

Спать легли рано, огня не зажигали. В полночь раздался резкий стук в дверь. Лесник выглянул в окно. Тихо ступая по половику, подошел к Поленову:

— Не спишь? Немцы подъехали. Лежи, лежи, я один выйду, не впервой.

Лесник ушел. Первое, что сейчас пришло на ум Поленову: а кто же он, этот старик? Здешний или заблаговременно поставленный полковником из разведотдела? А вдруг приведет сейчас фашистов, покажет на Поленова пальцем и скажет: вот он, кого вы ищете, пойдемте во двор, там у него стоит хитрая телега!.. Не разбудить ли Таню? Она, кажется, ничего не слышит…

Но он сдержался: не нужно. Если придут фашисты обыскивать, они увидят спокойно спящих людей, у которых документы в полном порядке. А старик — человек проверенный, знает полковник, к кому посылать.

— Лежи спокойно, Поленов! — шептал он самому себе. — Сейчас ты должен выдержать свой первый, а возможно, и последний экзамен на актера в таком трудном амплуа.

Через несколько минут вернулся лесник.

— Немцы, отстали от своей части. Про партизан спрашивали, — неторопливо сказал он. — Не слышал, говорю, спал крепко, может, и проезжали, не слыхал. А хорошо бы им самим к партизанам угодить — те бы показали им дорожку.

Никита Иванович снова попытался уснуть и не мог, хотя за окном было тихо, скрипел только старый, наклонившийся забор, раскачиваемый налетами ветра.

К утру ветер стих. Никита Иванович запряг лошадь, бросил на дно телеги куски железа, подковные гвозди в большой металлической коробке, кузнечный мех. Лесник вынес две овчины, чтобы было мягче сидеть Тане, а для коня — несколько охапок клевера.

Никита Иванович и Таня покинули затерявшийся в лесу домик. Лошадь шла быстро. На рытвинах телега тряслась, и тогда железо звенело и громыхало.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

— Ты еще не умер от тоски в этом Шелонске? Я скоро начну выть волком! — Майор Мизель, переступив порог кабинета военного коменданта Шелонска, стряхнул с козырька капли дождя. — Никогда не думал, что в этой глуши буду жить так долго! И чего наши армии топчутся у Петербурга? Зацепились — надо идти дальше! На плечах противника ворваться в город! Пока Нева безо льда — легче топить большевиков и им сочувствующих! И тех и других там очень много!..

Последние фразы Мизель говорил, пожимая руку Хельману. Сняв черный блестящий реглан, он повесил его на оленьи рога, доставленные коменданту из краеведческого музея.

— Я несколько раз в день включаю радио: жду экстренного сообщения. Должны же наши взять Петербург! — ответил Хельман. — Садись, пожалуйста, Гельмут, это — кресло известного русского графа Строганова.

— Слышал об этой фамилии, когда изучал русскую историю, — ответил Мизель.

Он заметил оперативную карту на стене и начал переставлять флажки со свастикой поближе к Москве.

— Ты, Ганс, отстал! Наши армии более подвижны, чем военный комендант Шелонска!

— Я не получаю оперативной сводки, Гельмут, — отозвался Хельман, следя со стороны за перестановкой флажков, веря и не веря тому, что сейчас видел: шло окружение русской столицы.

— Москва будет взята раньше Петербурга! — уверенно продолжал Мизель, не отрываясь от карты. — Наши войска ведут неотразимое наступление. Русская столица объята паникой! Миллионы людей бегут из города. В Москве остались чекисты и ополченцы. Это — обреченные! Песчаная грядка не удержит горный поток! Я казнил бы тех наших стратегов, которые не советовали вести войну на два фронта. Теперь они молчат! Я рад, что ныне утратило свой смысл меткое изречение Бисмарка: «У немцев потребность — при пивопитии бранить правительство». Никто и никогда больше не будет ругать. Прозорливость фюрера гениальна!

— В этом убедился весь мир! — искренне согласился с Мизелем Хельман.

— О, мир еще во многом убедится. Мы этому миру еще докажем, что «против демократа — лучше нет солдата!». Кто это сказал?

— Гризгейм.

— О черт! Кто он такой?

— Немец.

— Тогда правильно. В этих словах истинно немецкий дух!

Мизель взял флажок и перенес его с маленькой точки «Н. Петергоф» на крупный квадрат «Петербург».

— Так будет точнее, — сказал он. — Петербург можно считать немецким городом, да и название подходит. Впрочем, мы можем назвать его Гитлербургом или Адольфштадтом… Дело в том, Ганс, что, если мы и не будем штурмовать город, он падет, как перезревшее яблоко с яблони! В Петербурге мы подожгли крупнейшие бадаевские склады, город остался без продовольствия. Почти четыре миллиона человек отрезаны от внешнего мира! Сколько они могут держаться без еды? Пять дней? Неделю?

Хельман улыбнулся.

— А я без еды и дня не проживу, — сказал он. — Половина второго, Гельмут. Я могу угостить тебя хорошим обедом. Есть бутылка твоего любимого «Наполеона», мне прислал один друг.

— О нет, Ганс! Я к тебе на двадцать минут: друга нельзя не навестить! Я тороплюсь на станцию Низовую. Нужно еще побывать у Коха. По делам службы. И проехать засветло твои «замечательные» пришелонские места!