Цветы и железо - Иван Курчавов

Тучи плывут над головой, серые, низкие, набухшие: того и гляди, не сдержат они тяжеловесной влаги и обрушат ее ливнем на желтые похолодевшие поля.

Никита Иванович завернул Соколика на тропинку и заехал в низкий кустарник. Он рассупонил коня и положил ему охапку потертого, слежавшегося клевера, а Таню попросил хозяйничать. Мелкие капли дождя уже сеялись по земле, и хлеб от них становился влажным, невкусным.

Отужинав, они разложили под телегой сено и овчины. На сухом сене под овчинами спать было тепло.

Проснулись они рано утром от сильного грохота. Таня выглянула из-под телеги и тотчас спрятала голову: по дороге шли немецкие танки. Когда за поворотом исчезла последняя машина, Никита Иванович стал запрягать отдохнувшего Соколика.

На шоссе еще пахло бензином; Соколик шел с настороженно поднятыми ушами, бока у него вздрагивали.

«Первое задание выполнено. Хорошо или плохо, но выполнено. Дополнительных вопросов не последовало, — значит, полковник удовлетворен», — думал Никита Иванович, опустив вожжи и вглядываясь в тусклую холодную даль. По небу навстречу им ползли низкие серые тучи. «Не иначе, будет снег: и тучи такие, и зябко. Замерзнет у меня Танька». Никита Иванович тихо окликнул девушку, она глухо отозвалась. Поленов посоветовал ей прикрыть себя овчинами, а ноги упрятать в сухое сено.

— Ладно, дочка у тебя почти послушная, — сказала она и стала натягивать на себя овчины.

«Согревайся в телеге, не к матери родной едем, — думал Никита Иванович, — никто и нигде не ждет нас!»

Хорошо бы заехать сейчас к Коху, посмотреть на живого помещика. Наняться к нему на работу? Кузнец — специальность дефицитная, может, возьмет? Сколько плохого говорит о нем народ! Когда же на него обрушится тяжелая рука мести?..

А Петр Петрович Калачников? Кто бы мог подумать, что этот человек пойдет на службу к врагам, станет другом Хельмана и Коха. С ним готовил Алексей Шубин статьи для районной газеты о преобразовании природы, о садах и новых видах плодовых деревьев, о цветах, которые должны украсить пришелонские места. Алексей восторгался Калачниковым и в душе лелеял мечту, что в Шелонске будет свой Мичурин… «Мичурин»! Эх, знать бы, что думал этот человек тогда, когда печатались статьи с его портретами! Он всегда улыбался… А сам был себе на уме, лицемер! И в партию не вступал, скромницу из себя корчил! В питомнике его, правда, был порядок, все же он много делал для народа!.. Не для народа, — упрямо возразил себе Поленов, — питомник он берег для себя, чтобы при подходящем случае стать помещиком в своем имении. И всех обвел. И Огнева, доверчивого интеллигента, и Шубина, восторженного репортера… Побываю, обязательно побываю в Шелонске. И посмотрю. Так посмотрю, чтобы он навсегда запомнил! — твердо решил Поленов. — Не признает он в грязном, заросшем рыжими волосами кулаке-увальне Никите Ивановиче Поленове расторопного, щеголеватого шелонского репортера Алексея Шубина!..»

— Но-о, миленький! — Никита легонько тронул замусоленные, лоснящиеся вожжи.

— Батька, мы еще никуда не приехали? — спросила из-под овчины Таня.

— Никуда, дочка, дремли, пока дремлется.

Холодный северный ветер подгонял тучу, она повисла над шоссе, над неприветливыми полями, лесами и кустарниками, закрыв большую часть неба и выключив по крайней мере три четверти дневного освещения. «Будет снег. Эх, не надо его так быстро! — забеспокоился Поленов. — Как мы поедем тогда на своей телеге? Конечно, на телегу дровни можно выменять. А как спрятать в дровнях рацию? Паз там выдолбить негде…»

— Но-о, Соколик!

На гравийной дороге, пришедшей на смену булыжнику, блестели большие и малые лужи. Поодаль, на копне неубранной ржи, суетились вороны, отбрасывая клювом стебли с пустыми колосьями. На сорванных гусеницах одиноко стоял заржавленный трактор.

Поленов взглянул вдоль шоссе и увидел броневики. Свернуть некуда, да и нельзя. Первая встреча с немцами. Никита Иванович оглянулся.

— Немцы, дочка! — тихо предупредил Поленов.

Таня выглянула из-под овчины и не ответила. Еще никогда она не испытывала такой робости, как сейчас. Вся надежда теперь на батьку… Хотя бы немцы не обратили на них внимания: не останавливают же они каждую повозку?..

А машины приближались — грязные, наглухо закрытые. Поленов свернул на обочину, снял шапку и стал кланяться. Первая машина прошла, но средний броневик остановился. Выскочил автоматчик, за ним строгий сердитый офицер в кожаном реглане. Он поднял палец, и солдат наставил автомат на Поленова.

«Неужели попались? — по спине у Никиты Ивановича заходили мурашки, на лбу выступила испарина. — Неужели конец?» Верить в это никак не хотелось…

— Документ! — крикнул автоматчик.

Поленов сунул руку за отворот шубы и достал чуть помятую бумагу. Офицер ловко посадил на нос пенсне и начал читать, посматривая, то на Поленова, то на слегка вздрагивающую овчину за его спиной.

— Кто подписал? — строго спросил офицер.

— Большой немецкий начальник, господин начальник, — ответил Поленов, кланяясь. — Добрый начальник. С такой хорошей фамилией!.. Трауте, господин начальник!

— Вы его видели?

— Никак нет, господин начальник. Нам господа немцы приказ зачитали да вот лошадь с телегой дали, большое спасибо за это! Документик на руки выдали. Теперь едем к себе домой с дочкой. Вот деревня наша, Любцы, слыхать, сгорела…

Офицер не стал слушать дальше и что-то сказал по-немецки солдату. Тот автоматом отшвырнул овчину. Таня сначала сделала испуганное-лицо, потом заулыбалась и сказала:

— Здравствуйте, господин начальник. Вы не господин Трауте?

— Дурочка, — желая вызвать снисхождение, проговорил Поленов. — Как увидит большого немецкого начальника, так сразу и думает, что это и есть господин Трауте.

Немец протянул документ, зажатый кончиками пальцев.

— Вам не встречались в пути два молодых человека? — тихо спросил он, предварительно посмотрев по сторонам: кругом было пусто. — Один брюнет, другой блондин. У брюнета рассечена правая бровь, во рту три металлических зуба, при разговоре немного заикается. Блондин не имеет большого и указательного пальцев на левой руке.

Поленов виновато пожал плечами:

— Не доводилось, господин начальник. Преступники, знать?

— Опасные большевики. Начальник советского концлагеря и его комиссар. Сбежали из-под ареста. Увидите и сообщите — тысяча марок в награду!

Поленов только развел руками:

— Мы и без денег согласны. Натерпелись, господин начальник, теперь рады послужить своим спасителям! Куда сообщить прикажете?