Цветы и железо - Иван Курчавов

— Вы напрасно не испросили моего разрешения, — сказал Мизель. — Советская разведка направила на Низовую двух агентов. Они имеют явку на станции. Узнают об арестах — расположатся в другом месте.

— Низовая самая крупная станция, господин штурмбаннфюрер, — возразил Эггерт. — Они придут только сюда. Чем меньше будет на Низовой просоветски настроенных людей, тем меньшие будут возможности у советских агентов..

— Вы, штурмфюрер, всегда прерываете старших! Среди расстрелянных могли быть и те, кто ждет этих агентов!

Гельмут Мизель пожелал ознакомиться с Низовой. Эггерт предложил лошадей, Мизель согласился. Лейтенант, несмотря на свою тучность и короткие ноги, легко вскочил на коня и сидел, как натренированный кавалерист.

Мизель внимательно осмотрел район станции: в прошлый свой приезд он не успел этого сделать.

Городок, расположенный по обе стороны от железнодорожных путей, произвел на штурмбаннфюрера худшее впечатление, чем Шелонск: там есть кирпичные дома, здесь же сплошь деревянные. На улицах непролазная грязь; хорошо, что Эггерт предложил выдрессированного коня: ступает так осторожно, что брызги не долетают до начищенных сапог.

— Все жители Низовой учтены? — строго спросил Мизель.

— Так точно, господин штурмбаннфюрер! — четко ответил Эггерт, осаждая своего нетерпеливого коня, изо рта которого уже падала хлопьями желтоватая пена.

— Население предупреждено об ответственности за укрывательство лиц, не проживающих в Низовой?

— Так точно. За нарушение приказа — расстрел или повешение; все об этом знают.

— Наблюдательные посты есть на окраинах?

— Так точно: шесть постов. Все подходы к Низовой перекрываются наблюдением.

— Комендантский час?

— С шести часов вечера до восьми часов утра.

— Проверка?

— Повальная, господин штурмбаннфюрер. Через каждые три дня.

Мизель взглянул на Эггерта. Тот ладонью приглаживал длинные, опустившиеся на глаза брови: они росли у него быстрее, чем волосы на голове…

— Проверять надо через день: за два дня между проверками на станции Низовой можно сделать черт знает что! — сказал Мизель.

— Слушаюсь, господин штурмбаннфюрер!

Мизель прикинул: завтра-послезавтра советские разведчики появятся в Низовой. Что ж, этот дубина Эггерт все сделал, чтобы поймать их. А Мизель посадит их в клетки, отвезет, доложит…

В штабе майору Мизелю вручили шифровку: начальник оперативной группы «А» возлагал на Мизеля поимку двух советских агентов, сброшенных с самолета в ночь на 16 октября 1941 года. Нужно было действовать-еще активнее.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Поленов правил так, словно всю жизнь возился с лошадью. Соколик сразу почувствовал в нем хозяина. Временами конь сильно тряс своей большой головой, и тогда уздечка со старинными украшениями-побрякушками весело позванивала. Никита Иванович вспомнил, как еще мальчишкой, Лешкой Шубиным, он ездил в деревню к дяде, любил ночное, громкое ржание лошадей в жуткой тиши и темени, позванивание колокольчиков на шеях коней. В деревушке Алексей Осипович не бывал целую вечность, а вот хорошо помнит и ручеек, что бежит за околицей, и дикий лес с рысями и медведями, и просторные сенокосные угодья, где так много ульев диких пчел, и это ночное со звонкими колокольчиками…

Хороша лесная дорога в позднюю осеннюю пору! Ели раскинули свои широкие лапы-сучья; они будто потешаются над одинокими худородными осинками, успевшими растерять свой зеленый летний наряд. А ели и зелены, и пахучи. Горделивы и стройны прямые сосенки, тоже пахучие, зеленые, с тысячами маленьких сероватых шишек. То там, то здесь слышится дробное постукивание вечного труженика дятла, протрещит иногда белохвостая сорока, испуганно вскрикнет потревоженная сова. И опять тихо и мирно. У Поленова сегодня лирическое настроение. Он даже пробовал, как и много лет назад, что-то сочинить; уже наметилась первая строчка: «Осенний лес притих, не вспугнутый войной», но дальше ничего не получалось. Вдруг за спиной он услышал:

Орленок, орленок, взлети выше солнцаИ степи с высот огляди.Навеки умолкли веселые хлопцы,В живых я остался один.

— Танька! — обернулся к ней Поленов. — Ты что, с ума сошла?!

— А что, батька?

— Песню-то какую запела!

— Я же тихо… Сашка вот вспомнила…

— Все равно нельзя.

— Эх! — разочарованно произнесла девушка.

Поленов не торопил лошадь: так легче думается. А думать было о чем. У него пока еще не было ни одной встречи ни с немцами, ни с полицаями, ни с карателями. В порядке ли документы? А если не хватает какого-либо особого знака? И начнется тогда!.. Лучше не думать об этом…

А о задании надо думать — в политуправлении ждут и цифры, и факты. Физическое истребление советских людей фашисты ведут двумя способами. Способ первый — убийство, быстрая смерть. Способ второй — ограбление населения, мучительная смерть от голода, от холода, от болезней.

Вот об этом втором способе с цифрами и фактами и должен будет донести Никита Поленов. Передаст — и получит новое, уже боевое задание. Куда целесообразнее всего ехать и что делать? Приблизительно он знает: район Низовая — Шелонск, а конкретно?

Они выехали из леса, и Поленов увидел на пригорке небольшую деревушку. Она приткнулась к сосновому бору, часть домов едва проглядывала из частого леса.

— Танька, приготовиться: деревня! — сказал Никита Иванович.

— А что мне готовиться, в деревне я бывала! — ответила она, поправляя большой шерстяной платок и обнажая тонкую тугую косичку.

— Деревня-то староверская! Вперед батьки в пекло не суйся, смотри на меня, старайся все делать так, как буду делать я. Лет двенадцать я не был у староверов. Говорят, изменились они, а может, и не все. Может, при немцах восстановили все свои порядки и обычаи…

— Приедем — увидим.

В гору подниматься труднее, но конь был сильный и лихо тянул повозку по малоезженой песчаной дороге. Воздух какой-то прозрачный и звонкий — такой звонкий, что даже колодезный журавль доносит в поле из деревни жалобный и протяжный стон.

Никита Иванович выбрал дом-пятистенок, обшитый тесом, с затейливой резьбой, двойными рамами и балконом: люди живут побогаче, лучше поймут своего брата кулака. В комнате Поленов не спеша снял шапку и размашисто перекрестился двуперстым староверским крестом, слегка поклонился женщине, которая сидела у окна и пряла из темной серой пакли толстые неровные нитки; льняная кожура осыпалась при прядении, шероховатым пятном лежала на выцветшей синей юбке.